Они были связаны на всю жизнь пуповиной. Как иголка с ниткой — куда мать, туда и сын: павильоны, экспедиции, студия, дом. Анвар снимался почти во всех фильмах Асановой, кроме первого. И когда та внезапно умерла, жизнь его надломилась...
В 1968-м на «Ленфильме» меня назначили помощником режиссера на дипломную картину Динары Асановой «Рудольфио». Молодая, двадцатипятилетняя, она только что окончила ВГИК. Нас познакомили. Я видела перед собой худенькое, почти невесомое эфемерное создание, словно все время зябнувшее, с дрожащей сигаретой в длинных живых пальцах. Лицо красивое, с высокими скулами и громадными глазами. Знала, что киргизка, но ее легко было принять и за итальянку. Очень застенчивая, она любила быть незаметной, больше молчала и слушала. Но если говорила, получалось весомо и точно.
На студии о ней много судачили. Неудивительно: Асанова была любимицей знаменитого режиссера и педагога Михаила Ильича Ромма, который вообще-то не брал на свой курс абитуриентов из союзных республик, и уж тем более женщин. А тут вдруг двойное исключение.
Съемки проходили в Вильнюсе. Динару в группе обожали, все сразу подпадали под ее обаяние. Мы были одной семьей, и это видно на экране. Киношники, когда смотрят картину, понимают, создана она в атмосфере любви или разлада. Если фильм дышит человеческим теплом, значит, на площадке собрались близкие по духу люди.
Казалось, ну какой она режиссер? С такими внешними данными девушки обычно идут в актрисы. Но при всей своей хрупкости Асанова обладала сильным мужским характером. Ее мама, работавшая в текстильной промышленности, важной для республики, уговаривала дочь тоже связать судьбу с этой сферой: «Будешь жить в достатке». Но та всегда хотела делать кино. И добилась своего. После десятого класса пришла на «Киргизфильм» и взмолилась: «Возьмите меня кем-нибудь, хоть дворником». Работала реквизитором, помощником режиссера, монтажницей, снималась в эпизодах. Потом была ассистентом Ларисы Шепитько в фильме «Зной».
На «Рудольфио» мы подружились. И четыре года не расставались: вместе ходили по друзьям, мастерским художников, часто ездили в Москву. Я, можно сказать, была ее пажом. И в то же время относилась к ней как к ребенку, младшей сестре, которую хотелось постоянно опекать, кормить, хотя на самом деле Динара была старше.
Ее талию можно было обхватить двумя руками. Чем она питалась? Воздухом? Очень любила яблоки. Возьмет красное в руки и долго любуется, словно жаль его есть. Мне доставляло удовольствие что-нибудь дарить ей, однажды сделала чеканный пояс. Сидела и несколько дней небольшим молоточком выбивала рисунки на медных пластинках. А на одной фотографии Динара на съемочной площадке в брючках, которые я ей сшила.
Когда директор Олег Данилов, оператор Коля Покопцев и Асанова поехали в Госкино сдавать картину, пришла провожать их на Московский вокзал. Поезд тронулся. Динара, стоя в тамбуре, что-то говорит, говорит, а я не слышу. И вдруг она резко хватает меня за шиворот и вдергивает в вагон. Я даже охнуть не успела, как проплыл мимо и остался позади перрон.
В Москве Асанова, как правило, останавливалась у своих близких друзей — Россельсов. Елена Юрьевна и Владимир Михайлович, литературные критики, — совершенно прелестная пара. Они не раз принимали нас. В их гостеприимном доме бывали Булат Окуджава, Белла Ахмадулина, Лариса Шепитько. Обстоятельств знакомства Асановой с этой семьей не знаю, но оно состоялось еще во времена учебы во ВГИКе.
На дворе октябрь. Очень холодно, чуть ли не снег пошел, а я в чем уехала, в том и оставалась. Динара, стараясь меня утеплить, отдала свою дубленку-безрукавку. Однажды Феликс, сын Россельсов, предлагает: «Капицкая, а давай мы тебя подстрижем?» Тогда у меня были длинные волосы. Я согласилась, и над головой защелкали ножницы. Что там происходило, не видела. Поднесли зеркало — боже! — прическа точно как у Динары: такой же длины, с такой же короткой челочкой.
И вот на «Мосфильме» Асанова пошла сдавать документы по картине, а я осталась ждать на лестнице. Стою, гляжу в окно... Вдруг сзади кто-то обнимает: «Дика!» Оборачиваюсь и вижу Сергея Соловьева, который учился вместе с Динарой. Мы незнакомы, но любого из ее друзей я могла безошибочно узнать по рассказам, описаниям. И Сергея, и Витю Титова, и Альгиса Видугириса. А почему Соловьев меня с Асановой перепутал — понятно. Я в ее безрукавке, мы с ней почти одного роста, теперь еще и с одинаковой стрижкой. Как шутливо сказал Феликс: «Просто братья-киргизы».
Дика, Дика... Уже когда она ушла из жизни, в одном из фильмов, посвященных ее памяти, Соловьев очень точно нарисовал портрет сокурсницы: «Динара сидела в самом углу аудитории, тихо-тихо. Приехала по направлению из Киргизии. Мы думали: сидит какое-то таинственное «место по направлению». Но относились к ней с симпатией.
Дикочка, Дика. Шло время. Она как сидела в углу, так и сидела. Первый, кто переломил это под самый корень, был Витя Титов. В конце второго курса поставил с ней на сцене рассказ Хемингуэя. Действие происходило во Флориде. Среди белых занавесок, развевающихся от вентилятора, на белой кровати сидела восхитительной красоты женщина. Сразу ее даже не узнали. Но это была Динара. Прекрасный экзотический цветок».
Дипломную картину Асанова сдала на отлично. И тем не менее в ее творчестве наступила пауза. Пять следующих лет она оставалась без работы. Бесприютная, скиталась по съемным квартиркам. Ей бы вернуться в Москву, где все однокурсники, друзья, учителя. Но Динара выбрала Питер, наверное потому, что была воином-одиночкой. И когда работа появилась, уже не могла остановиться — не терпела простоев.
Асанова была настоящей, и картины ее — штучный, редкий товар. У нее сформировался собственный вкус, особенный почерк, она безусловно заняла определенную нишу в кинематографе. О подростках фильмов выходило мало, сейчас на эту тему картин вообще не снимают. Кому есть до них дело?
Но когда в мире кино появляется чужак, ему могут говорить ласковые слова, а пропустить вперед не спешат. Так, фильм «Пацаны» долго не принимали в Госкино. Динара вынуждена была пойти на компромисс и сделала купюры. А потом из-за этого некоторые коллеги на «Ленфильме» шушукались за ее спиной, называли конформисткой. Не зря говорится: злые языки страшнее пистолета — она плакала, но конечно, никто этого не видел...
На «Ленфильме» у Асановой не было романов. Мне казалось, что какая-то тайна оставалась в ее прошлом. Может, единственная настоящая любовь? Окруженная мужчинами, она умела дружить с ними. Но ни разу не довелось увидеть, чтобы кто-то пытался ухаживать за Динарой, домогался. Складывалось впечатление, что и ей этого не нужно. Никакого кокетства Дика себе не позволяла. А потом появился Коля.
Динару за Николая Юдина замуж выдала я. Он был художником-графиком. Наш город на самом деле маленький, творческие люди так или иначе общаются друг с другом. Как-то Коля пригласил Асанову к себе, я, разумеется, отправилась с ней. У Дики — простой, денег совсем нет. Что-то ей присылали родители, совсем крошечные суммы. Мы существовали на ее и мои копейки. Идти в гости с пустыми руками? Ну нет. Наскребли на две бутылки красного вина. В съемной квартире Юдина было чисто и уютно. Коля, блондин с чеканным как у Вольтера лицом, в элегантном сером свитере, накрыл стол с восточным шиком, явно стараясь произвести на Динару впечатление: тяжелая скатерть, на ней блюдо с горой фруктов.
Юдин собрался открыть бутылку, но в доме не оказалось штопора. Принялся ковырять ножом — безуспешно. Тут я и предлагаю:
— Давайте попробую, есть один хитрый способ, — прикладываю полотенце к стене и выбиваю потихонечку пробку, стуча донышком о ткань. А она все не выходит. — Сейчас еще раз, последний, — ударяю бутылкой сильнее, пробка со свистом вылетает, и — о ужас! — красное вино заливает светлый свитер хозяина.
— Быстро снимай, я застираю, — засуетилась Дика и побежала в ванную.
Когда наконец-то сели за стол, я ей тихо говорю:
— Есть примета — постираешь, будешь его женой. Помяни мое слово.
Так и случилось...
Но вначале, второго сентября 1971 года, на свет появился Анвар. Сына Динара рожала в Киргизии. Ей было двадцать восемь лет. Как она решилась на этот шаг? Ни квартиры, ни денег, полная неустроенность. Приходилось снимать комнаты без мебели — на полноценное жилье не хватало.
Летом Динара отправляла сына к маме во Фрунзе. Как-то собралась навестить его. Мы с Юдиным провожали Асанову на центральном автовокзале, откуда автобусы отправлялись в Шереметьево. Привезли упакованную детскую кроватку, погрузили в багажник и попрощались. Дика устроилась у окна, чтобы нас было видно. Автобус тронулся, вдруг меня охватил дикий страх. Нехорошее предчувствие будто толкнуло в спину, и я побежала следом. Кричу: «Динара, тебе нельзя лететь. Выходи немедленно!»
Коля оторопело стоял на месте. А я все бежала и жестами показывала: мол, выходи. Но Дика не слышала, она улыбалась и махала рукой. Автобус скрылся вдали. Вечером звонок от Коли: «Ты оказалась права. В самолете Динаре стало плохо. На летное поле вызвали скорую помощь. Ее увезли в больницу».
У Асановой было очень больное сердце, при этом она еще и выпивала. Однажды мы с ней по «этому делу» попали в переплет. Поздний вечер, идем, поддерживая друг друга. Нас останавливают два тоже пьяных милиционера и тащат разбираться в подворотню. Последствия непредсказуемы. Но Динара тут же стала драться, и я вслед за ней. Спасло то, что у меня оказался с собой служебный блокнот, где на первой странице были телефоны «Ленфильма». Как-никак это уважаемая государственная организация, с ней шутки плохи. Увидев эмблему студии, милиционеры разом протрезвели и повели нас в участок. Там я вспомнила уроки отчима: попадешь в милицию — имеешь право на один звонок. О чем и объявила.
— А кто у тебя отчим? — спрашивают.
— Он работает в Большом доме, — так в Ленинграде называли здание КГБ на Литейном.
Тут же пропустили к телефону. В результате нас выкупал из милиции второй режиссер картины «Рудольфио» и будущий директор «Ленфильма» Витя Сергеев. Он примчался несмотря на то, что была ночь, и заплатил за нас по двадцать пять рублей. «Задержанных» отпустили, даже протокол не составляли.
Подобный же случай позже произошел c Асановой и Аян Шахмалиевой. Два режиссера, две восточные красавицы, шли пьяненькие по улице. К ним подошли менты, нахамили. Аян и Динара как две кошки одновременно вцепились в погоны и мигом их отодрали. Тогда тоже обошлось.
Наступило лето 1972 года. Последнее лето нашей дружбы. Мы с Динарой поехали в Красную Пахру на дачу к Россельсам. В двухэтажном доме собрались гости: Ия Саввина, Лариса Шепитько, Витя Титов. Я очень люблю собак, а у хозяев была большая красивая овчарка. Сижу, обнявшись с ней, в пролете между первым и вторым этажом, остальные на стол накрывают. Саввина жарит собранные в лесу грибы.
С Ией мы уже были знакомы, она только что сыграла в картине Вадима Михайлова «Месяц август», где я тоже работала. Саввина — потрясающего, невероятного ума женщина и знатная кулинарка. Кстати, она научила меня есть сырые яйца, которые я на дух не переносила. Съемки проходили в деревне под Новгородом. Ия купила у бабушек яйца прямо из-под несушки, разбила в большую плошку, накрошила туда булку, посолила, намешала и зажав меня в угол коленом, приставила ко рту ложку.
— А ну давай!
— Ия, не буду, — мотаю головой.
— Ты у меня все съешь!
Деваться было некуда, я попробовала — и к удивлению, мне понравилось...
Но это было кулинарное отступление. Возвращаюсь на дачу Россельсов. Ия, как принято, хозяйничает на кухне, а Дика с Шепитько в коридоре под лестницей разговаривают о том о сем. Я невольно слушаю. Лариса — высокая, породистая, ноги от ушей, а рядом маленькая, худенькая, изящная Динара.
— А что это с тобой за девочка? — вдруг спрашивает Шепитько.
— Ну, то же самое, чем я у тебя была. Помреж, ассистент...
— И как она? Интересная?
— Интересная. Но кажется, я уже выжала ее как лимон...
Я как сидела на ступеньках между этажами, так там и осталась. И потом ни слова не сказала Дике. А когда вернулись в Ленинград, сделала шаг в сторону и больше с ней не общалась. Мы не выясняли отношения, не ссорились, просто наши пути разошлись. Пересекались только на «Ленфильме»:
— Как Анвар?
— Все хорошо. А как Машка?
У меня родилась дочь. Часто видела тоненькую фигурку Асановой в коридорах студии. Она стремительно рассекает, а рядом у ее ноги кудрявая голова маленького сына. Мальчик очень умный, даровитый, с трех лет на съемочной площадке. Он был похож и на Дику, и на Колю. В «Пацанах» у него кудряшки еще русые, как у отца, потом он потемнел. Но Анвар не был, что называется, ребенком «Ленфильма». У нас много детишек бегало по студии, там и росли без присмотра. Анвар же всегда оставался абсолютно маминым сыном.
Конечно, я продолжала следить за судьбой Асановой, знала, что все нормально. Они с Колей поженились где-то в 1974-м, еще до выхода ее первой полнометражной работы «Не болит голова у дятла». На свадьбе не была, находилась в это время в экспедиции в Грузии. Кто-то из актеров приехал и привез новость про Дику...
Муж рядом, сын, сама работает беспрерывно, награды, признание. Наконец-то и жилищный вопрос решился. Когда на студии «горела» картина «Беда», Динару вызвали к начальству: «Сделаешь — получишь квартиру». До этого она три фильма сняла, но продолжала скитаться с семьей по съемным углам. Вокруг Асановой уже были другие пажи, соратники, друзья. Ей поклонялись, служили, от нее многие зависели. Она всем помогала: сценаристам, ассистентам, монтажерам, актерам. Но годы спустя, после того как Динара ушла из жизни, не нашлось никого из этого преданного окружения, кто принял бы ее сына. Анвара привели ко мне...
Во все времена люди верили картам. Я и сама иногда по просьбе друзей гадала. Однажды даже Люсе Гурченко напророчила, что ее суженый — Костя Купервейс. Динара тоже относилась к этому серьезно. И ей не раз предсказывала будущее: «Все будет хорошо, вот увидишь, черная полоса в твоей жизни скоро закончится...» Но каждый раз выпадала карта, которая показывала раннюю смерть, я ей об этом никогда не говорила...
Она и сама знала, что уйдет молодой. Маме своей часто повторяла: «Я долго жить не буду, максимум до сорока пяти лет». Наверное, поэтому Асанова была человеком внутренне отчаянным: идет вперед, а сзади образуется пустота. Словно ее пропасть нагоняет.
Март 1985-го. Мурманск. Шли съемки картины, десятой в фильмографии Асановой. Динару повсюду сопровождала свита, люди, которые восторгались ею и старались угодить. И вместо того чтобы не давать ей так много пить, только потакали. Но после нескольких дней запоя кто-то из киногруппы запер Дику в гостиничном номере на ключ, чтобы в очередной раз не купила бутылку. А это же химический процесс в организме, в крови, его нельзя насильно остановить, разве что с капельницей, под присмотром врача! Ей необходим был алкоголь, а выйти из комнаты она не могла. Я никогда не оставила бы ее в таком состоянии. Больное сердце не выдержало. Динаре было всего сорок два года. Если бы я только смогла узнать, кто ее закрыл! Но все хранили молчание.
Весть о смерти Динары была для меня громом среди ясного неба. В состоянии шока постриглась налысо. Кстати, никто из присутствующих на поминках не удивился, увидев меня с бритой головой. Прощались с Асановой в большом тон-ателье студии, там, где всегда записывали оркестры. Народу пришло очень много. Из близких — Приемыхов, Левтова, Цыплакова. Саша Богданов, актер из «Ключа без права передачи», рыдал, стоя на коленях у гроба.
После официального прощания пошли на четвертый этаж в комнату редакторов, наскоро накрыли стол. Говорили, говорили... Никита Михалков, специально приехавший из Москвы, Митя Долинин, Элик Кацев, Боря Молочник, дорогие Дике ленфильмовцы. Пили горькую. Я была пьяна не от водки, а от сознания того, что Динары больше нет. Потом заснула, положив голову на стол. Все разошлись, а Никита сидел рядом, дожидаясь моего пробуждения. Полагаю, пожалел в горе.
Вначале ушла Динара, за ней Сашка Богданов. Весь понедельник он говорил о ней, собирался в Киргизию. И вдруг пропал. Его нашли в морге. Через пять дней после ее смерти один из любимых Асановой актеров был зверски убит. Ему было всего двадцать семь...
Анвара, которому было почти четырнадцать, родственники увезли во Фрунзе. У Асановой потрясающая старшая сестра Клара. Она как-то вспоминала, что очень боялась рожать третьего ребенка и попросила Динару:
— Если умру, возьмешь моих детей.
На что та ответила:
— Нет уж, лучше давай наоборот.
Сначала Анвар жил с тетей и ее семьей, потом с бабушкой. Школу, по-моему, он так и не окончил. Смерть Динары обернулась для ее сына полным крахом. Его потрясение было столь велико, что год он просидел, уткнувшись в стенку. И за все это время не проронил ни слова. Напуганная родня вынуждена была определить подростка в специализированную клинику. Обращение там было очень жестоким. В результате — тяжелая психическая травма и категорическое неприятие людей.
Выписавшись, Анвар уехал в Тибет, хотел уединиться в монастыре. Но спустя какое-то время его оттуда выставили, поскольку больных людей в монахи не принимают. В 1997-м он, двадцатишестилетний молодой человек, приехал в Питер. Сразу же пошел к отцу — больше идти ему было некуда. Так вышло, что и при жизни матери они не слишком тесно общались, а после ее смерти и вовсе перестали.
Николай уже был женат на другой женщине. Анвару дали ключи от квартиры ее сына. Кстати, новую супругу отца и мачехой-то не назовешь, потому что Анвар при ней никогда не был. Пожил какое-то время на территории этой дамы, неприспособленный к быту, очевидно, что-то испортил, и она попросила его освободить помещение. И он снова оказался бездомным. Куда ему идти? Конечно на «Ленфильм».
Я сразу поняла, что передо мной стоит сын Асановой, хотя прошло уже больше десяти лет, как она ушла из жизни и мальчика увезли в Киргизию. Хрупкий, с коротко остриженной головой, высоким лбом и тонкими, как у Динары, запястьями. За плечами — тощий рюкзак, в руке переноска с черным котом... И что мне с ним делать? Привела домой, заботилась как о своем ребенке. Не могла иначе — это же сын Дики. Клара, его тетя, разыскала Анвара у меня, все время звонила, беспокоилась.
В родительской квартире мы жили большой семьей. В одной комнате мой брат с женой, в другой, прежде занимаемой отцом, я с дочкой, Анвару отдали самую большую, двадцатиметровую, всю заставленную коробками с вещами, — как раз в тот момент собирались разъезжаться, сидели, что называется, на чемоданах.
По утрам Анвар ждал, когда все уйдут на работу. Только оставшись в одиночестве, мог походить по квартире. Ни с кем, кроме меня, не общался. Ел только то, что готовила я, причем должна была это делать исключительно при нем. Если оставляла еду на плите — ни за что не притрагивался. По ночам мы с ним сидели на кухне, чаевничали, вели философские беседы, его очень многое интересовало. Но стоило заговорить о Динаре, резко умолкал. Сказал по ее поводу единственную фразу: «Мама занималась не той профессией...» Кино он вычеркнул из своей жизни. Да и все прошлое отрезал и ничего не хотел вспоминать. Слишком много боли было там, слишком много...
Меня поражало его доброжелательное внимание. Я все время роняла телефонные аппараты. Прихожу однажды домой, а у меня стоит новый.
— Миша, — спрашиваю брата. — Ты, что ли, купил?
— Нет, спроси у Анвара.
Оказывается, это он.
— Зачем ты тратишься? Вдруг и этот разобью?!
— А он противоударный.
Еще заметил, что я пишу раскадровки, сидя с секундомером в руках, и считаю цифры на бумажке. Раз — и положил рядом дорогой калькулятор. Денежные переводы для него приходили на мой адрес от Клары.
Черный большой кот, которого Анвар привез с собой, жил с ним. Он кормил его одним хлебом, рядом с переноской стояла миска с водой. За пределы комнаты животное не выпускал. В результате вещи, упакованные в коробки, пришлось выкинуть, потому что все было испорчено кошачьей мочой. Спустя восемь месяцев брат не выдержал такого соседства и взмолился: «Пересели Анвара куда-нибудь».
Директором картины Асановой «Милый, дорогой, любимый, единственный...» был Дима Горбачевский. Он дружил с Валерой Приемыховым, жил в квартале от меня. Звоню ему:
— Где мне поселить Анвара? Брат недоволен и просит найти ему какое-нибудь жилье.
— Галл, у меня умерли родители, сам обитаю на даче, пусть он пока в их квартире поселится.
Мы перевезли Анвара в сталинский дом Горбачевского, он прожил там месяцев пять. В большой комнате стояла кадка с гигантским столетником, опутавшим все окно. Я мечтала забрать эту красоту себе, но все как-то руки не доходили. Когда через какое-то время мы приехали навестить Анвара, алоэ было черным, оно засохло, потому что кот писал в цветочный горшок. Грязь повсюду была страшная. Но Дима знал, на что идет. Он был таким же другом Динары, как и я.
Потом Горбачевский поселил Анвара у себя на даче. Там произошла такая же история. Опять надо было думать, куда его девать. Я обратилась к директору студии с просьбой предоставить жилье сыну режиссера Асановой: «Давайте поселим его на нашей ленфильмовской даче в Лисьем Носу. Выделите комнату, чтобы он мог там жить. И работу какую-нибудь найдите».
И Анвара устроили дворником. У него даже появилась трудовая книжка. Она у меня до сих пор хранится. Вот тогда я с удивлением узнала, что на самом деле его зовут не Анвар, а Владимир. Владимир Николаевич Асанов.
У Анвара с собой всегда была телефонная книжка, видимо мамина. При мне он пытался связаться с Приемыховым, хотел попросить о помощи. Трубку взяла его жена Люба: «Валере ни до чего. Он болен». И так и не допустила Анвара до мужа. Думаю, тот нашел бы способ поддержать сына своего большого друга и коллеги. А еще Анвар звонил Кате Васильевой. И тоже никакого результата. А ведь Екатерина снималась с ним у Динары, считала себя близкой приятельницей его матери. Но тоже, видимо, ей было «ни до чего»...
Прошло время. Вдруг мне выписывают квитанцию — огромную плату за ту комнатку. Да за такие деньги квартиру в городе можно было снять! Чуть ли не пятьсот рублей в день. Я тогда работала на проекте «Улицы разбитых фонарей», у актеров там съемочный день оплачивался по сто рублей за смену. В кабинете замдиректора студии Сергея Кабановского орала чуть ли не лагерным матом: «Вы что, совсем обалдели?! Я прошу за сына режиссера, который принес студии огромные деньги и славу!» Сумму пятьсот рублей в день в квитанции тут же изменили на пятьдесят в месяц.
Анвар год работал дворником в Лисьем Носу, пока на даче не случился пожар. Вину несправедливо свалили на него и уволили. Потом он очутился под Зеленогорском. Там в лесу есть дачный поселок, где тоже живут ленфильмовцы. Анвар купил в этом садоводстве небольшой участок, поставил на нем железную бытовку.
Там же по соседству по сей день обитает прелестная семья — Женя и Людочка Решетниковы. Она работала костюмером, он — замдиректора картин. Очень добрые люди. Анвар приходил к ним поесть, постепенно привык, доверился их человеческому теплу. Сын Динары очень умный, смекалистый, подвижный парень, руки у него золотые. Когда в металлическом домике сгорела печурка, ему пришлось на время поселиться в брошенной машине скорой помощи без колес.
Конечно, возникает справедливый вопрос: а где же все это время был родной отец? Коля по-прежнему жил со своей новой женой в трехкомнатной квартире на Большой Пушкарской, которую когда-то «Ленфильм» выделил режиссеру Асановой. Анвар был в ней прописан, но его туда не пускали. Я решила поговорить с Юдиным на этот счет. Вначале пошла к нему одна. Коля открыл дверь и стал любезно предлагать чай, называя меня по старинке «Галла, душа моя». Но как только я стала просить за Анвара, взывать к совести, он переменился в лице.
— Это же твой сын! Это же квартира его матери в конце концов!
— Давай не будем об этом... Это наше с ним дело.
И разговор прекратился. Сделала еще одну попытку, взяв с собой Витю Титова. Сокурсник Динары, известный режиссер, он снимал в то время четырнадцать серий «Клима Самгина», а я работала на его картине. Думала, может, его авторитет делу поможет. Коля попросил меня выйти, мол, у нас будет мужской разговор. Я ждала Витю на улице. Наконец он, очень грустный, показался в дверях подъезда: «Галла, прошу, не лезь между ними».
На этом все закончилось. Витя с женой Светой, замечательной художницей, тоже помогали Анвару. Титов снял документальную картину «Динара» в память об ушедшей из жизни подруге.
Так называемую мачеху Анвара Юлю я видела один раз, и этого оказалось достаточно. Уверенная в себе тетка, видимо, вполне устраивала Николая как жена. Она не питерская, но своя квартира у нее тем не менее была. Именно в ней, отошедшей ее сыну, какое-то время жил Анвар. Конечно, женщина, имеющая ребенка, должна за него биться, но топтать при этом ногами чужого — подло.
Я не ошиблась, жена Коли оказалась меркантильной особой. Оказывается, она где-то подловила Анвара и дала ему небольшую сумму в долларах за то, чтобы тот выписался сам. Мне он ни слова не сказал, хотя до этого просил помочь разменять квартиру матери через суд. Юля знала, что пасынок очень нуждается в деньгах, на этом и сыграла. Он положил доллары в банк и жил на проценты. В 2008-м Коля умер. Квартира Динары оказалась переписанной на его супругу.
Потом Клара дала денег, и Анвар приобрел землю под Выборгом, там и поселился. Не знаю, возможно, участок в садоводстве под Зеленогорском уже продан. Когда он еще жил там, в Питер приезжали журналисты из Москвы. Связались со мной, сказали, что собираются сделать фильм о Динаре и им нужен ее сын.
Анвару предлагали большие деньги за съемки в проекте. Но он не согласился. Как оказалось, правильно. Меня обманули — те люди хотели заманить его в известное скандальное ток-шоу. Получив отказ, они выяснили на «Ленфильме», что разыскиваемый ими человек живет под Зеленогорском, и рванули туда с камерами. Увидев их, Анвар убежал и спрятался в лесу. Он не общается ни с журналистами, ни с другими посторонними людьми. Человек отринул себя от суетного мира — так раньше монахи уходили в скиты.
Клара по-прежнему постоянно присылает ему деньги. Кстати сказать, Анвар и от нее прячется, приходится терпеливо дожидаться встречи. Мы с ней долго убеждали его поменять паспорт, он все со старым ходил, твердил одно: «Не хочу быть под колпаком». Еле уговорили.
Клара все же побывала у Анвара в его доме под Выборгом. Потом рассказывала: «Там комната и маленькая верандочка, вот и все. Но жить можно». Он его сам построил. Валил деревья, делал сруб. Зимой топит дровами печь. Но при этом у него есть машина, компьютер, мобильный телефон.
Иногда пытаюсь понять, почему у Дики все так сложилось с Колей. Ведь был же период нормальных отношений. Что там произошло, почему между ними кошка пробежала? Почему Анвар не был близок с отцом? Думаю, что-то такое Динара сказала Коле, будучи пьяненькой, что-то неприятное. С этого все и пошло...
Дочь Валеры Приемыхова Нина написала в своих воспоминаниях, мол, ходили слухи, что Динара была влюблена в ее отца. Не думаю. У них с Валерой была настоящая дружба. Они так дополняли друг друга, как шампанское и шоколад, коньяк и лимон. Ни прибавить, ни убавить. Идеальное совпадение. Все делали в синхроне. Группа крови одна. Я много раз видела их вдвоем, Асанова и Приемыхов и на худсовете всегда сидели вместе, плечом к плечу отстаивали сценарий.
В Дике было странное сочетание неуязвимости с ранимостью. Она могла бороться за свои работы, за актеров. Сама отбирала подростков для картин. У нее снимались дети костюмеров, гримеров, ассистентов. Не осталось на земле человека, которому она была бы должна, зато сколько есть людей, которые обязаны ей очень многим...
Убеждена: если б Динара не умерла, судьба ее сына сложилась бы иначе. Она его оберегала, охраняла от всего. Анвар верил только ей. Как мать относилась к чему-то, оценивала происходящее, так думал и он. Права Динара была при этом или нет — не имело значения. Наверное, люди бывают настолько близки в предчувствии скорой разлуки. Это на уровне подсознания. Мама была для него всем: Солнцем, Воздухом, Вселенной. Лишившись этого, он стал отшельником, закрылся от всех...
В восьмидесятых по семейным обстоятельствам я переехала из Москвы в Ленинград и стала работать на «Ленфильме». Асанову знала только по кино. Общая знакомая свела нас, и я была приглашена в ее дом на Большой Пушкарской. Муж Динары Николай Юдин угощал чаем, вел беседу, расспрашивал. Динара молчала. Меня поразили ее лицо-маска и нечитаемые за темными очками глаза, одежда из кожи. Мы с ней не понравились друг другу. Поэтому, посидев еще немного для приличия, собралась уходить.
Вдруг Динара предложила посмотреть последнюю картину Коли. Зашли в другую комнату, там во всю стену висело огромное полотно «Мастер и Маргарита» — кони с Воландом и его свитой скачут прямо на меня и дальше, мимо — в бездну. Это было необыкновенно мощно. Я растерялась, ничего не могла сказать и пробормотав что-то невнятное, спешно попрощалась. Только спустя время поняла, что Динара мне, приезжей москвичке, хотела показать, какой ее муж талантливый.
Позже получила приглашение в картину Киры Муратовой «Среди серых камней», но ее положили на полку. Зато после этого фильма на студии на меня обратили внимание, в том числе и Асанова. Сначала я играла у нее маленькие эпизоды, затем роли. И тогда, можно сказать, мы познакомились заново. А в процессе работы стали родными. Динара видела всех людей насквозь и обладала над ними почти магической властью. Если какого-то человека приближала к себе, то он без ее на то желания уже был не в состоянии расстаться с ней. Возможно, к Асановой перешел дар ее бабушки-ведуньи. Та тоже всех как на рентгене видела насквозь...
В жизни Динары было три мужчины: первый, последний и единственный. О своей ранней любви — загадочном юноше Анваре из Киргизии — Динара никогда не рассказывала, как, впрочем, и обо всем, что касалось ее личной жизни. Но в памяти он остался с ней навсегда. Каждый день она произносила это имя — ведь Коля их ребенка записал в метрике Владимиром, но Динара всегда звала его Анваром. Последняя любовь Динары — к Валере Приемыхову — случилась на моих глазах, только поэтому я о ней и знаю. Ну а «милый, дорогой, любимый, единственный» (именно так назывался фильм по сценарию Приемыхова) у нее был именно сын Анвар.
Матерью она была замечательной, болела за своего ребенка душой и сердцем. Вспоминается такой эпизод. В основу сюжета фильма «Дети раздоров», где я играла главную роль, легла подлинная история художницы «Ленфильма», муж которой всеми правдами и неправдами пытался лишить ее ребенка. Все отнеслись к съемкам очень серьезно, а сама Динара надеялась, что картина поможет разрешить ситуацию. И действительно, лента получила призы, а после ее показа на центральном телевидении — еще и широкую огласку, в результате которой общественность встала на защиту матери.
Помню, когда мы работали на этой картине, Динара дала мне ключ от своей квартиры, чтобы там я прослушала многочасовые записи с заседаний суда, но с одной огромной просьбой: «Не кури, прошу. Не больше одной сигареты в комнате Анвара». Кстати, этот фильм я вспомню позже, но уже в связи со своей личной трагической ситуацией.
А как же муж Динары? Любила ли она его? Скажем так: он был частью ее мира. Она вспоминала со смехом, как Николай привел ее знакомиться с мамой и та пришла к выводу: «Эх, тебе бы замуж не за него, а за старшего брата. Коля не потянет, характер его тебе не подходит, вы не пара». Но он подарил Динаре самое главное — сына. Хотя ее сестра Клара уверена, что Николай не хотел ребенка и родила она его, получается, для себя. Коля не спешил расписываться, вот почему у Анвара мамина фамилия. Они поженились только три года спустя, когда надо было оформлять квартиру, которую «Ленфильм» выделил Динаре.
Так видела ситуацию Клара. Мне же представляется иное. Динара вышла замуж за человека, которого высоко ценила как художника. Переживала из-за того, что тот долго оставался непризнанным. Это была ее большая боль. «Он такой одаренный, такой талантливый, а занимается коробочками!» — говорила она.
Коля действительно подрабатывал на фабрике, разрисовывал упаковочные коробки. Жаль, что она не дожила до того времени, когда картины Юдина стали в ходу у коллекционеров живописи и в России, и в других странах. Порадовалась бы, что в очередной раз оказалась права. Будучи сама безмерно талантливой — Динара не только снимала кино, но еще и писала сказки, рисовала, — она сразу выделяла людей, наделенных Божьим даром.
Но рядом не было человека, на которого она могла бы опереться. Занимаясь мужской профессией, Асановой и дома многое приходилось взваливать на свои плечи. Муж был ей не столько партнером, сколько еще одним ребенком. Конечно, Коля поддерживал жену в моменты срывов, ухаживал за ней, заботился. Динаре нужен был покой и мир в семье.
Такой роскоши, как роман, она не могла себе позволить. Присматривала за мужем, переживала, не увлечется ли он другой женщиной. В сердце у нее, может, и был Приемыхов, но в жизни рассчитывала на Колю. Он был проверен временем. А как там с Приемыховым получится — неизвестно. Ведь это она слепила на экране образ мужественного героя, настоящего мужчины. «Ну кто ты был, пока тебя я не стала снимать? Малоизвестный сценарист. И все!» — говорила она ему при мне. Но если копнуть глубже, Валера был таким же слабым и ведомым, как Коля. Считаю, разруби она этот узел, у нее был бы шанс на новую страницу жизни.
То, как Динара тянется к Валере Приемыхову, я стала замечать на съемках «Пацанов». Изначально воспитателя в этой картине должен был играть Николай Лавров, додинский актер. Но график съемок совпал с его работой в театре, и тогда от безысходности Асанова сказала Валере:
— Будешь сниматься ты, выхода нет! Мы сделаем тебя героем.
— Я не потяну.
— Ничего, справишься.
И роль стала в биографии Приемыхова эпохальной: он, создав образ человека мужественного, справедливого, сильного, превратился в кумира для целого поколения мальчишек. У Валеры была настоящая мужская харизма. В него влюблялись все женщины СССР.
«Да, Приемыхов, да, нравится, но...» — позволить себе соединить с ним жизнь, тратить на это силы она не могла. Асанова принадлежала кино, сыну, людям, которые гроздьями висели на ней и нуждались в помощи. При этом я заметила, что многие относятся к Динаре эгоистично, потребительски. И даже сказала однажды: «Почему, когда на тебя смотришь, сразу хочется что-нибудь попросить?» Это было правдой.
Но главное, два понятия легли в основу ее жизненного кредо — «Справедливость во всем» и «Не навреди никому». Именно Динара заставила Валеру жениться на молоденькой актрисе Машной. Сама отдала его другой, когда увидела, что у него и семнадцатилетней Ольги на съемочной площадке начался роман: «Дорогой мой, это расплата. Заплати. Ты должен... Она же соплюха!»
Порой неустроенность своей женской судьбы и ранимость Динара заглушала вином, называя его «лекарством». Говорила: «Надо принять «таблетку», — бралась за рюмку и с иронией добавляла: — Нет лучшего средства в медицине, чем выпить сто грамм. Правда, есть побочный эффект — остановиться трудно».
Самое ужасное, что в драму взрослых людей оказался втянутым ребенок. Анвар видел, как мать относилась к Приемыхову, и сам к нему потянулся. В сложившейся ситуации Валера сыграл не последнюю роль в отторжении сына от отца...
Между комнатами Анвара и Коли была дверь, всегда запертая. Парнишка повесил на нее мишень и часами бросал дротики. А с обратной стороны у Николая стоял письменный стол, за которым он делал наброски. Дверь вздрагивала от ударов. Но Коля все сносил. Потом рассказывал: «Я работаю, а мне в голову летят пули. Он меня просто убивает».
Асанова разрывалась, пытаясь наладить их отношения. Предчувствуя свой ранний уход, боялась, что Анвар останется сиротой. Сыну внушала: «Понимаешь, вы самые близкие люди, он подарил тебе жизнь. Это как из семечка выросло дерево. Без него тебя не было бы...» Динара надеялась, что родная кровь примирит их друг с другом. Но Анвар был привязан только к матери, ревновал ее к отцу, она должна была принадлежать только ему.
Коля в их семье играл роль страдальца. Жена иногда выпивает, ее надо контролировать, тут не до любви. Ребенок ненавидит и демонстрирует это. Анвар же был в том мальчишеском возрасте, когда нужен образец для подражания, кумир, вожак. И таковым стал не отец, а Приемыхов. Вернее его кинообраз. Он был для Анвара авторитетом, примером. Валера постоянно бывал на Большой Пушкарской, много работал с Асановой, но успевал уделить внимание и ее сыну, что-то с ним мастерил. Их бумажные самолетики порхали по комнатам, взмывали к высокому потолку.
Все дело в том, что Анвар захотел, чтобы Валера стал его отцом. Я считаю, тому просто надо было взять на себя ответственность за мальчика. Но он не потянул ни Динару, ни Анвара. И это большой его грех. Как говорила Нонна Мордюкова в «Простой истории»: «Хороший ты мужик, но не орел!» Так и он...
По сути, Динара была наказана за то, что всех жалела, а ее никто. Не оказалось рядом ни одного сильного мужчины, который взял бы ее и мальчика под свое крыло.
До сих пор Асанова до конца не понята, как того заслуживает. Я чувствовала, что ее возможности гораздо глубже. Вот в чем трагедия до конца не раскрытой личности. Непонятно, откуда она брала силы делать добро всем, кто к ней обращался, тем самым бесстрашно сжигая себя. А ведь она однажды уже умирала...
В двадцать один год пережила клиническую смерть, ее спас однокурсник Виктор Титов. Сердце Динары остановилось во втором часу ночи в общежитии ВГИКа. Титов, снимавший фильм на станции скорой помощи, приобрел некоторые навыки и оказался рядом, когда все могло закончиться в течение минуты. Вдох-выдох, вдох-выдох... Тогда сердце ее забилось.
После того случая она стала часто говорить о смерти. Ахмадулина рассказывала, что однажды услышала от Асановой:
— Я скоро умру.
Белла схватила ее маленькую руку и стала успокаивать:
— Нет, Динара, нет, это всего лишь тахикардия.
Но на самом деле Белле стало страшно: «Ощущение, будто я держала в руках умирающую птицу».
Из людей, которыми Асанова окружала себя, она создавала некую мозаику. Все они были одаренными, иногда об этом даже не подозревая. Динара помогала им реализоваться. Никогда не говорила «Я сняла фильм», всегда только: «Мы сняли», «Нам удалось». Она и меня приняла в свою мозаику. Прикинув мой путь, однажды отвела на площадке в сторону и сказала: «Когда я тебя увидела, сразу поняла твою будущую жизнь. Ты сыграешь в моем фильме «Джан», станешь первой актрисой, которая будет взаправду рожать в кадре...»
Я была замужем, но после череды выкидышей уже не верила, что смогу стать матерью. Да и тридцатисемилетний возраст по тем временам считался уже слишком солидным для первенца. Но Динара убежденно твердила: «Ты родишь, ты сможешь!» И все получилось. А она со съемочной группой приехала в больницу, чтобы снять роды на камеру.
После выписки пришла ко мне домой, взяла малышку на руки: «Это моя дочь!» Ходила по комнате и что-то долго шептала ей на ухо. Позже я поняла: она «произвела на свет» не просто девочку, а будущую жену для своего Анвара. Но снять фильм по сценарию Приемыхова «Роды», куда вошли бы те самые кадры, Динара не успела...
В последний год жизни она много общалась с какими-то загадочными людьми. Сейчас их называют экстрасенсами. Те открыли в Асановой необыкновенные способности проникновения в тонкий мир. Мистическое притягивало Динару, наверное потому и была задумана экранизация фантастической повести Платонова «Джан».
В это же время ей начали поступать угрозы. Асанова очень боялась за сына и при первой возможности отправляла к сестре Кларе в Киргизию. Когда же Анвар был в Ленинграде, старалась всегда держать его при себе. «Я занимаюсь неблагополучными детьми, снимаю о них кино, и кому-то это не нравится. Они хотят достать меня через ребенка, поэтому его надо охранять», — жаловалась Асанова. Кто такие «они»? Несмотря на все расспросы, ответа я так и не получила. Это была ее тайна. Но знаю, звонки действительно были.
По сей день перед глазами картина: понурый подросток стоит с портфелем на площади у цветочного ларька напротив «Ленфильма». Он только что вышел из школы. Динара выглядывает в окно и облегченно вздыхает — с сыном все в порядке. Тут же спускается, забирает его и отводит в монтажную, где продолжает работу над картиной. Анвар ездил с мамой в экспедиции, поэтому часто пропускал занятия. В результате в школе превратился в изгоя, со сверстниками не общался. Вся его жизнь в городе проходила по одному маршруту: в школу — к маме на «Ленфильм» — домой. И никаких игр во дворе или прогулок с компанией друзей.
Анвар был очень одарен и разносторонен. Динара видела это и, на мой взгляд, сделала чудовищную ошибку, выбрав для мальчика кино: она учила его монтажу, актерству, азам режиссуры. Думала вложить в сына, как в компьютер, все, что умеет сама. Торопилась, знала: времени мало. И он не выдержал такой нагрузки.
Лет в двенадцать у Анвара начали проявляться некие странности поведения, которые насторожили мать. Он стал злым, ершистым, вспыльчивым. Конечно, подобное можно было объяснить периодом гормонального всплеска. Но Динара повела сына на прием к известному детскому психиатру. Вернувшись, села рядом со мной, закурила и после долгой паузы произнесла убитым голосом: «Хана... Плохой диагноз». Но какой именно, не сказала.
Удивительно, но у такой светлой личности, как Динара, жизнь и творчество почему-то оказывались переплетенными с драмами. Погибали подростки, которые снимались в ее фильмах: Андрей Лавриков, сыгравший в «Беде» и «Ключе без права передачи», покончил с собой, Александр Богданов, занятый в трех картинах Асановой, был убит, знаменитый Муха из «Не болит голова у дятла» после съемок пристрастился к наркотикам, его жизнь также оборвалась. А впереди была трагедия с Анваром...
Она работала на износ. Снимала три картины одновременно, объясняя так: запускаю Клепикова, параллельно Приемыхова, на очереди фильм с Борей Гребенщиковым. Всем нужны деньги.
— А как же «Джан»?
— Ничего, все успеем.
В ее смерти тоже есть какая-то мистика. Во-первых, ушла она в сорок два года — возрасте, ставшем роковым для многих талантливых мужчин: это Высоцкий, Курехин, Евгений Мартынов, Юрий Демич, Павел Луспекаев... Во-вторых, ехать в Мурманск, где все и случилось, она не собиралась. Но действие картины происходило зимой, а в Ленинграде как назло не было снега, вот группа и решила отправиться на Север. А как только они улетели, в Питере начался снегопад. Перед поездкой Динара раздала все долги. Позвонила и Валере в Москву: «Я твои деньги передаю одному человеку». Кстати, в этой картине она впервые собиралась использовать рисунки Коли. Жаль, что не успела...
В Мурманске Динаре стало плохо с сердцем. В этом городе мало кислорода, а алкоголь состояние только усугубил. Когда она умирала, в Ленинграде внезапно пронесся страшный ураган, сносило палатки, падали деревья. Бешеный ветер словно унес ее душу. Наутро Асанову нашли в номере мертвой. На столе лежали исписанные тетради, полные планов на будущее: экранизация Платонова, художественно-документальный сериал о подростках, фильм о джазе.
Поминки родные и друзья справляли на Большой Пушкарской, у Коли. Позже, тоскуя по Динаре, я часто заходила к нему. Он каждый раз зажигал свечку и тихо говорил:
— Она сейчас здесь.
Я спрашивала:
— Кем я была для нее? Скажи!
— Она взяла тебя в свою жизнь.
Случившееся для Николая оказалось двойной трагедией: умерла жена и Анвар не обнял его у гроба матери. Они осиротели, но не воссоединились. Отец с сыном так и не нашли общего языка, не пробились друг к другу. В их доме жила большая черная собака, которую Динара любила. В день смерти хозяйки она поседела. Потом Коля кому-то ее отдал. Узнав об этом, Анвар очень плакал: исчезла последняя связь с мамой...
Динару повезли хоронить в Киргизию. Тогда же родня решила, что Анвар останется у бабушки во Фрунзе. Через какое-то время от Клары я узнала, что ее племянник действительно серьезно болен. Пытаясь хоть чем-то помочь, нашла в Ташкенте старца. Дедушка Малик в войну горел в подбитом танке, от полученного ожога стала сохнуть рука, но именно с тех пор у него появился дар исцеления.
Я привезла старика к Анвару во Фрунзе. Посмотрев на мальчика, он сказал: «Мне надо пожить с ним месяц. Я его вылечу». Однако закрывшийся от всех парень на контакт не шел. Тогда дедушка Малик предложил партию в шахматы. Анвар согласился. Так началось лечение. Но старца нужно было кормить особенной пищей и только из его собственной посуды. Бабушка не захотела долго терпеть в квартире незнакомого человека, да и ухаживать за ним оказалось тяжеловато. И она отправила старика домой, сказав: «Сами обойдемся. Таблетки будем давать».
Но Анвару стало хуже. Он закрывался в ванной комнате, с утра до вечера лежал в воде и ел шоколадные конфеты, усыпая пол фантиками. Как Ихтиандр, прятался в водной стихии. Пришлось родне положить его в неврологическую клинику.
Будучи больным человеком, Анвар получил такое количество психологических травм, которое не всякому здоровому по силам. При живом отце он фактически стал бомжом, отрезал свою прежнюю жизнь и даже воспоминания о ней, в том числе и о матери. Неужели она даже не снится ему?..
Динара ко мне постоянно приходит во сне, и как правило, это предупреждение о неприятностях. Иду по улице, вдруг чувствую — ветерок как рукой прошелся легонько по волосам. И понимаю: это она о чем-то хочет сказать.
Совсем недавно единственная чашка, подаренная дочерью, внезапно соскользнула на пол и раскололась ровно на две части. Это был знак. Узнаю, что муж моей дочки, богатый предприниматель, по суду отобрал у нее детей, как в том самом нашем фильме «Дети раздоров».
Моя дочь уже пятый месяц лежит в больнице, доведенная до отчаяния. Все повторилось, но с точностью до наоборот. Тогда мы помогли вернуть ребенка знакомой художнице, а теперь нашу общую с Динарой дочь лишили материнских прав. Жизнь ее, как чашка, раскололась пополам. Уже полгода я почти не вижу внуков. И нет Динары, которая бросилась бы на защиту.
Режиссер Игорь Алимпиев, снявший о ней фильм «Очень вас всех люблю...», говорил с врачами, и те сказали, что болезнь Динары была несмертельна. Только надо было беречь себя, а она переживала за каждого подростка, которого снимала в своих фильмах, пропускала боль чужого человека через свое сердце. Вот оно и не выдержало.
После ее ухода я закрыла для себя кинематограф, хотя и находилась на взлете. Ведь кино — мир чудес, и Динара была в нем волшебницей. А без этой магии я не видела смысла оставаться там. Не снят фильм «Джан», о котором мы обе мечтали, не осуществлены и другие замыслы. И вся мозаика Динары без нее рассыпалась. Кстати, название документальной ленты Алимпиева об Асановой неслучайно. В тетрадках, тех самых, что лежали на столе в номере мурманской гостиницы, она оставила последнее послание: «Всех вас очень люблю...» Вдох-выдох, вдох-выдох. Выдох... На этот раз сердце не забилось.
P.S. Когда наша беседа подошла к концу, одна из героинь, Галла Капицкая, вдруг предложила: «А хотите, я позвоню сейчас Анвару?» И набрала его номер телефона.
— Как дела?
Он ответил:
— Все хорошо!
— У меня сейчас сидит журналист, хороший человек, ей можно доверять. Ты хочешь рассказать что-то о маме?
На том конце провода сразу же раздались короткие гудки...
Подпишись на наш канал в Telegram