Помню, как папа часто шутил: «Я победил буденновскую породу!» Он и вправду очень сильно «прошелся» по ней, хотя казалось, это невозможно. В семье Буденного все брюнеты, у дедушки его черные волосы аж синевой отливали! А я родилась в папу: голубоглазая блондинка...
В 1956 году на экраны вышел фильм «Разные судьбы». Имени Михаила Державина тогда даже в титрах не стояло. Мама рассказывала, что ходила с подружками смотреть эту картину в кинотеатр, не подозревая, что юный актер, мелькнувший на экране в эпизоде, через несколько лет станет ее мужем.
Познакомила их мамина подруга Юлия Хрущева, внучка Никиты Сергеевича. Они с мамой учились вместе на факультете журналистики МГУ и часто бегали на спектакли в Театр Ленинского комсомола. Молодой артист Михаил Державин играл там все главные роли. Юля была знакома с Виктором Суходревом, личным переводчиком Хрущева, а тот был женат на Инне Кмит, актрисе «Ленкома». У них была одна компания. Как-то Суходрев сказал ему: «Мишка, хватит тебе мотаться холостым. Давай женись! Папа у нее Буденный, но тебя это не должно смутить — ты уже привык к выдающимся личностям». Он имел в виду Аркадия Исааковича Райкина, на дочке которого был женат папа. Мишу Державина и привели в гости к Нине Буденной с целью их познакомить. Мама об этих «коварных планах» не подозревала.
На календаре стоял 1960 год. Пятого ноября в большой квартире на Грановского веселая компания досрочно отмечала Седьмое ноября. Почему пятого? Да просто мамины родители в этот день были на даче.
Маме был двадцать один год, папа года на три постарше. Она была «в свободном полете», он уже развелся с Катей Райкиной. Они сразу же очень понравились друг другу. Папа всегда любил брюнеток, а мама не устояла перед обаянием «русского Роберта Тейлора». Так прозвали папу, причем Александр Ширвиндт любил уточнять: «Только Миша еще красивше!»
Папа был первым маминым кавалером, которого она познакомила с родителями. До этого ухажеров в дом не водила. Дедушка с бабушкой сразу поняли, что это все серьезно.
— Ну как? — спросила мама бабушку после «смотрин».
— Да разве он может не понравиться? — улыбнулась та.
Милейший, добрейший, обаятельный парень. А какой красоты несусветной! Ресницы были сантиметра три, такие длиннющие.
Папа очень волновался перед встречей с легендарным маршалом, трижды Героем Советского Союза Буденным. Открыл ему дверь сам Семен Михайлович. Он был в шелковой рубашке и военных брюках с лампасами. Протянул онемевшему папе руку и улыбнулся: «Ну входи, сынок, здравствуй!» Дедушка показал ему свою знаменитую коллекцию шашек, которые хранились на специальной стойке. Мама его, конечно, заранее подготовила, сказав, что Мишин папа сыграл в кино Климента Ворошилова.
Моя мама была дедушкиной любимицей, оно и понятно — единственная дочка! Конечно, ему было очень важно, за кого она выйдет замуж.
Детей у дедушки ни в первом, ни во втором браке не было, зато с бабушкой они родили троих. Дедушка был намного старше жены, но несмотря на разницу в тридцать три года, оставался очень бравым. По его словам, в пятьдесят лет мог спуститься со второго этажа на первый на руках. Жили они с женой душа в душу, обожали друг друга как ненормальные. Бабушка была очень правильной — над ней друзья подшучивали, что она ведет себя как комсомолка тридцатых годов.
Впервые дедушка стал отцом в пятьдесят пять лет! Он по-спартански воспитывал сыновей, обучал верховой езде и владению шашкой. А дочку баловал, покупал ей кукол и ночью, пока она спала, сажал их у кроватки. А маленькая Нина мечтала об игрушечной винтовке, которую подарили брату Сергею. Она, по ее словам, «смолоду умела все: сварить холодец, забить гвоздь, что-то подкрасить, починить машину». Мало того, играла в теннис, ездила верхом и отлично фехтовала.
Одним словом, дедушка принял папу замечательно, одобрил кандидатуру жениха: и непьющий, и некурящий, и актер хороший. А к тому, что папа был уже до мамы женат, отнесся спокойно. У дедушки самого было три жены.
Мама с папой стали встречаться, и тут возникли сложности с бабушкой. Она была очень строгой и требовала, чтобы дочь в пол-одиннадцатого вечера была дома. А мама в это время только убегала на свидание. «У Миши такая профессия, у него спектакли поздно заканчиваются. И когда же мы будем встречаться?» — успокаивала мама родительницу. Они долго бродили пешком по арбатским переулкам. Бабушка очень переживала, сторожила дочь у окна.
Через несколько месяцев после знакомства папа сделал маме предложение, они сыграли свадьбу. А спустя два года, двадцать девятого мая 1963 года, я появилась на свет.
Рождение мое было довольно смешным. Папа собрался на пятидесятилетие Никиты Богословского. Сказал: «Ну куда ты с таким пузом на юбилей?!» — и не взял с собой маму. Она могла, того и гляди, в любой момент родить. У Богословского гуляли до утра. Когда папа вернулся, у мамы начались схватки. Вот и получилось, что мы с Никитой Богословским родились чуть ли не в один день.
Назвали меня Машей, думаю, в честь бабушки, жены Буденного Марии Васильевны.
Папе удалось увидеть дочку только через месяц — чуть ли не на следующий день после моего рождения он уехал с театром на гастроли. Меня привезли в квартиру на Грановского. Окна во двор, третий этаж. На знаменитом доме теперь уже в Романовом переулке висит мемориальная доска, на которой изображен дедушка с его лихо закрученными легендарными усами.
Молодая семья поселилась вместе с родителями мамы. Как потом писал папа в своей книге: «Женившись на Нине, я попал в какую-то невероятную жизнь, в дом, где жили герои моего детства. Выхожу во двор, а из соседнего подъезда появляется Климент Ефремович Ворошилов, которого играл мой папа в «Сталинградской битве» и которому мальчишкой я писал письмо. Из другого подъезда выходит Рокоссовский и спрашивает: «Как дела, сынок?» Наверху живет Родион Яковлевич Малиновский. Там же жила семья Жукова... И наконец, мой тесть — Семен Михайлович Буденный».
Арбат — и мамина, и папина родина. Здесь прошли и мое детство, юность. Вся прелесть арбатских переулков в том, что ты выходишь на улицу и ощущаешь себя как в деревне. Все друг с другом здороваются, улыбаются.
Смешную историю мне однажды рассказала моя свекровь, которая жила неподалеку, в Большом Гнездниковском переулке. Как-то, выглянув в окно, она увидела артиста Михаила Державина, который толкал впереди себя детскую коляску: «Папу я твоего хорошо знала, он был уже известен по капустникам». Рядом шла брюнетка в ярко-красном кожаном пальто. Эта картина настолько врезалась в ее память, что она как-то даже спросила маму:
— Нин, а у тебя было красное кожаное пальто?
— Да. Когда оно состарилось, Миша обил им багажник «москвича».
Вот как интересно жизнь складывается: моя будущая свекровь видела меня еще в коляске!
Наступило лето, и мы очень быстро съехали на дачу в Баковке. Это место заслуживает того, чтобы о нем рассказать подробнее.
Тридцать восемь гектаров леса занимали госдачи крупных военачальников. Никита Хрущев велел выделить там Буденному участок земли в два гектара и разрешил построить дом. Тогда такого никому не позволялось. У дедушки как раз вышли две книжки, и на эти гонорары на месте деревянной конюшни построили дачу. За нашим забором поселился дедушкин друг маршал Баграмян. Между нашими дачами была калитка, которая никогда не запиралась. Я дружила с внучкой Баграмяна Кариной.
Хотя дедушка был уже в отставке, у него оставались адъютант и два водителя. А еще была фантастическая повариха. Стряпню Варвары Николаевны все гости нахваливали. Папа всегда был любителем вкусно поесть, он обожал ее борщи, котлеты, лапшу ручной работы. Я пытаюсь восстановить рецепт кролика в томатном соусе, которого готовила Варвара Николаевна. Вкусноты он был необычайной! Но повторить это блюдо не получается...
Через месяц после моего рождения мама сильно заболела. Врачи не знали, что с ней, чуть ли не тиф ей ставили. Мама потеряла молоко, и я была переведена на искусственное вскармливание.
Помню, как годика в полтора пила кефир из стеклянной бутылочки (тогда пластмассовой детской посуды не было). Ни в какую не желала есть из тарелки ложкой. Вдруг случайно разбила бутылочку, порезав палец. Мама сказала, что бутылочек больше нет, и мне пришлось взять, как все люди, в руку ложку.
Помню, что я не любила играть в куклы. У меня были вместо них деревянные лошадки, грузовички, машины и даже пистолеты.
Мама отсидела со мной в декретном отпуске три месяца и осенью пошла работать. В Агентстве печати «Новости» в отделе культуры она писала статьи на тему изобразительного искусства. Дедушка с бабушкой ее не только не отговаривали, а даже благословили: «Иди-ка ты работай! У Маши есть мы и няня».
Мама и папа были людьми разных профессий, но их объединяли общие интересы. Мама увлекалась театром, следила за московскими премьерами. У них и компания была общая — люди искусства.
Маму очень тепло приняли в папиной семье. Она быстро подружилась с сестрой папы Танечкой. Когда у папы не было спектакля, мы обязательно ехали к бабушке Ираиде Ивановне, его маме, на дачу. В Москве она приходила ко мне чуть ли не через день. Мы близко друг от друга жили. У меня с бабушкой всегда были необыкновенно теплые отношения. Ее очень уважали в семье Буденного.
Мой дедушка, Михаил Степанович Державин, был лауреатом Сталинской премии, народным артистом, служил в Театре Вахтангова. После его внезапной смерти Ираида Ивановна осталась одна с тремя несовершеннолетними детьми на руках. Как они все, да еще няня Катя и собака, умещались в крошечной квартирке на старом Арбате, не представляю. Бабушка, конечно, героическая женщина! Надо было решать, как прокормить семью, и тогда она вместе с другими женами артистов стала расписывать косынки в мастерских ВТО.
В дружной семье Державиных было трое детей: старший Миша, Аня и самая младшая Таня. Она родилась по дороге в эвакуацию в маленьком городишке Балахне. Аня очень ревновала к новорожденной сестре и все время грозилась: «Вот увидите, я вашу девочку выкину в окошко!» Миша день и ночь сторожил у кроватки крошечной сестры, чтобы Аня и вправду ничего не натворила.
Но на самом деле все трое просто обожали друг друга. И они были необыкновенно похожи. Марк Бернес, как-то увидев маленьких Таню и Мишу Державиных, сказал бабушке: «Ираида, да ты детей как под копирку рожаешь!» Папа как старший брат опекал сестер всю жизнь. Ему очень рано пришлось стать главой семьи. Пятнадцатилетний мальчик подрабатывал ночами на «Мосфильме», снимаясь в массовке.
Папа был большим тружеником, много работал в театре. Свою книгу назвал «Я везучий». И я знаю, что он имел в виду профессию. Это счастье — заниматься делом, без которого не можешь жить. Помню, как меня, двухлетнюю девочку, привели в Театр Ленинского комсомола. Я сидела на руках у актера Вячеслава Богачева и из-за кулис смотрела, как мой папа стоит на сцене, освещенный софитами. Эта картина навсегда врезалась в память.
Когда папа приезжал на дачу, это была такая радость! Мы с ним играли в хоккей, летом ходили на рыбалку.
Зимой на участке на месте теннисного корта делали каток. Я очень любила кататься на коньках. Футбол в жизни папы присутствовал с детства, а потом появилась новая страсть — хоккей. Арбатские мальчишки заливали зимой пятачок катка и гоняли шайбу. Сбивался с родительской обуви каблук, сапожник аккуратно ножичком его подрезал, и получалась резиновая шайба.
Я всю жизнь хотела быть фигуристкой, а папа постоянно дарил мне клюшки и коньки для игры в хоккей. Он дружил с нашей сборной, и через игроков мне доставали настоящие «канадки». Когда у меня родился первый сын, папа наконец подарил мне фигурные коньки, но... спилил нижний зубчик. «Это чтобы тебе было удобнее играть в хоккей», — объяснил он. Осуществила мою мечту подруга Карина Баграмян. Она подарила на мое пятидесятилетие настоящие коньки.
Однажды Борис Владимиров, который женился на папиной сестре Тане, привез на дачу человека в спортивном костюме, черных очках и кепке. Решили сыграть в футбол против деревенской молодежи. В воротах стоял тот самый элегантный незнакомец в очках. Папа забил гол. Владимиров вдруг остановил матч и громко объявил: «Внимание! Ты забил гол лучшему вратарю мира!» Это был Лев Яшин...
А летом в Баковку привозили трех-четырех лошадей. Солдаты ухаживали за ними, а офицеры тренировались. Среди лошадей был и маленький пони по кличке Петушок. На нем катали внуков. Маму, между прочим, на лошадь посадили в четыре года. Петушок был кусачим озорником и почему-то невзлюбил папу. Стоило тому отвернуться, как пони тихонько подкрадывался сзади и кусал за попу. Папа оборачивается, а Петушок спокойно травку пощипывает.
Дедушка обожал лошадей, последний раз сел на коня в восемьдесят четыре года. Он очень много сделал для развития коневодства в СССР. Если бы подаренных Буденному лошадей собрать, получился бы целый табун. Но он всех тут же отправлял на конный завод.
Буденный был прекрасным наездником. В Баковке жил его любимый конь буденновской породы Софист. У нас на даче была конюшенка, там он и жил. Этот конь чуял дедушку издали: только он выйдет из дому, как Софист уже стоит у изгороди и ноздрями фыркает.
Дедушке пришлось отправить своего старого друга на Первый конный завод. Они трогательно попрощались. Буденный сидел со сломанной ногой на веранде в кресле-качалке. Конь заполз на крыльцо и уткнулся мордой в его колени. Дедушка сказал: «Ну, Фуня, кто кого переживет...» Сотрудники конюшни рассказывали, что в тот день, когда умер дедушка, Софист стоял в своем деннике и плакал. С дедушкиного любимца лепили коня под Кутузовым для памятника у Бородинской панорамы.
Зимой на дачу привозили большую лошадь, трудовую, которая возила тяжелые телеги. Конюх катал нас, детей, на санях. Эти сани кто-то подарил дедушке. Они были красиво расписанными.
Каждый Новый год на даче ставили традиционную елку. Мы — двоюродный брат Алексей, я и дети наших друзей — толпились у большого окна в комнате, где горели огни на высокой елке, и ждали момента, когда мимо на санях проедет Дед Мороз. Он махал нам рукавицей.
На празднование Нового года к нам приезжало много гостей. Всем было очень весело. Нашей главной задачей становилось определить, кто будет Дедом Морозом. Мы с братом запоминали гостей по ботинкам и отслеживали, какие вдруг исчезнут. Нас дурили каждый год. Вначале Дедом Морозом был папа, но мы очень скоро его раскусили. Надо было найти чужого, чтобы мы по голосу не догадались. Тогда Дедом Морозом стал дядя Шура.
Александр Ширвиндт часто бывал у нас на даче. Папа поступил в Щукинское, когда его в будущем самый близкий друг училище уже оканчивал. Ширвиндты жили неподалеку. Мало того, папа и дядя Шура были не только соседями, но еще и родились в одном роддоме имени Грауэрмана. Словом, были обречены подружиться. Державин и Ширвиндт еще в Театре Ленинского комсомола стали делать вместе капустники. У папы и дяди Шуры царило полное равноправие. «Шура, ты художественный руководитель, а я — парторг!» — шутливо распределил их роли папа.
Дядя Шура в своей книге описал празднование на нашей даче Нового года. Больше всего его поразило необычное угощение. В погребе в снегу лежали огромные арбузы. В Новый год в ледяной арбуз огромным шприцем впрыскивалась водка. Этот «деликатес» подавали взрослым гостям. Не знаю, правда это или нет, но то, что у нас солили маленькие арбузы как закуску к водке — это точно.
Мы и Ширвиндта тоже сразу же раскусили: раз приехал дядя Шура, значит, быть ему Дедом Морозом. И пристально за ним следили. Однажды нас удалось провести — Дедом Морозом обрядили маму. Ей приклеили бороду, надели шубу и вывели во двор через черный ход. Пока дедушка отвлекал детвору, играя нам на баяне, она на санях въехала во двор. Мы никак не могли догадаться, кто же это. Дед Мороз молча покашливал, его «озвучивали» другие, чтобы мы по голосу не узнали. Например папа, как переводчик, говорил: «Дедушка Мороз хотел спросить, кто знает стихи про зимушку-зиму?»
А еще в спортивном обществе рядом с дачей жил в клетке медведь. Однажды он каким-то образом выбрался, а я в это время гуляла с няней по поселку. Мишку застрелили солдаты. Все ходили печальные, его было жалко. Еще помню, как-то сидим с папой и ковыряем из земли червяков лопаточкой — собираемся на рыбалку. Вдруг я поднимаю глаза и говорю: «Папочка, а это что такое?» Он оборачивается и роняет в изумлении лопатку. В двух метрах от нас стоит громадный лось. На охраняемой территории! Папа громко хлопнул в ладоши. Лось испуганно шарахнулся и убежал в лес...
Когда мне исполнилось три года, на экраны телевизоров вышел «Кабачок «13 стульев». В первый год паном Ведущим был Александр Белявский, со второго — папа. И если раньше его в основном знали по ролям в театре, то тут настигла сумасшедшая слава. Он уже перешел работать в Театр сатиры. Кто у нас только не побывал! Весь цвет «Сатиры»: Марк Захаров, Валентин Плучек, Валентин Гафт, Анатолий Папанов, Ольга Аросева...
Как-то к нам на дачу приехал Андрей Александрович Миронов. Мне он так понравился! Помню, как я у него спросила:
— Дядя Андрюша, сколько тебе лет?
— Двадцать четыре.
— Ой какой старый! — невольно вырвалось у меня. В женихи мне, маленькой девочке, он явно не годился. Папа, между прочим, был его на несколько лет старше.
Они втроем, папа, Ширвиндт и Миронов, часто рыбачили.
Однажды мама рано утром подвезла друзей-рыболовов в Шишкин Лес. На крыше машины была привязана тяжеленная резиновая лодка, которую купил папа. Словом, они втроем решили ее испытать: спуститься от моста по реке и по пути наловить рыбы. В Пахре, говорили, даже щука водилась. Но не тут-то было! Река местами была мелкой, по пути встречались пороги, отмели. Им пришлось все время нести лодку на плечах. Одним словом, когда мама в семь вечера подъехала к дому мельника, где снимала дачу Ираида Ивановна, они только добрались до него. Появились грязные, мокрые, усталые... и без улова. Все десять километров несли тяжелую лодку на плечах. Ситуация была прямо по Джерому. Это случилось задолго до съемок Державина, Миронова и Ширвиндта в фильме «Трое в лодке, не считая собаки»...
Папа и меня с детства учил ловить рыбу. Покупал удочки, помню первую свою из бамбука. Ловили мы на запруде у дома, который бабушка, папина мама, всю жизнь снимала. В Плесково, у реки Пахры, было когда-то имение Шереметевых. Сын Шереметева играл на скрипке в Театре Вахтангова и был женат на Цецилии Мансуровой. Дворец быстро национализировали, но остался еще охотничий домик. Михаил Степанович Державин с семьей снимал в километре от этого домика комнаты у мельника графа Шереметева. И всю жизнь там продолжали снимать — так прикипели к этому месту. Перед домом стояла мельница, потом она рухнула от времени. Так вот, там была запруда, где ловилась рыба, даже щука. Но рассчитывать больше чем на пескаря я не могла...
Папа был очень рукастым. Он постоянно что-то чинил, замечательно рисовал. В арбатской квартире его мамы неоднократно протекал потолок — соседи заливали. Образовались некрасивые разводы. Так папа с мамой разрисовали этот потолок зимним лесом с прыгающими веселыми зайчиками. Оба хоть и не оканчивали художественную школу, фантастически хорошо рисовали, а я, например, этого делать совсем не умею.
Папа обожал мыть машины, хотя начал водить очень поздно. В автомобиле не было особой необходимости — Державин жил в центре Москвы, работа рядом, всюду можно дойти пешком.
На даче в спецгараже стояла «чайка». Такой автомобиль невозможно было купить за деньги, их выпускали только для членов правительства. Когда дедушка умер, «чайку» сдали государству. Говорят, недавно ее на каком-то аукционе продали за огромные деньги.
Папа сел за руль, когда «чайки» уже не было. Мама лихачила, а он сидел рядом. Его все стыдили, мол, пора уже научиться водить. И он придумал одну фишку. Чтобы у прохожих складывалось впечатление, будто это он учит девушку водить, папа приобнимал маму за плечи и что-то ей говорил.
Первая машина у папы появилась в 1974 году. Помню, мы поехали в путешествие из Москвы в Ялту. Там должны были встретиться с Александром Анатольевичем и его женой Наташей и отправиться в Литву. До Ялты за рулем сидела мама, а уже оттуда вел машину папа. Ширвиндт как раз был опытным водителем. Старую списанную «победу» он купил у артиста Станицына. Ржавая кляча старела, подгнивала и не заводилась. «Победу» часто можно было увидеть у входа в ресторан Дома актера. «Старушка» терпеливо ждала, когда вывалится на улицу пьяная компания. Но оказывается, этого момента ждал и постовой. Он сидел в «стакане» — так назывались в народе стеклянные будки, а вернее в засаде.
Как только все друзья, как кильки в томате, загружались на заднее сиденье, а Александр Анатольевич включал зажигание, тут же раздавался свисток постового и крик «Помой машину, Ширвиндт! Не смей этой рухлядью позорить красавицу Москву!» Эта история повторялась каждый день...
Папа был очень деликатным, даже за продуктовыми заказами в «Новоарбатский» стеснялся ходить. Его всюду встречали с улыбкой:
— Михаил Михайлович, вы только скажите, что вам надо?
— Спасибо, нет-нет, ничего...
Как-то главный режиссер Театра сатиры Валентин Плучек вызвал папу к себе:
— Есть мнение, что вам надо подать заявление и вступить в ряды КПСС.
— А почему не Миронову, например, или Ширвиндту?
Папа попытался увильнуть, но ответ худрука отрезал путь к отступлению.
— Миша, — доверительно сказал он, по-дружески обняв папу за плечи. — Вы — единственный русский в труппе.
— А Папанов? — ухватился за спасительную соломинку папа.
— Он честно предупредил нас, что может напиться и потерять партбилет. А вы малопьющий...
Дома папа посоветовался с тестем. Тот сказал: «А что? Ты достойный человек, вступай. В партии есть неплохие люди». В театре секретарем парторганизации была Татьяна Ивановна Пельтцер. Она и приняла в ряды коммунистов папу.
Он был очень уравновешенным человеком. «У меня антиконфликтный характер», — говорил про себя. Его друзья считали, что с ним невозможно поссориться. Как только дело начинало пахнуть керосином, папа быстро уходил. Самое сильное его ругательство звучало так: «Да ну его в болото!» У него не было врагов. При виде папы все расплывались в улыбке и называли его Мишенькой. «Зачем ссориться, если все равно придется мириться?» — пожимал он плечами.
Ни мама, ни папа никогда не были строгими родителями. Вот бабушка меня воспитывала! А папа доброты был несусветной. Не то чтобы отругать, даже повысить голос не мог. Помню, в третьем классе я никак не могла написать красиво домашнее задание. Папа схватил тетрадку — и шварк ее об стол. Я даже зажмурилась: «Ну все, началось!» И вдруг он предлагает: «Пойдем-ка лучше в кафе-мороженое». На улице Горького были два роскошных кафе-мороженых: «Космос» и «Север». Папа так часто меня туда водил, потому что сам обожал мороженое...
Мои родители прожили вместе шестнадцать лет. У нас была дружная семья, мне было с ними хорошо. Но в 1976-м они решили развестись. Я тогда училась в седьмом классе. Семена Михайловича уже не было в живых. Как говорила мама: «Решилась бы я на развод, если бы был жив папа? Не знаю». Дедушка очень любил моего папу, они дружили.
Однажды папа, став его зятем, рассказал дедушке историю. Автомобиль Буденного часто проезжал по узенькому старому Арбату. Папа с ватагой мальчишек бежал следом.
— Вы знаете, когда мне было лет четырнадцать, я, выходя из школы, вам махал.
Дедушка сразу же отреагировал:
— Ну, вот и домахался!
С большим чувством юмора был, любил рассказывать смешные истории, папа с удовольствием их потом пересказывал. Вот одна, например. Дедушка всегда ходил в военной форме, а тут с женой собрался пойти в театр, решил в кои-то веки надеть гражданский костюм и галстук. В антракте в буфете вдруг слышит, как за спиной две массивные тетки, уплетая пирожные, громко его обсуждают: «Вот переодеть этого мужика в военную форму — вылитый Буденный!»
Дедушка очень гордился папой. Когда показывали «Кабачок...», всегда говорил гостям: «Это мой зять!» Бывая в домах отдыха, смотрел передачи с папиным участием и потом деликатно делал замечание: «Миш, вчера вы с Ширвиндтом сыграли номер лучше, чем раньше!» Дедушка всегда говорил тосты на днях рождения зятя, однажды подарил ему часы «Победа» на кожаном ремешке, папа очень этим гордился.
Буденный был хоть и из простых людей, но на выставки ходил, много читал. Как-то режиссер Анатолий Эфрос спросил у папы: «А ваш тесть читал когда-нибудь «Войну и мир»?» Папа поинтересовался у дедушки, и тот ответил: «В первый раз — еще при жизни автора!» Папа читал вслух дедушке книгу о наполеоновских временах, они любили ее обсуждать, как и рассказ Солженицына «Один день Ивана Денисовича».
Буденный в пятьдесят лет окончил академию имени Фрунзе. Еще у него обнаружился талант к иностранным языкам: он выучил немецкий, турецкий, французский и английский. Тонко чувствовал музыку и часто играл на баяне. Он был поистине народным маршалом, которого любили и уважали.
В последние годы дедушка жил внуками. Сам был родом из многодетной семьи и обожал детей, а те отвечали ему взаимностью за всегда припасенные конфеты и веселый нрав. Такую картину часто видели обитатели Баковки: зима, Буденный в старой маршальской шинели тащит санки, в которых сижу я.
Дедушку хоронили у Кремлевской стены. Брежнева подвели к родственникам:
— Это зять Буденного.
— Да не зять, а ведущий «Кабачка «13 стульев», — поправил Леонид Ильич. Он поцеловал папу и обернувшись к телевизионщикам, сказал: — Показывайте его почаще.
Папа заметил, как они до этого командовали: «Уберите из кадра этого артиста. Чего он там крутится?» А после поцелуя Брежнева услышал: «Показывайте Державина крупнее!»
Не знаю, как бы отнесся дедушка к разводу родителей, а я очень переживала. Для меня это было трагедией. Но они довольно мирно разошлись. Мама отправилась к новому мужу, она съехала из квартиры. Мы остались вместе с папой. Недели две с ним вместе пробыли, потом съехал и он. Я осталась одна. В соседней квартире жила моя бабушка, а поскольку я с ней провела всю жизнь, не было ощущения, что меня забросили. У каждого из родителей появилась своя жизнь. Ходила в гости то к маме с отчимом (они жили на Горького, напротив книжного магазина «Москва»), то к папе.
Я прекрасно понимала, что родители никуда не делись, а пережить их разрыв не могла. Но виду не показывала, каждому из них говорила, что если им будет хорошо, то хорошо будет и мне. Именно тогда я приняла решение: «Если выйду замуж, буду биться за свой брак до последнего. Никогда своих детей не обездолю!»
Как-то мама рассказала: «В суде нас быстро развели, потому что никаких претензий друг к другу у нас не было. Мы пришли домой, сели рядом и заплакали. Так получилось...»
У мамы, конечно, было чувство вины: «Грех было Мишу обижать, но я ничего не могла поделать. Деваться некуда — любовь была страшная...» А папа где-то написал, что со всеми женами оставался дружен и после развода. Это тоже талант.
Мама вышла замуж, у папы появилась любовь всей его жизни — Роксана Бабаян. Они венчались. Мама с Роксаной были в прекрасных отношениях. Все ходили друг к другу в гости, и я ни минуты не чувствовала себя «безотцовщиной».
Мой отчим, Николай Афанасьевич Пономарев, был замечательным художником-графиком и очень хорошим человеком. Почти двадцать лет возглавлял Союз художников СССР, был президентом Академии художеств. Мама рассказывала, что они с Николаем Афанасьевичем познакомились задолго до ее развода. То ли она у него брала интервью, то ли у кого-то в гостях пересеклись. Он ее сразу же покорил своим фантастическим чувством юмора. Я знаю только еще одного такого человека — Ширвиндта.
С Роксаной мы тоже подружились. Она обожает моих детей, нянчит их с пеленок.
Вариантов кем стать у меня оказалось немного. С математикой и физикой была не в ладах, химии вообще для меня не существовало. Было ясно, что идти мне в артистки. Папа пытался отговорить, убеждал, что актерская профессия тяжелая, зависимая от режиссера. Но я все равно поступила в ГИТИС на курс к Андрееву. Папа относился к этой истории с неким сарказмом и все ждал, когда я оттуда сбегу. На втором курсе я поняла, что мне надо бы перевестись на театроведение. Но не успела, закрыли переход с факультета на факультет. Окончив ГИТИС, актрисой так и не стала. Вышла замуж, у меня родились дети, я посвятила себя их воспитанию.
Внешне, я, конечно, папа, а внутренне скорее мама.
Мама всегда говорила, что могла бы быть художницей. Она сейчас делает художественно-аппликационные ковры с вышивкой, скорее похожие на яркие картины. Все-таки ее дарование прорвалось.
А все началось с того, что мама купила деревенский дом на Верхневолжских озерах, и ей захотелось его украсить. Он очень смешно обставлен, чего там только нет — от маминых ковров до коллекции коров. Двенадцать лет назад, тогда тоже был год Быка, ей начали тащить всяких коров. У мамы на даче хранится смешная метровая деревянная кошка, которую ей подарил папа. Кошка все время падала, и в итоге пришлось соорудить ошейник и привязать ее к стене. А у меня на память сохранились папины великолепные рисунки.
Еще мама бережно хранит на даче семейные альбомы. В них много фотографий папы — со мной, с тестем и своими любимыми внуками.
Папа называл своих внуков, Петю и Пашу, «мои буденовки». Он ими всегда гордился. Пашка, младшенький, очень похож на деда. Оба моих сына окончили МГУ. Мой брат Алексей сейчас работает исполнительным директором московского Музея Анатолия Зверева...
Однажды бабушка взяла Пашу на Красную площадь на могилу Буденного. Офицер встретил их и спросил мальчика:
— Ты пришел к дедушке на могилу?
— А вы знаете, кто он?
— И кто же? — с улыбкой переспросил офицер.
— Мой дедушка — Михаил Державин. А это мой прадедушка.
Папа любил рассказывать смешную историю про то, как английское телевидение снимало кабинет Семена Михайловича. В нем все сохранилось как при жизни дедушки. На огромной картине был изображен «паккард», на переднем сиденье Сталин, на заднем — Буденный и Ворошилов. Висели портреты с надписями: «Семену Михайловичу Буденному. Владимир Ильич Ленин (Ульянов)», «Другу и товарищу, создателю Первой конной Семену Буденному. Иосиф Сталин». Корреспондент на английском спрашивает пятилетнего Петю, показывая на фотографию Ленина:
— Знаешь, кто это?
— Ленин.
Он показывает на Сталина:
— А кто это такой?
И тот отвечает:
— Приятель прадедушки.
(Они, замечу кстати, были в хороших отношениях, вместе в Гражданскую воевали.)
Папа прожил большую счастливую жизнь. В последние дни он уже не мог разговаривать, медленно угасал. Мы с Роксаной все равно его веселили, рассказывали какие-то истории, он молча слушал. Ушел тихо, в больнице, не приходя в сознание. Его похоронили на Новодевичьем кладбище рядом с любимыми родителями и сестрой Танечкой...
Последний раз я ходила с папой на рыбалку, когда у меня должен был родиться второй сын. До сих пор перед глазами картина — мы сидим на берегу озера и в рассветном тумане ловим рыбу. Вокруг тишина, только птицы поют.
А я вспоминаю слова его пана Ведущего, которые он произносил в конце каждой передачи «Кабачок «13 стульев»: «Дорогие друзья! Наша встреча подошла к концу. Настало время попрощаться с вами и сказать «Всего вам доброго!» И все в ответ улыбаются...
Подпишись на наш канал в Telegram