Однажды журналистка мне сказала «Вас называют веселой вдовой...» — и я ответила: «Конечно, я — веселая вдова. И сейчас хохочу и веселюсь. Я счастлива, потому что у меня был лучший на земле человек. Все сорок пять лет рядом с Колей каждый день купалась в счастье и любви». Он оставил мне после себя необыкновенное богатство! И это не бриллианты и изумруды, не виллы и машины, а верные Колины друзья...
Людмила Поргина: Когда мы только познакомились, у меня была всего одна близкая подружка Катька Краснобаева. И все! А благодаря Караченцову я повстречалась с невероятным количеством талантливых, знаменитых и прекрасных людей. Мне звонят его друзья и знакомые со всего света, мы продолжаем общаться с его интернатскими товарищами, однокурсниками, коллегами. Я помню всех, кто был с нами и в минуты радости, и в минуты горя.
Представляете, что сделал для меня Коля?! Разве могла бы я объездить весь мир, если бы не он? Вот, например, благодаря его дружбе с Пьером Карденом мы попали на ужин в ресторан «Максим» в Нью-Йорке. Рядом со мной за столом сидела Жаклин Кеннеди в элегантном черном костюме с огромной бриллиантовой брошью и в перчатках. Она была на нашем спектакле и долго потом благодарила Колю за доставленное удовольствие.
Все, кто хоть однажды попадал в наш круг, оставались в нем до конца. Поэты Евгений Евтушенко и Андрей Вознесенский, художник Илья Глазунов, модельер Слава Зайцев, балетмейстер Владимир Васильев, композитор Максим Дунаевский, режиссеры Алла Сурикова, Володя Бортко и Александр Муратов, актеры и актрисы, режиссеры, его гримерка и костюмеры. Все люди творческие, очень занятые работой, у них так мало времени на дружбу: бесконечные перелеты, поезда, машины, города, гостиницы, студии и концертные площадки. Но когда они встречались, то дарили свою любовь, тепло и бесконечное уважение друг к другу...
В театр «Ленком» я пришла еще до Марка Захарова. Меня, молодую актрису МХАТа, ввели в спектакль «Музыка на 11-м этаже», где играли Александр Збруев и Николай Караченцов. А в сентябре уже проводил собрание новый главный режиссер Захаров. Он обвел всю труппу строгим взглядом и сказал: «Я пришел делать свой театр и никому не позволю его разрушить». Мы были поражены: Марк Анатольевич без запинки назвал всех артистов не только по фамилии, но и по имени-отчеству.
Начались репетиции «Автограда-XXI». О том, что на главную роль приглашен Олег Янковский, первой откуда-то узнала Светочка Савелова. Она должна была играть его жену, а мне поручили роль любовницы.
Это было начало славной истории «Ленкома». Жизнь в театре кипела и била ключом. Так получилось, что вместе со мной в труппу влилась большая группа молодежи. Мы все пели, танцевали, репетировали, с энтузиазмом ставили ко всем праздникам капустники. И конечно, наш рок-ансамбль принимал активное участие во всех этих посиделках. В фойе театра расставляли столы с угощением, мы сами покупали вино, пирожки в буфете. Все молодые, красивые, веселые, азартные. Естественно, и личная жизнь тоже бурлила. Как же без этого?
Мое появление в театре не осталось незамеченным для мужской половины. За мной ухаживали все! Дарили подарки, выразительно смотрели в глаза, делали комплименты, всячески намекая... Но я сразу же предупредила: «Вы меня простите, но я не связываюсь с женатыми мужчинами. Да и сама еще несвободна...» Надо сказать, что у меня, двадцатипятилетней барышни, был уже второй брак за спиной. Мой муж, каскадер Виктор Корзун, был старше меня на двадцать лет. Все в театре видели, как он привозил меня на репетиции на машине и строго по часам заезжал за мной после.
Но никто не подозревал, что неприступная Люда на самом деле уже влюблена в Колю. Только Марк Захаров своим режиссерским цепким взглядом заметил мое волнение при виде артиста Караченцова. Он даже снял меня с роли и перевел в массовку, сказав: «Людмила, мне кажется, вы все время отвлекаетесь на личную жизнь...» На премьере роль любовницы сыграла Галина Яцкина, а я с удовольствием прыгала на сцене в молодежной группе строителей. Главное, что рядом с Колей!
В театре собрались такие красавцы, боже мой: Янковский, Збруев, Абдулов! А я вижу только Колю. Умираю, и все тут! Он в перерывах между репетициями «подбрасывал дровишек» в мой костер любви: то положит голову мне на колени, то приобнимет на ходу. В театре это обычное дело. Особой заинтересованности в моей личности у него я не замечала. Казалось, от моего горящего взгляда свечка может вспыхнуть, я прожигала им насквозь, а он сидел, наглая рожа, на репетиции и смотрел на меня равнодушно...
В «Ленкоме» кипели шекспировские страсти. В одной труппе собрались бывшие, нынешние и будущие пары. Рядом с Колей Караченцовым репетировал мой первый муж Миша Поляк, на сцене я часто пересекалась со Светой Савеловой — бывшей Колиной девушкой. И как-то все нормально друг с другом общались. Это были по-настоящему высокие отношения. Света сразу же поняла про нас с Колей, не строила козней, не пыталась его вернуть. У нее тоже кто-то появился. Я совсем не ревновала Колю к Савеловой. Коля в свое время знакомил ее со своей мамой, но та Свету сразу невзлюбила и сказала: «Нет, сыночек, она тебе не подходит». Но думаю, если бы он захотел жениться, его бы это не остановило. Надо знать его характер. Как-то, когда мы уже встречались с Колей, я у него спросила:
— А почему ты не женился?
Он достойно ответил:
— Тебя ждал...
А Мишу Поляка мы с Колей ласково звали «наш бывшенький».
— Эй, бывшенький, с тебя кофе! — кричит ему Коля в буфете.
— А с тебя бутерброды! — смеется Миша.
Моему первому мужу в личной жизни не везло. От него все время уходили жены. Мы поженились по страстной любви, когда мне и восемнадцати не стукнуло. Через два года я развелась с Мишей, устав уворачиваться от летящих в мою сторону ножей. Потом он женился на Марине, которая училась в Школе-студии МХАТ двумя курсами младше меня. Но и она, взяв их сына Сережу, ушла к Михаилу Швыдкому. Когда в «Ленком» поступила юная Лена Шанина, они с Поляком поженились, но быстро расстались из-за ее страстного романа с одним известным актером нашего театра.
О Свете Савеловой мне бы хотелось сказать особо. Когда я пришла в театр, сразу же увидела ее большую фотографию в фойе. От ее солнечной улыбки было невозможно оторвать глаз. Ей так подходило ее имя! Веселая, заводная, но при этом довольно резкая. Она была очень талантливой актрисой. Марк Анатольевич был восхищен ее даром импровизации. Казалось, на сцене она существовала органично как кошка. Помню, как Света начала репетировать в «Иванове», но режиссер снял ее с роли, заподозрив, что она выпивает. Как-то мы ехали на гастроли в Ташкент. В нашем автобусе сидел ее ухажер, какой-то милиционер. Не знаю, он или кто-то другой пристрастил ее к алкоголю. Она стала мало появляться в театре, все реже играла на сцене, в основном приходила за зарплатой. Ее жизнь трагично рано оборвалась. Хоронить Свету пришлось в платье, взятом из костюмерной...
Надо понимать, что у Коли и кроме Светы было много романов. Я совершенно трезво смотрела на ситуацию. Он заводной, на всех тусовках первый парень на селе: гитара, песни Окуджавы и танцы до утра. Но меня, как ни странно, это не пугало. Я твердо знала, что другого человека в моей жизни нет и не будет! Я умирала от любви к Коле и готова была бежать за ним хоть на край света. Только позови! Правда было одно препятствие: он-то свободен, а я замужем. Муж мой очень меня любил и совершенно не собирался никому отдавать.
Мы выпустили спектакль «Автоград-XXI», театр «Ленком» поехал на гастроли в Ленинград. Там я и призналась Коле в любви. Я была девушкой не робкого десятка!
В моем гостиничном номере вечерами собиралась веселая компания: Олег Янковский, Саша Збруев, Витя Проскурин, наши девчонки. Пили шампанское, пели песни, громко смеялись шуткам. Иногда на огонек заглядывал и Николай Петрович. Попоет под гитару и уходит со всеми. А тут моя соседка по номеру срочно уехала в Москву на съемки, и я воспользовалась моментом для решительного объяснения. Когда все уходили, взяла Колю за руку и тихо сказала «А ты останься... — закрыла дверь и продолжила: — Ты должен знать, что я тебя безумно люблю!» И он остался...
Об этом никто не знал, даже его ближайший друг. Коля жил в номере со своим однокурсником по Школе-студии МХАТ Борей Чунаевым. После спектакля у нас были свидания в их номере. Борю Коля отсылал играть в карты. Спустя время тот деликатно звонил в номер:
— Можно прийти?
— Поиграй еще...
Борька даже не догадывался, что гостьей у Коли была я. Он сам за мной ухаживал. Все время со мной заигрывал, пытался поцеловать.
Борис Чунаев, близкий друг Караченцова: Самое смешное, что я слегка приударял за Людой. За ней многие ухаживали, я не был исключением. Мы играли с Колей в «Колонистах». Стал замечать, что за кулисами Люда сидит на стульчике и смотрит на сцену — и так каждый спектакль. «Наверное, новой артистке Поргиной я тоже понравился. — А что? Я был симпатичным, актер неплохой, пел и играл на гитаре. — Все! Сегодня нужно поставить точку. Поцелую ее, а там видно будет...» Короче, отыгрываю сцену, в зале аплодисменты, я иду в темноте к Люде, хватаю ее за голову и страстно целую. Тут зажигается свет — и с ужасом вижу, что это не Люда, а наша пожилая работница реквизита. Я что-то промямлил и быстро ретировался.
Как-то подошел ко мне Коля и спросил:
— Будешь свидетелем в ЗАГСе?
— А кто невеста?
— Люда.
Я оторопел. Мы никогда, хотя и были близкими друзьями, не спрашивали друг у друга, кто в кого влюблен. А Коля этим не хвастался. Скажет — хорошо, нет — и ладно. Коля любил Люду беззаветно всю жизнь, несмотря на всякие другие влюбленности. Если бы не Люда, Коля все четырнадцать лет после аварии не смог бы жить полноценной жизнью...
Людмила Поргина: Но свадьбу свою я ждала целых два года. Мы вернулись из Питера и продолжали как партизаны прятаться по углам. В перерывах между репетициями бегали на улицу целоваться. Долго от всех скрывались, наивно думая, что никто ничего не заметит. О нашем романе театр узнал благодаря Рите Лифановой. Однажды проезжая по Садовому в троллейбусе, она увидела в окно, как мы целуемся на остановке. И всем растрепала.
Прошло полгода с того вечера в гостинице, и Коля спросил: «Если я сделаю предложение, ты ради меня разведешься с мужем?» Я его слова восприняла как руководство к действию. Через неделю уже была свободна, получив напоследок от мужа по морде. Я сама призналась во всем. Корзун впал в ярость.
— Я знаю, к кому ты уходишь... К тому рыжему!
— К какому рыжему? — оторопела я.
— Я убью его!
«К клоуну, что ли, приревновал?» — я даже обрадовалась, что он будет убивать какого-то рыжего, а не моего шатена. Только потом догадалась, что он имел в виду: Коля зимой ходил в рыжей шапке.
Наше бурное прощание с моим мужем происходило в машине. Я думала, он меня покалечит! Наконец он в сердцах выкинул меня из машины, едва притормозив. Хлопнув дверцей, сказал: «Все! Это последняя наша встреча!» Я так перенервничала, что мне было просто необходимо увидеть Колю. Набрала его номер:
— Можешь приехать?
Он ответил:
— Не могу, мне завтра рано утром улетать...
Так что пришлось раны душевные и синяк под глазом залечивать самой.
А тут в театре приступили к репетициям «Тиля», и к нам пришла удивительная актриса Инна Чурикова. Иннуся — это подарок судьбы. Такого диапазона артисток у нас еще не было. Весь театр бегал смотреть, как Инна репетирует. Однажды она надела на голову чулок, чтобы увеличить лоб, как у дам в XVI веке, а сверху намотала белый платок. В зале рядом с Захаровым сидел Гриша Горин.
— Что-то я не понял... — Марк Анатольевич повернулся к автору пьесы. — Она сумасшедшая или гениальная?
— Гениальная! Она гениальная!!!
Коля, репетируя с Чуриковой, говорил с восторгом: «Я таких не видел». А Инна нервничала, потому что попала в эпицентр нашей любви. Стоило ей на минуту прервать репетицию, как Коля исчезал — он мчался ко мне за кулисы, чтобы поцеловать. Она оборачивается, а Коли рядом нет. Им любовную сцену играть, надо настроиться, а партнер увлечен другой артисткой. И тут она пригласила нас с Колей к себе домой, чтобы познакомиться поближе. Тогда Инна жила на Воробьевых горах. Мы сели разговаривать часов в шесть вечера, а уехали в восемь утра. Всю ночь слушали музыку, читали стихи. Ее доберман уже жалобно скулил у входной двери, просясь погулять. Наконец собака так громко завыла, что соседи стали стучать в стену, мол, дайте поспать приличным людям. Мы вышли на улицу. Цвела вишня в саду, ярко светило весеннее солнце. Было так прекрасно на душе — у нас с Колей появился новый друг. Мы полюбили друг друга, потому что чувствовали все одинаково. И это осталось с нами на всю жизнь...
Помню, как мы с Чуриковой стали репетировать «Три девушки в голубом» Петрушевской, но худсовет спектакль не принял. На генеральном прогоне Олег Борисов и Людмила Гурченко прятались на ярусе и рыдали от восторга, глядя на сцену. Я позвонила Коле на «Мосфильм», где он снимался, и сказала, что едем к Инне: «Зажжем свечи и будем плакать...» Приехал Колечка, и как солнце взошло: «А ну, девоньки, прекратите рыдать!» Мы вместе с ее семьей встречали Новый год, праздновали дни рождения, вместе отдыхали. А еще мы с Инной умудрились родить сыновей не только в один год, но и в один месяц: Инна — Ванечку, а я — Андрюшеньку.
Возвращаюсь к «Тилю». Однажды на очередной репетиции сижу в зале за Марком Захаровым и Гришей Гориным. Вскоре к ним присоединился Андрей Миронов. Колька на сцене репетирует. Света Савелова опять весть принесла: «Видите, пришел Андрюша. Он и будет играть Тиля». И вдруг в перерыве между сценами слышу, как Миронов, наклонившись к Захарову, говорит: «Знаешь, а я так, как этот парень, не смогу».
Коля сыграл премьеру и на следующий день проснулся знаменитым. Спектакль назвали лучшей премьерой сезона. Театр стал самым модным в Москве. Тут объявили, что молодым семьям выделяют квартиры. И все разом переженились. Наш директор Рафик Экимян сказал Саше Абдулову: «У вас с Ирой Алферовой роман? А чего бы вам, ребята, не пожениться?» И им дали квартиру. Таня Дербенева вышла замуж за Витю Проскурина. А Коля был далек от этих свадебных настроений — очень занят съемками, репетициями, спектаклями. Жили мы, что называется, на колесах. То в его коммуналку едем, то мчимся к моим родителям, когда они уезжали отдыхать. Все в спешке, на бегу. Приготовлю Коле еду, а сама поесть не успеваю — надо бежать на репетицию, потом спектакль. От усталости просто падала. На нервной почве страшно похудела. Марк Захаров как-то с жалостью мне сказал: «Людмила Андреевна, вы уже в профиль на сцене не видны».
Ну не скажу же ему, что жду, когда наконец поженимся, а жених и думать об этом забыл. Коля сделал мне предложение, только когда я его приперла. Однажды подавая ему яичницу, я сказала: «Давай разберемся. — У него вилка у рта застыла. — Я развелась ради тебя, но не слышу предложения. У меня есть кавалеры: один — немецкий гражданин, другой — англичанин. Оба готовы хоть завтра жениться. Я выберу кого-то из них, а ты устраивай свою судьбу сам». Английский кавалер меня торопил: «Давай решайся уже. Хватит тебе с этим артистом возиться». Я была девушкой заметной, отбою от кавалеров не было. Однажды к родительскому дому подкатили подарок — красную машину. Правда потом обратно забрали, оказывается, щедрый кавалер обещал ее сыну подарить. Между прочим, до сих пор у меня стоит холодильник — презент одного из поклонников. Одним словом, Коля испугался и мы тут же поехали в ЗАГС подавать заявление.
Узнав, что мы собираемся жениться, Захаров вызвал к себе Колю и как-то витиевато дал совет:
— Вы уже стали таким суперстар. После спектакля «Тиль» вас назвали лучшим актером. Вы — будущее театра. И поэтому должны сто раз подумать, кого выберете себе в партнерши по жизни...
Коля резко ответил:
— Вы знаете, Марк Захарович, я СЕБЕ беру, я знаю, КОГО беру. И я себе даю отчет перед душой и совестью.
Не думаю, что Захаров считал меня недостойной Коли. Конечно, я не Чурикова, такие актрисы, как она, рождаются раз в сто лет. Может, хотел намекнуть: мол, не торопитесь, у вас со временем появится более достойная кандидатура. А ко мне пришла целая делегация моих бывших сокурсников, пытались отговорить от опрометчивого шага:
— Опомнись! Он же известный бабник! Со всем Большим театром романы крутил!
— А какое это имеет значение? Это было до меня, я нашла своего человека и ни за что не откажусь от него.
Первого августа мы расписались. Это был мой третий брак, а для тридцатилетнего Коли первый поход в ЗАГС. Конечно, он очень волновался. Справляли свадьбу в родительской квартире. Мама от всей души полюбила зятя. Она его восторженно называла Солнцем.
А вот Колина мама меня не жаловала. Мы с Яниной Евгеньевной познакомились после премьеры «Тиля». Она оглядела меня с ног до головы и поджала губы. Большой любви и ласки я от нее не видела. Делить единственного сына с какой-то женщиной для нее было мучительно. Она пыталась нас разлучить, говорила: «Да у тебя еще много будет жен...», но Коля решительно ее остановил. При наших встречах свекровь всегда старалась указать мне мое место. Янина Евгеньевна все время подчеркивала, что я не подхожу Коле. Однажды я не выдержала и спросила: «Ну а кто, по-вашему, его достоин? Майя Плисецкая? Я прекрасно училась в школе, окончила Школу-студию МХАТ. Понимаю, что чем-то вас не устраиваю. Не ревнуйте. Я не отнимаю у вас сына. Он принадлежит искусству, а не вам и не мне».
Коля был очень привязан к маме, наверное еще и потому, что жил без нее. Она выгнала мужа, когда сыну было года четыре. Так больше и не вышла замуж. Янина Евгеньевна как балетмейстер работала то в Сирии, то во Вьетнаме, Коля учился в интернате. Петр Яковлевич, его папа, был художником, он приходил к нам в гости, доброты невероятной дядька. Помню, звонит: «Людочка, я тут скорую вызвал, посидите со мной, а я вам стихи почитаю». Он мне рассказывал, что когда его выгнала Колина мама, так начал бояться прекрасной половины человечества, что десять лет не смотрел в эту сторону. Потом женился на тихой и скромной женщине...
Сразу же после свадьбы мы отправились в Питер на съемки фильма «Старший сын». Нас, молодоженов, поселили в отдельном номере. Все было хорошо, только в ванной шел ремонт. При нашей страсти, можно сказать, любовной, у нас нет ванной! Евгений Павлович Леонов зашел к нам перед съемкой:
— Коль, что случилось?
— Я привез молодую жену, а нам такой номер дали...
И они вместе решили объявить бойкот: не будем сниматься, пока номер Караченцову не поменяют.
Наконец приехали на «Ленфильм». Заходим в буфет. «Коль, иди к нам! — кричит Володя Высоцкий. — Мы тут с Олегом снимаемся». Было заметно, что они давно выпивают водочку. Мы присаживаемся за их столик.
— Послушай, что придумали, — с жаром говорит Володя. — Мы все мужики народные, популярные, что если нам втроем создать свой театр, а, Коль?
На что Караченцов иронично ответил:
— Это, конечно, все хорошо... А не сопьемся?
Нам как молодоженам дали от театра двухкомнатную квартиру на улице 26 Бакинских Комиссаров. Коля всегда мечтал о своем доме. У него не было его никогда: то интернат, то коммуналка, то гостиницы. Когда он приезжал домой, раздевался до трусов и... блаженствовал. Не мог усидеть у себя в кабинете, прибежит раз десять ко мне со сценарием, чтобы почитать какую-то сцену, или вдруг вспомнит, что записал песню и забыл мне ее показать.
Когда мы поженились, у него была одна просьба: «Ты бросаешь кино, у тебя остается театр. На тебе будут дом, я и наши старики». И я согласилась и старалась создавать ему уют. Мне все говорили: «Люда, ты принесла себя в жертву». Ну, если понимать, что любовь — это всегда жертва, то все нормально. Я это делала с удовольствием. Помню, как с нашим замдиректора театра Вольтером лепили ему пельмени. И только потому, что Коля с дороги позвонил и попросил об этом. Он приносил деньги и клал их все на стол. У меня спрашивал, сколько ему надо зарабатывать, чтобы хватало на семью, собаку и стариков. А еще надо было помочь друзьям. О себе думал в последнюю очередь. Например едем по Тверской, он видит в витрине костюм:
— Могу себе купить дорогой костюм?
— Конечно можешь!
— Правда? Спасибо, родная.
Наш дом был всегда полон друзей Коли, которые стали и моими. Он показал меня всему своему курсу и интернатской группе, где учился. Они меня приняли, а я их полюбила. Верность в дружбе для него — это не пустая фраза. Он никогда никого не предавал и никого не осуждал. Всегда говорил мне: «Человек может предать тебя от страха. Потом осмыслит, вернется, а ты в позу встанешь: «Нет, не прощу!» Каждый может оступиться». Он терпеть не мог одиночества, потому что привык быть в коллективе. В их интернатской спальне стояло семнадцать коек. Они все делали вместе. Когда я уезжала на съемки, он всегда кого-нибудь звал в гости. Каждый год его дружный курс собирался вместе: вначале у Ани Сидоркиной, потом, когда она ушла, у нас с Колей. К сожалению, их осталось всего четверо из двадцати четырех человек. На прекрасных посиделках они вспоминали, как учились у замечательных педагогов, как шутили, придумывали розыгрыши, играли этюды...
Борис Чунаев: Мы вместе с Колей учились в Школе-студии МХАТ. Караченцова, между прочим, взяли на курс кандидатом. Единственным человеком, который видел в нем будущего актера, был наш педагог Виктор Карлович Монюков. У нас образовалась дружная четверка, как я называл ее, мушкетеров: Коля Малюченко, Женя Киндинов, Караченцов и я. Мы с Караченцовым лучше всех на курсе танцевали. Коля жил на «Речном вокзале» в коммуналке, чаще всего один. Его воспитала улица. Он был честным, настоящим мужиком. Однажды у метро к нашей четверке прицепился какой-то поддатый. Это было перед самой защитой дипломного спектакля. Пока мы ему люлей навешивали, из метро выскочила милиция. Нас отвезли на «Пушкинскую» в отделение и завели уголовное дело. Под угрозой была наша будущая актерская судьба. Если бы осудили за драку, никто так и не узнал бы, кто такой Караченцов. Наш ректор Вениамин Захарович Радомысленский спас нас от участи уголовников. Мы его всегда с любовью вспоминали и первую рюмку поднимали на встречах за «папу Веню».
Евгений Киндинов: Все четыре года в Школе-студии МХАТ мы были неразлучны. В перерывах между занятиями оттачивали на прохожих свое актерское мастерство. В Камергерском переулке разыгрывали этюды. На улице мороз, а мы снимаем куртки и обмахиваемся шапками как веерами, будто нам жарко. Все крутили пальцем у виска. Или принимались кричать кровельщикам, которые якобы работали на крыше. Люди невольно тоже поднимали головы. В свободное время играли вчетвером в футбол, забивая теннисный мяч в перевернутый стул. Даже Вячеслав Невинный с нами азартно гонял мячик. Благодаря Боре Чунаеву научились играть на семиструнной гитаре. Соберемся на лестничной клетке и вполголоса поем окуджавскую «Виноградную косточку». Получив стипендии, шли обедать в кафе «Артистическое». Скидывались по рублю на бутылку водки. Знакомые официантки переливали ее в графинчик и разбавляли заваркой. Мы делали вид, что шикуем — пьем дорогой коньяк. После студии оказались в разных театрах: я — во МХАТе, а Боря и Коля попали в «Ленком». Раз в году мы по заведенной традиции встречались у Люды и Коли в их большой квартире. Из разных городов слетались однокурсники, приходили и педагоги. Мы с Караченцовым много ездили по творческим встречам. Иногда пересекались в каком-нибудь аэропорту. «Коля, отдохни, дорогой, ты же только что снялся в фильме», — говорил я ему, но это было невозможно. Мы очень любили свою профессию и выступали перед зрителями не только для заработка.
Людмила Поргина: Дружба — это когда вместе и в радости и в горе. Мы собирались, веселились, устраивали капустники, это было такое счастье. Я готовила, закупались продукты, накрывались столы. Мы весело проводили время: тосты, объятия, воспоминания. Ставили номера, капустники. На Рождество придумывали сказку, где участвовали наши дети. Я со свечой в руках открывала эту волшебную ночь. Кто-то играл на фортепиано, кто-то читал стихи. Помню, поставили «Трех поросят». Я играла, естественно, Волка. Дима Брянцев, наш друг, балетмейстер Театра Станиславского и Немировича-Данченко — Поросенка. Он поставил уморительный танец трех поросят.
Коля с Димой часами обсуждали будущие проекты. Понимали друг друга с полуслова. Заводные, темпераментные, талантливые. Коля мечтал сыграть короля Лира, он хотел, чтобы это была рок-опера, музыку к ней написал бы Леша Рыбников, а пластическую часть поставил бы Брянцев. Но, увы, это не осуществилось...
Дима уехал по делам в Чехию. Когда он внезапно пропал, его не могла найти полиция. Он просто вышел из отеля, оставив вещи в номере, и больше не вернулся. Коля ездил в КГБ, чтобы узнать о его судьбе, просил о содействии. Дима был его другом, а маленький Ванечка, который родился у Брянцева, стал Колиным крестником. Но тело убитого Димы нашли только через три года. Это была настоящая трагедия. Мы потеряли одного из близких друзей, но продолжали общаться с его женой и Ванечкой.
У Коли были друзья юности, которые шли с ним всю жизнь, а были друзья, которые приобретались благодаря его профессии: Андрей Миронов, Женя Евтушенко, Андрей Вознесенский, Пьер Карден...
Вот как, например, в жизни Коли появился Евгений Евтушенко. Как-то он пришел на спектакль «Тиль». О том, что в зале сидит знаменитый поэт, никто не знал. Он зашел за кулисы и спросил, где гримерка Караченцова. Подошел к Коле и поцеловал его в лоб. «Я всю жизнь мечтал сыграть Тиля. Но после того как увидел его в твоем исполнении, понял, что ты сыграл так, как я хотел», — сказал Евтушенко.
Мы стали ездить к нему на дачу. Выпивали водочку, хохотали. Сидели в его квартире на Котельнической. С огромной террасы открывался замечательный вид на Москву-реку. Как-то мы с Колей полетели на гастроли в Париж. Вдруг Женя звонит: «Я к тебе приеду». Мы втроем пошли в ресторан «Распутин». Они попросили хозяйку ресторана вывезти на столике на колесиках водку, разлитую в хрустальные бокалы. Друзья загадали желание: если все бокалы разобьются, их совместный фильм состоится. Разом его перевернули. И все бокалы разбились! Потом на кабриолете, которым управлял возница в казачьей форме, катались по ночному Парижу. И Евтушенко как режиссер снял художественный фильм «Детский сад» с Колей в главной роли, для этого поехали на станцию Зима со съемочной группой.
Они всегда продолжали дружить. Как-то в аэропорту случайно встретились: «Я еду к одному индийскому миллионеру на Рублевку. Там будет пьянка-гулянка, соберется весь шоу-бизнес. Ребята, поехали со мной». У меня дико болела голова, и я их отпустила одних. Потом рассказывали, как мальчик-слуга почтительно распахнул ворота. У входа в парк стояла клетка с большой сторожевой собакой. Коля просунул руку и погладил пса. Мальчик от страха, что грозный зверь откусит гостю руку, потерял сознание. Кончилась вечеринка тем, что индийский «раджа» стал бросать всех гостей в бассейн, громко смеясь своей шутке. А Коля не растерялся и с криком «Ну, падла!» швырнул в бассейн самого хозяина дома.
Потом Женя уехал в Америку. Мы все уже знали, что он болен раком. И то, что он не приехал на свое восьмидесятилетие в Москву, для нас было большой трагедией. Ему предложили несколько композиторов на выбор, чтобы написать музыку к его стихотворению «Коррида». Он выбрал Лору Квинт. Но, к сожалению, Коля был уже инвалидом и не смог прочитать со сцены «Корриду». На дне рождения Лоры в Доме музыки звучало это произведение. Пели два хора, стихи Евтушенко читал замечательный актер Володя Скворцов. Мы с Колей сидели в зале. Там словно снова собрались все: и Лора, и Коля, и Женя...
Помню, как после оглушительного успеха «Тиля» в театре начали репетировать спектакль «Юнона и Авось». К нам приходят авторы: композитор Леша Рыбников и поэт Андрей Вознесенский. Последний был, как всегда, в пиджаке в мелкую рябую клетку и в шейном платке. Мы прекрасно знали его по выступлениям в Политехническом музее. Коля очень подружился с Андреем. Никогда не забуду, как он вдохновенно рассказывал нам о русской Америке, подарил Караченцову книгу о первопроходце графе Резанове, которого должен был сыграть Коля. У нас начались посиделки, бесконечные разговоры об этом необычном романтическом музыкальном спектакле. До конца дней Андрея эта дружба не прерывалась. Мы ездили с его дочкой Ариной и ее мамой Анечкой Вронской в Лондон. С нами был наш маленький Андрей. Помню, как однажды пришли в Ботанический сад кормить лебедей. Лебедь-мама в этот момент сидела на яйцах. Аришка бежит к воде, протягивает птице траву, а в этот момент лебедь-отец, который охраняет будущее потомство, прыгает ей на плечи. Бьет ребенка крыльями, да еще и клюет в голову. Аня чуть не потеряла сознание, а я сорвала с себя кожаную куртку и стала дубасить лебедя. Аришку отвезли к врачу, у нее из головы текла кровь.
Красавица Аня была намного младше Андрея. Он сошелся с ней, студенткой ВГИКА, но потом вернулся опять к Зое, потому что не мог слышать детского плача. Аня с дочкой уехала в Америку, выйдя замуж за журналиста. Мы с ней однажды пересеклись в аэропорту.
— Как Арина?
— Она пишет стихи и по-русски, и по-английски!
Когда Коля разбился на машине, и Женя, и Андрей написали ему стихи. Женя прислал их из Нью-Йорка с припиской: «Если вам нужна помощь, зовите. Я подойду всегда!» Вознесенский ушел раньше Коли. На семидесятилетие Караченцова Зоя Богуславская подарила ему пиджак Андрея, тот самый, знаменитый, в мелкую рябую клеточку...
Спектакль «Юнона и Авось» был сложным, музыкальным, необычайно пластичным. Марк Захаров никак не мог придумать, как хореографически выстроить движение актеров. «Нам нужен балетмейстер!» — сказал он однажды. И Караченцов поехал вечером к Володе Васильеву. Коля был знаком с ним давным-давно. Благодаря маме он еще мальчишкой сидел на репетициях в Большом театре. Там он влюбился, конечно же, в Катю Максимову, жену Володи. Она была совершенно очаровательной. Балерина от Бога. Маленькая, худенькая, говорила при этом басом и курила одну за одной сигареты. Володя, прослушав оперу, воскликнул: «Все! Завтра же приду на репетицию». И пришел... в кожаных брюках, в длинном пальто. Его тут же переодели в сатиновые треники за два рубля и тапочки. И началась работа. В Васильева влюбились все. Каждое утро к нему на станок прибегали артисты. Репетиции продолжились в Питере, где мы гастролировали. Володя с Катей Максимовой поехали за театром на машине. По дороге в них врезался огромный лось, Катя получила сотрясение мозга.
Каждый вечер после спектакля мы собирались в нашем люксе в «Астории». Я была звукооператором, а Володя показывал движения Коле. Они репетировали сцену пронзительной любви Резанова и Кончитты. Однажды у Володи от чувств выступили слезы. Дальше мы шли в кинотеатр смотреть старые музыкальные американские фильмы с Фредом Астером. Мы с Колей, обнявшись, сладко засыпали, Володя толкал нас в бок и сердился: «Вы — не творческие люди!» Как-то ждем Володю на репетицию, а его нет. Оказывается, он пошел в валютный магазин, чтобы купить шампанское и конфеты за доллары, и его задержали. Мы с Колей помчались выручать Володю из милиции.
— Вы подтверждаете, что это народный артист, что он получает за границей валюту за выступления?
— Конечно!
Колю уже знали по фильму «Старший сын». Нам «выдали» Володю на поруки, выходим из отделения. Володя хватается за голову: «Я лауреат стольких премий, танцовщик с мировым именем. И меня никто не знает в лицо. А тебя знают все!»
На премьере «Юноны и Авось», чтобы сдержать толпу, пришлось вызывать конную милицию. Люди прорывались через служебный вход, лезли в окна. Зрители украли Колины фотографии, которые висели в фойе театра. Это был грандиозный успех! И так длилось двадцать лет. Когда мы приехали в Петербург с «Юноной», вызвали матросов и они держали оцепление, чтобы дать Коле сесть в машину. Это же надо, сколько гениев собралось на одном спектакле: Леша Рыбников, Андрей Вознесенский, Владимир Васильев и Марк Захаров. А какие актеры там блистали! Николай Караченцов, Лена Шанина, Александр Абдулов. Это был ансамбль, актерское братство: «Один за всех и все за одного!» Как-то на сцене кемеровского театра Коля неудачно спрыгнул и у него вылетела коленка. Абдулов кладет его на себя и таскает до конца спектакля. Никто из зрителей ничего не понял. Так и сыграли. Песню «Я тебя никогда не забуду» Коля спел, опираясь на Сашку.
Как-то после спектакля «Юнона...» к Коле зашел Пьер Карден. Он встал на колени, поцеловал ему руку и сказал: «Я целую руку не мужчине, а русскому актеру-гению!» Благодаря Кардену мы с театром ездили на гастроли в Париж. Он шил платья мне и другим актрисам. Когда Коля разбился, от Кардена пришла телеграмма: «Мой любимый Ник! Я с тобой всегда».
Через несколько лет Пьер приехал в Москву. Он очень захотел увидеть Караченцова, и наш друг повез Колю на премьеру в Театр Маяковского. Когда Пьер увидел своего друга в инвалидной коляске, он разрыдался и ушел со спектакля. Ему было невыносимо видеть Колю, всегда спортивного, в прекрасной форме, в таком состоянии. Карден прислал ему подарок: на золотых запонках были выгравированы головы лошадей, рвущихся вперед. «Коля, это ты летишь сквозь годы, болезни и беды! Ты сама жизнь!» — приписал он.
Эти кони были словно из песни Высоцкого: «Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее». Как все связано в жизни...
А ведь они с Володей часто пели вместе. Например просто рвали на части слушателей на наших вечеринках, когда вдвоем исполняли «Идет охота на волков». Между прочим, именно Володя научил Караченцова и Борю Чунаева игре на гитаре. Он приходил к ним в Школу-студию МХАТ и на лестничной площадке учил брать блатные аккорды. С тех пор они и сдружились.
Володя как-то пригласил нас на «Гамлета» на Таганку. Заходим потом к нему. Володя, совершенно белый от напряжения, стоит в трусах.
— Вова, — говорит потрясенный Коля. — Я даже не знаю, как твою игру назвать...
— Ужасно сыграл сегодня, да? Что-то я нервничал.
— Да это гениально, понимаешь? Гениально!
Когда показали первую серию «Место встречи изменить нельзя», я в полном восторге стала просить Колю:
— Давай Володе позвоним, скажем, как он здорово сыграл Жеглова!
— Да ладно, ему сейчас представляешь сколько народа звонит?!..
Уступив моим уговорам, Коля набрал ему поздно вечером:
— Ты знаешь, это такая мощь человеческая, невероятная! Тебе, наверное, уже все это сказали...
На том конце провода молчание.
— Ты чего молчишь?
— А знаешь, мне никто так и не позвонил. Ты первый...
Это все говорит о театре, об актерской зависти.
Помню, как однажды Володя сказал Коле очень пронзительную вещь:
— Мы с тобой недолго будем жить...
— Почему? — возразил Коля. — Я спортивный, здоровый.
— Да потому что мы горим с двух сторон, как свеча. И все для того, чтобы осветить идущим за нами, показать, где свет... — это были слова Поэта.
На прощании с Володей в Театре на Таганке я так рыдала, что мне стало плохо. Села в гримерке за его стол. Мне принесли лекарство. Когда я поставила стакан на столик, он запрыгал. Кто-то сказал: «Смотри, он с тобой разговаривает...»
Спустя время мне приснился сон. Будто сидит Володя с гитарой на облаке, на ступеньках его «баньки по-черному», а я стою на подкидной доске на краю обрыва.
— Володя, — кричу восторженно. — Я к тебе!
А он рукой останавливает:
— Стоп! Еще рано.
Я проснулась в слезах и Колю бужу: «Мне Володя приснился».
Все они, даже уйдя из жизни, продолжают оставаться с нами: в снах, воспоминаниях, в кадрах кинолент, в записях спектаклей, стихах и письмах, в фотографиях.
Так и Андрей Миронов. Он часто бывал у нас в «Ленкоме», даже что-то репетировал. Они с Марком дружили еще со времен «Сатиры». Я заметила, что он очень внимательно приглядывается к Коле. Недаром не стал даже пробовать роль Тиля.
Помню, как мы отмечали в «Национале» пятидесятилетие Захарова. Коля где-то задерживался, я сижу за столом в платье от Славы Зайцева. Вдруг замечаю, что в мою сторону все время поглядывает Андрей, который сидит рядом. Прибегает Коля. Андрей просит его:
— Познакомь меня с этой девушкой.
— Познакомься. Это моя жена Люда.
Когда Миронов и Караченцов встретились на съемках «Человека с бульвара Капуцинов», они уже были закадычными друзьями. Алла Сурикова долго уговаривала Колю сыграть в ее фильме, он упирался:
— Ну как я тебе этого громилу сыграю? Тут написано, что он двухметрового роста!
— Это неважно, Коля, мне ты нужен.
Короче говоря, он согласился.
На следующее лето мы снова приезжаем в Питер. Я, Татьяна Ивановна Пельтцер и Коля сидим за столом в ресторане гостиницы и обедаем. Вдруг появляется Андрей. «Коля, мой любимый, мой родной! — кидается ему на шею. — Я нашел три пьесы, в которых можем с тобой играть, сценарии. Я что придумал? Мы можем даже вставить в спектакль наш совместный номер со степом, — а потом вдруг выпаливает: — Знаешь, как я тебя люблю?!» Он смотрел на Колю влюбленными глазами — наконец встретил настоящего друга, с которым можно говорить обо всем. Иногда мне казалось, что он так и не нашел любви в своей жизни.
Мы часто бывали у них с Ларисой в гостях. Андрей всегда просил Колю: «Расскажи анекдот». Коля с удовольствием рассказывал, а Андрей заливался смехом как ребенок, до икоты, до слез. Я привыкла видеть его в нашем театре всегда сдержанным, в шляпе, элегантным, а с Колей он раскрылся совсем с другой стороны. Это была настоящая мужская дружба.
Они понимали друг друга с полуслова. Оба такие живые! Помню, как в Сочи, где они выступали с концертами, Коля вдруг сломал ногу. Андрюша отдал ему свои ботинки, которые были больше размером. «Коль, тебе нормально? — все время заботливо спрашивал. — Молодец! Держись, потом купим тебе новые...»
В тот вечер в Питере мы долго сидели и разговаривали. Андрей был полон планов на будущее. «Значит так! Сейчас я здесь запишу песню, потом еду на гастроли в Ригу. А потом мы встретимся и все обсудим», — сказал он на прощание. А в Риге Андрей умер.
Наш общий с Андреем друг Рудик Фурманов назвал театр антрепризы именем Миронова. Караченцов открывал вечер, на сцену вышла Мария Владимировна с правнуком, маленьким Андрюшей Мироновым. Коля каждый год приезжал в Питер, чтобы вручить приз — фигурку Андрея в костюме Фигаро. И когда уже не стало Коли, эстафету подхватила я. Потому что дорогой Андрей был актером высокого класса и человеком большого сердца. Их обоих уже нет с нами, но когда я держу фигурку Фигаро, у меня руки дрожат от волнения. Как будто Андрей и Коля рядом сидят и говорят о будущих проектах: «Встретимся и все обсудим...»
Прошло время. Коля попал в реанимацию после аварии. Мне звонит Маша, дочь Андрея. Она уже пришла работать к нам в театр. Мне она казалась довольно холодной, отстраненной. И вдруг слышу:
— Людмила Андреевна, скажите, когда я могу прийти в больницу к Николаю Петровичу? Помыть полы, принести продукты...
— Маша, прости, туда никого не пускают, кроме родных. Не волнуйтесь, там все в порядке.
— Вы знаете, я очень хочу что-нибудь для него сделать. Если бы хоть кто-нибудь еще любил бы моего отца так, как любил Николай Петрович, он бы прожил гораздо дольше...
И она пришла к нашему дому. Оставила на проходной огромный букет и конверт с деньгами.
— Маша, — звоню ей. — Зачем деньги? Все есть!
— На лекарство, а чем еще я могу ему помочь?
Так любовь отца к Коле перекинулась и к Маше. Это очень дорогого стоит...
Как-то в нашем доме появился Максим Дунаевский. Он был уже кумиром миллионов. Красоты необыкновенной, с молодецкими усами. В 1994 году специально для Коли Дунаевский написал десять песен, которые вошли в альбом «Моя маленькая леди». Коля запел по-настоящему, когда Макс стал с ним заниматься. Это он научил его дышать, передавать эмоции по-актерски, без нажима. Оказалось, что они оба теннисисты, и начались их тренировки. После спектакля Коля ездил с Максом играть. Было уже поздно, но им открывали все закрытые корты. «Это кто, Караченцов? Заходи, сынок, играй!» — сторожиха от счастья расплывалась в улыбке. Они буквально не разлучались. Я даже стала ревновать. Например сидят у нас ужинают, потом Коля идет провожать Макса в Дом композиторов. Через час приходят вдвоем — уже Максим его провожал. Попьют чаю, и снова начинаются проводы. Я даже предложила:
— Может, Коль, ты у Макса заночуешь? Что вы туда-сюда ходите?
— Нет, так интереснее, — засмеялся он.
Помню, как мы поддерживали Максима, когда погибла его мама, ее сбила машина у Белорусского вокзала. Это было для него такой трагедией. Коля часами с ним сидел разговаривал. А когда во Франции у Макса обнаружилась взрослая дочка, Коля напутствовал его перед поездкой: «Еще один ребенок — это хорошо. Но только ты обязательно сдай ДНК!» И тот звонил оттуда:
— Колька, это моя дочь!
— Приедешь, выпьем шампанского!
Они до конца остались друзьями, хотя, может быть, уже и не так часто виделись. Как-то, когда Коля лежал после аварии в больнице, Макс приехал его навестить. Он старался шутить, рассказывал какие-то веселые истории. Когда я через два часа вышла из больницы, заметила на стоянке машину Дунаевского. Подошла и увидела сквозь запотевшие стекла, как он сидит за рулем, а по его лицу льются слезы...
Конечно, не все было так безоблачно в нашей с Колей жизни. Но мы преодолевали трудности, находили в себе силы, чтобы пройти через испытания.
У нас уже Андрюша родился, а моя свекровь все никак не могла успокоиться. Хотя внешне все было прилично. Мы ходили к Янине Евгеньевне на семейные обеды, приводили маленького Андрюшу. «Это не наша порода...» — говорила она вслух. Мальчик однажды после визита к бабушке сказал: «Мам, она нас не любит».
Однажды Коля уехал на гастроли куда-то за границу и, естественно, поручил мне маму. Янина Евгеньевна как-то позвонила с просьбой забрать ее борщ и привезти заколки для волос. Но в этот момент у Андрюшки случился приступ поджелудочной. Я его повезла в больницу, моталась в Филатовскую целыми днями. Позвонила Колиной маме, все объяснила, но она все равно обиделась. Тут возвращается Коля.
— Здравствуй, дорогой, любимый! — кидаюсь к нему.
А он словно чужой. Оказывается, по дороге, как всегда, позвонил маме, а та пожаловалась, что, мол, твоя жена обо мне не заботится, ни разу не пришла.
— Думал, ты мне жена, подруга, а ты меня предала!
Я молча все выслушала и хлопнула дверью. Пешком отправилась к своей маме. Была в таком шоке, что даже не заметила, как дошла. Забрала сына из больницы, и мы стали жить у мамы. Друзья очень переживали за нас, звонили: «Ну как там?» Как-то на вечернем спектакле Инна Чурикова шепчет:
— Что случилось? Коля такой злой ходит.
— Мы поссорились...
— Как? Не может быть!
Мы с Колей не разговаривали вообще, даже не здоровались при встрече. Это продолжалось довольно долго. Отыграем спектакль, сядем по машинам и в разные стороны. Как-то в Сергиевом Посаде я пошла в Лавру помолиться: «Помоги, Господи! Я же без него не могу жить!» А когда вернулась в Москву, не выдержав, сама ему позвонила:
— Нам нужно поговорить. Я подъеду к тебе на полчаса.
Пауза.
— Приезжай.
В каком-то вдохновении я набросала на листочке бумаги вопросы, на которые Коля должен был ответить. Помню, тезисов было двенадцать. Это были главные вопросы, которые мы должны были раз и навсегда решить. Он прочитал, подумал и сказал: «Конечно, мы будем жить и дальше». Я видела, как Коле трудно между нами разрываться, как на нервной почве он покрылся какой-то сыпью. Пытался достучаться до мамы, звонил ей, но она бросала трубку. Это была война не на жизнь, а на смерть. И ради Коли я предложила Янине Евгеньевне мир: «Любя его, давайте смиримся друг с другом и будем жить дружно. Случись с вами беда, не дай Бог, Коли рядом не будет, а ухаживать придется за вами мне». Так и произошло. Ее разбил инсульт. Я ушла из театра и месяц сидела у ее постели. И когда мы с Колей уходили от нее, она ему вслед кричала: «Сынок, береги семью...»
Я готова была ради Коли на что угодно: пойти на каторгу, принять смерть. Как-то спросила его:
— А что ты любишь больше всего на свете? Кино, книги, театр?..
Он ответил:
— Тебя.
Ну разве можно горы не свернуть, услышав это?!
Я была той стеной, которая все держала. Он был спокоен, что в доме все в порядке, он может на месяц уехать в Америку, Аргентину, Мексику. А когда вернется, его здесь будут обнимать, целовать и любить. Чем дольше мы жили вместе, тем больше открывалась его душа.
— Ты теперь видишь, какой я нежный и ранимый? Раньше я носил шлем, кинжал и щит. И я вас всегда защищал.
— Ничего, Коль, теперь я надену шлем и буду вас защищать.
Он действительно всегда меня защищал. Однажды в театре меня хотели унизить, оскорбить, воспользовавшись тем, что Коля был в отъезде. Не хочу называть его имени, но этот человек послал меня на три буквы. И это слышал весь театр. В кабинете специально была включена трансляция. Бог ему судья. Коля в это время был в Америке. Узнав о случившемся, позвонил в театр и сказал: «Если он не встанет на колени и не извинится перед моей женой, мы с Инной Чуриковой и Людмилой уходим из театра». И этот человек встал на колени и попросил прощения. Коля сказал всем: «И это будет с каждым, кто посмеет оскорбить мою девоньку».
А еще как-то на гастролях в Питере народные артисты, мальчишки, выступили на собрании против меня: мол, Поргина много себе позволяет. Была очень тревожная ситуация в театре, связанная с нашими ведущими актерами Абдуловым и Збруевым. Я однажды Збруеву даже сказала: «За все придется отвечать в этой жизни». Всегда говорю правду в лицо и никогда не боюсь этого. Кто-то их поддерживал, кто-то молчал. А я, как всегда, вылезла со своим мнением. И меня решили поставить на место, но тут они получили отпор от Караченцова. Коля поднялся и спросил:
— Марк Анатольевич, какие замечания у вас к артистке Поргиной?
Тот ответил:
— Никаких.
— Тогда извините, личные вопросы о моей жене я не буду обсуждать с актерами театра. Я с ней разберусь сам, а вы со своими разбирайтесь.
Марк Захаров потом сказал Коле: «Я бы поступил так же, как вы».
Я никогда не задумывалась о людской зависти. Наверное, она была. Каждый день я получала от Коли подарки, цветы, слышала: «Солнце мое ненаглядное», «Девонька любимая...» Трудно поверить, что такое может быть на самом деле. Многие, наверное, думали: все это рассчитано на публику. Но если зайдете в театр и поговорите с костюмерами, гримерами, они подтвердят. Он никогда слова грубого не мог сказать ни мне, да и вообще любой женщине. Все его обожали за чистые рубашки, запах одеколона, улыбку до ушей. За то, что ласковый, за то, что нежный. И если делал замечание, то не при всех, мягко, только чтобы не обидеть.
Коле всегда было важно, что его любят. И он был всегда окружен любовью друзей, семьи, коллег, зрителей.
Когда мы с ним прогуливались по Тверскому бульвару после аварии, реанимации, больницы, к нам подошла незнакомая женщина. Он идет сутулый, ножки еле двигаются. Вдруг она кинулась перед ним на колени, целует ему руки: «Живой! Живи! Ты так нужен нам. Ты же настоящий мужик. Мы будем смотреть на тебя, ты нам силы даешь». И вдруг вижу: спина у него выпрямляется, плечи расправляются и он идет совсем по-другому. Или входим в Театр Моссовета, все зрители ему аплодируют.
— Это они кому?
— Тебе, Коля!
Как человеку, победившему смерть... И живущему как человек, а не инвалид!
К сожалению, друзья наши уходят. Но мы умеем не только любить и дружить, но и прощаться. Не только в счастье, но и в горе друзья никогда не бросают.
Это случилось пятнадцать лет назад. У меня умирает мама, через час разбивается Коля на машине. Вначале еду в морг, потом к мужу в больницу. Возвращаюсь домой, а за столом сидят наши с Колей друзья: вся его гримерка, Боря Чунаев, Женя Киндинов, Инна Чурикова, его интернатские ребята. «Мы пришли, чтобы ты не была одна в такой момент... — А на комоде лежит пачка денег. — Это чтобы помочь тебе похоронить маму».
Мы собирались отпевать Колю в нашей церкви на Сивцевом Вражке. Но там шел ремонт, все внутри в лесах. Сын нашего замечательного друга Ильи Глазунова Иван убрал всю церковь и гроб с Колей белыми лилиями. Он как художник сделал райские кущи. Ваня и его четверо детей читали над Колей Псалтырь. Всю ночь приходили к Коле его друзья и просто люди, которые его любили.
Дети подхватили эстафету дружбы своих отцов. Сын Андрей с женой Ирочкой ходят к Ване в гости. Наши с Инной Чуриковой дети поступили в один вуз — в МГИМО на международное право. Круг не размыкается. Мы все переплетаемся, как крона дерева, корни-то у нас одни. Мы уходим, но кто-то поддерживает эту любовь, эту дружбу. Пока мы помним, они живы. Да, это была фантастическая жизнь, полная любви и творчества. Когда Коля уходил из жизни, он сказал: «Какие мы с тобой счастливые! И нам ничего не страшно. Даже моя болезнь не испортила ничего».
Я и живу до сих пор этим счастьем...
Подпишись на наш канал в Telegram