В этом году исполнилось бы 80 лет выдающемуся русскому актеру Вадиму Спиридонову. Он прожил большую творческую жизнь и очень короткую человеческую — только 45 лет. Наш журнал дружит с уникальным человеком —Валентиной Сергеевной Спиридоновой. Вот уже 35 лет она живет одна и хранит память о своем муже. В 70—80-е годы Вадима Спиридонова знала вся советская кинотусовка, все любили, все приглашали сниматься. Фильмы «Юность Петра», «Вечный зов», «Демидовы», «Батальоны просят огня», «Любовь земная» помнят и пересматривают. Мы поговорили со вдовой актера о том, каким он был в жизни.
— Валентина Сергеевна, хотелось бы создать живую картину... Чем Вадим Семенович увлекался, как жил, чем он дышал... Уникально то, что вы знали его еще подростком. Каким он был?
— Он очень выделялся среди сверстников своей, я бы сказала, неуемной энергией. А тяга к театру у него была с детства. Мама Вадима рассказывала, как он во дворе, в Колодезном переулке, устраивал представления вместе с другими детьми. И Вадим всем этим делом руководил, он был как вожак среди своих сверстников. А уже став старше, в 14—15 лет, стал участвовать в самодеятельности. Семья переехала на Лефортовский Вал. Там неподалеку был Дом культуры «Чайка» при заводе «Салют». В этом учреждении были очень хорошие педагоги, театральным кружком руководил Василий Васильевич Ткачук, который давал Вадиму разные героические роли.
Посещал он и кружок театральных миниатюр, где ставили очень интересные номера. Вадим с юности был очень музыкален. Ему очень нравился джаз, нравился Элвис Пресли, он одним из первых научился танцевать рок-н-ролл. Когда нам было уже лет по 17—18, ходили на танцевальные вечера, нас там окружали и просили, чтобы мы с Вадиком станцевали. Он крутил-вертел меня, я с ним превращалась в совершенно другую девочку, нежели была дома. Дома я была послушная, дисциплинированная, а с ним такая разбитная девчонка... И так мы танцевали, пока к нам не подходил комсомольский патруль и не выводил нас, — бывало и такое.
— Как в те годы, в самом начале шестидесятых, мог ухаживать молодой человек? Как отдыхала молодежь?
— Денег не было. Но для того, чтобы подарить цветы... Конечно, это некрасиво, но Вадим мог потихоньку на какой-то клумбе нарвать их, и это для него было нормально. Мы много общались с его друзьями. Они у него были абсолютно разные. Например, Женя Волков, папа у него работал проректором института. Мы приходили к нему в большую квартиру, там стояло пианино, была красивая посуда. И мы устраивали, как бы сейчас сказали, вечеринки, на самом деле с очень скромным угощением. А когда уже учились в институте, Вадик очень сдружился с Валерой Лонским. Впоследствии он стал режиссером, снял фильм «Приезжая» и другие... Валера учился на режиссерском факультете, а Вадик у Герасимова — на актера. Валера очень любил Вадика снимать в своих учебных фильмах. Мы жили в Чертаново, а они с женой Надей — в Кузьминках. Мы часто встречались. Денег ни у них, ни у нас не было, мы покупали десятка два котлет по 20 копеек, какую-то картошку приносили, а уж если у кого-то капуста была, то это просто пир... И покупали такие большие плетеные бутылки болгарского сухого вина, «Гамза» называлось. Сидели до четырех часов утра, что-то обсуждали, спорили, читали стихи... Нам нравился Есенин, мы знали и Бродского, Вадик очень много стихов знал, и среди них — как бы таких забытых поэтов. И даже когда случались какие-то неприятности, он всегда вспоминал слова Мандельштама: «Ну что, времена, ребят, не выбирают, в них живут и умирают». Это у нас была как присказка.
А потом добирались домой, денег на такси не было. Помню, однажды — время было уже, наверное, три-четыре утра — проезжала уборочная машина с этой метелкой. Попросили подвезти нас. Водитель сказал: «Ребята, вы такие молодые, веселые, лучше мне что-нибудь расскажите». Вадик говорит: «А давай мы тебе стихи почитаем». И вот мы этот час, пока машина медленно ехала, его развлекали. Вначале договорились доехать за какие-то копейки, а когда приехали, водитель сказал: «Денег не нужно. Я побывал на таком концерте!» Мы говорим: «Ну ладно, в следующий раз мы тебя будем вызывать». Посмеялись. Были такие моменты, которые сейчас вспоминаешь с особенным теплом.
— А с кем еще из актеров дружил Вадим Семенович?
— Близкой дружбы между актерами не может быть, потому что они то там снимаются, то тут. Расходятся, группы меняются. Ну перезваниваются, где-то чисто случайно встречаются. Но мы познакомились и подружились с Леонидом Филатовым, у нас сложилась ненавязчивая дружба. И когда Вадик умер, Леня Филатов начал тогда уже делать цикл «Чтобы помнили». Снял и о Спиридонове. Потом говорил: «Это актер такого масштаба, что я хотел снять о нем две серии, но мне сказали: нет, не тот формат». Тем не менее я очень благодарна была Филатову, что он подготовил эту передачу.
— Валентина Сергеевна, знаю такой факт из жизни Вадима Семеновича, что он еще до актерского факультета получил профессию слесаря. Потому что учился в школе рабочей молодежи, где все были обязаны где-то работать. Скажите, а он умел что-то делать руками, что-то это ему дало?
— Нет, таких навыков у него не было. Почему профессия слесаря? Его папа работал ведущим инженером на заводе «Салют». Мама — главным бухгалтером в НИИ стекловолокна. Куда можно молодого человека пристроить? Отец сказал: «Я его устрою на завод, в сборочный цех, к своим друзьям, пусть этого оболтуса немножко обучат». Ну а как Вадим работал? Он придет, расскажет рабочим интересные истории, покажет миниатюрки — вот и вся учеба... Так что хозяйничать Вадим не умел. Если вбивал гвоздь, то половины стены не было. Все делала я. Даже карнизы могла сама повесить, обои клеила — это все я умела.
— Ну не может человек уметь все. Зато я не ошибусь, наверное, если скажу, что он был очень спортивным.
— Да. Начал ходить на бокс, хотя отец ему запретил, сказал: «Тебе там все мозги выбьют». Но Вадим занимался все равно. А еще мастерски овладел искусством верховой езды. Он дружил с каскадером-конником Виктором Григорьевым. Прекрасно скакал на лошади, хорошо водил машину, можно сказать, почти как профессиональный гонщик.
— Машины тогда были какие, «жигули»?
— «Жигули», да, первая — пятая, потом была уже шестая. Как он любил свой автомобиль! Вот если бы его спросили, кого любит больше всего, он бы, наверное, сказал «машину». Относился как к очень близкому, родному человеку. А самые первые «жигули» появились от мамы. Он была известным в своем районе врачом, ее поликлиника — при заводе «Серп и молот», и ей выделили машину. Вадим был самоучкой, права ему помогли сделать. А меня заставил пойти на курсы вождения. Я добросовестно сдала на права, причем с первого раза, хотя мои приятельницы по пять раз ходили. Говорю: «Все, Вадик, я получила права, пусть у меня будут одни ключи». А он отвечает: «Размечталась!» — «А зачем же я тогда училась?» — «А это на всякий пожарный случай, мало ли что. Будешь со мной ездить и учить меня правилам движения». И я с ним ездила. Ну, какие-то простые правила он знал, так как с 14 лет умел водить машину. А те правила, что посложнее, я ему объясняла.
— Получается, вы как штурман были.
— Да. Когда снимался фильм «Первая конная», там и Жариков был, и многие известные актеры. Помню, был последний съемочный день, конечно, все отмечали. Вадик немножко выпил. И сказал: «Поведешь ты». И вот машина набилась актерами, которые все хорошо выпили, и я должна вести машину. А главное, если бы еще спокойно ехать, а ведь каждый начинает тебе указывать и рулить тобой. Доехали до первого поста ГАИ, я остановилась, вышла из машины, подошла, спросила: «Кто тут у вас главный?» Ко мне вышел капитан Коротков. Я ему объяснила: «Едем со съемок, мне тяжело, может быть, кто-то из ваших поможет развезти вот этих очень известных и уважаемых людей?» Он говорит: «Да, конечно». И дальше мы так ехали: впереди мотоцикл, за рулем — гаишник. Всех развезли, и потом более преданного поклонника, чем Коротков Саша, у Вадима не было. Были какие-то такие встречи, которые незабываемы, и они греют душу. И таких знакомых из разных сфер у него было много. Даже в бане, в Сандунах, у Вадима имелась собственная лавка.
— Это когда он приходит, никто не может на нее садиться?
— Да, приходят, смотрят, какое-то тряпье там лежит, спрашивают: «Можно сюда сесть?» Им отвечают: «Нет, это Спиридонова лавка, он сейчас придет». И так эта лавка всегда была для него свободна... Когда Вадик умер, у них был траур месяц, наверное. Ребята, банщики, они все татары были в Сандунах, ему передавали и колбасу, и мясо, какие-то подарки. У всех хозяйства были. Таких у него имелось много, но они сами собой притягивались. Он не искал связей. Дело в том, что Вадим не умел просить. И никогда не ходил ни по каким кабинетам. Я ему иногда говорила: «Ну почему вот эти актеры только приехали в Москву — и у них и жилье есть, и все есть. Сходи, пожалуйста, напиши бумагу, ты ведь так давно в профессии». Но он никогда этого не делал.
— Валентина Сергеевна, помните, вы говорили, когда Вадим уже поступил в Школу-студию, был период, когда вы не общались, по-моему, годик или даже больше. А вы помните почему?
— Когда он поступил, мы были уже женаты. Это перед этим мы не общались. У меня была уже какая-то своя институтская компания, и мы как бы разошлись, это наше детство кончилось. Вадим продолжал ходить в театральный кружок и кружок миниатюр. И моя приятельница из нашего дома, как оказалось, тоже посещала этот кружок. Мы как-то встретились, я была свободна, она предложила: «Хочешь пойти в «Чайку»? Там у меня знакомые ребята, у них концерт сегодня будет». Мы пошли. Она говорит: «Давай зайдем на четвертый этаж, в кружок миниатюр». Открываем дверь — на подоконнике сидят Вадик с товарищем. Увидев меня, Вадик наклонился к другу и сказал: «Я женюсь».
— А вы помните свою свадьбу?
— Тогда же ведь не было каких-то застолий, только близкие люди, родственники... У меня не было ни платья, ничего, я пришла в ЗАГС в кофточке и юбочке. Но у Вадика костюм был, мама следила за этим, потому что все-таки он выступал, со сцены стихи читал. Вот так и расписались. Где-то через неделю родители подключились, что такого не должно быть — как это, без гостей, без стола. Организовали небольшой обед. При этом они в нас не верили. Говорили: «Перебесятся и разбегутся».
— Но, наверное, был момент притирки... Наверное, вам пришлось уступать, как женщине?
— Да, больше уступала я. Например, понимала, дома Вадиму надо было высказаться. Он говорит, говорит, и, если я начинаю возражать, тогда уже на меня переходит его горячность. И тут уже я сижу и молчу, глазки опущу и внимательно слушаю, думаю: «Ладно, сейчас все выдохнется».
— Давно хочу задать вам этот вопрос. В детстве мы всей семьей много раз пересматривали «Вечный зов», «Демидовых», «Батальоны просят огня». Эти люди, которых Вадим сыграл, — они сложные, они с непростым нравом... Вечно чем-то этот Федор недоволен, все время вздыхает... Но мне кажется, что Спиридонов не был таким в жизни. Судя по тому, что вы рассказываете, он был легким и контактным.
— Да конечно нет. Вот если у меня было плохое настроение, Вадим мог его поднять за одну секунду, он шутил, дурачился... Вы сейчас можете мне даже не поверить, я мечтала, говорила: «Хоть бы тебя сняли в какой-нибудь комедии». И в общении с друзьями он был легкий. А друзья-то разные были. Я помню, был такой друг Володя... Он занимался с другими ребятами карате, потом их втянули в рэкет. Они попались, их забрали в милицию, даже был суд. Позвонили, говорят: «Вадим, может, ты выступишь?» Мама Вадима была удивлена: «Что это такое, ты такой известный человек...» Но у Вадима даже вопроса не было, идти или нет: «Ну как же, мы с ним вместе ходили, занимались, я его хорошо знаю, ну дурак он, просто дурак...» И Вадим поехал и выступил в суде, говорил как свидетель, который его хорошо знает, говорил о нем очень хорошо. Там тут же автографы у него стали просить... И когда Володю посадили, у него жена осталась и девочка, у них не было родни никакой, мы помогали. Вадик провожал девочку в первый класс. Мы помогали, какие-то подарки делали. Понимаете, он был такой человек, никакой злобы, желчи никогда не было.
— Это очень приятно слышать. Вы часто говорите про его маму. У них была хорошая связь? Получается, что даже во взрослом возрасте Вадим ее слушал.
— Он очень маму любил. Она коренная москвичка, театралка, культурная женщина. У них был первый мальчик, он умер, когда ему был годик или два, воспаление легких, не смогли его спасти. Вадик — это второй, долгожданный ребенок, и над ним тряслись. Мама сына оберегала от всего. Отец же давал мужское воспитание. Так что у него была хорошая семья.
— Родители понимали, что у их сына талант?
— Конечно. Когда Вадиму было лет четырнадцать, в институте, где работала его мама, был вечер самодеятельности. И он там, наверное, половину вечера пародировал Аркадия Райкина. Тот был его любимым артистом. Вадим ведь немножко присюсюкивал, и это моя заслуга, я его отучила от этого. И он так его пародировал, вот закроешь глаза — ну точно говорит Райкин. И потом очень многие сотрудники интересовались у мамы, как его дела, поступил ли он на актерский. Но у папы был немного другой взгляд. Он его заставлял решать задачки по математике. И по поводу этого, мама Вадика рассказывала, были споры. Она говорит: «Сын сидит, уже ничего не соображает, папа ему все талдычит». Но не было способностей. И поэтому Вадим не мог элементарно посчитать стоимость покупок в магазине.
— Гуманитарный склад ума.
— Да. Но зато у него были такие редкие качества... Он, например, как ребенок, абсолютно не понимал и не воспринимал ложь. Я, как любая женщина, более наблюдательная, более тонкая в этих вопросах, говорила: «Вадик, но этот же человек тебя обманывает, он просто играет в это, он просто тебя потребляет». Вадим отвечал: «Ну брось ты, все ты выдумываешь». А потом, когда выяснялось, что я права, не возмущался, а терялся. Он как бы не мог поверить, что можно вот так сознательно лгать. Говорил: «Господи, да что же это такое, да почему это?»
Он был с душой ребенка. Очень любил мультфильмы. Когда плохое настроение, обожал пересматривать их, например «38 попугаев», говорил: «Удав — это я, а Мартышка — это ты». Она бегает, прыгает вокруг него, а он лежит. Понимаете, это была его характеристика нашей семейной пары. Но если у меня плохое настроение, ну мало ли, все бывало в жизни, Вадим был как жучок, крутился, вертелся, изображал что-то... Можно было просто хохотать. Вот это все в нем было.
Вы знаете, когда мне говорят: «Вот почему ты не вышла замуж?» Я вам даю честное слово, за мной многие ухаживали, и богатые, и бедные. Просто я знаю, что вот такого человека, как Вадим, и чтобы этот человек ко мне так же относился, как он, я не встречу. Это хорошо и плохо — в том смысле, что я одинока, нет ни детей, никого... Хотя не страдаю от одиночества. Наверное, от природы такой интроверт, люблю быть одна и привыкла.
— Я вас очень хорошо понимаю и с вами согласна. А что касается характера, мне такое пришло в голову. Все-таки в Вадиме Семеновиче была такая черта, наверное, сродни сыгранным героям, как упрямство. Если мы вспомним, как он ушел из Школы-студии и как он туда не вернулся. Не попросил прощения, и его исключили. А мог бы всплакнуть в деканате, как его товарищи...
— Вы знаете, я так думаю, что он даже не знал, как поступить в этой ситуации. У него не было обдумывания своего поступка. То, что вы перечислили, это не его — каяться, плакать или просить... Он не знал просто такой формы поведения. Даже я ему говорила: «Радомысленский к тебе так хорошо относится, (это ректор был в Школе-студии МХАТ). Вадим, может быть, тебе пойти, попросить». Он отвечал: «Еще чего». И так это было сказано, что я закрыла этот вопрос.
— Но от судьбы не уйдешь. И Вадим был принят во ВГИК. Я помню ваш рассказ... Вот он только зашел, и Макарова говорит: «Его надо брать». Вот почему это?
— Знаете, вот Вадим идет по студии, и идут актеры другие, все рядом, но он идет, словно один. Понимаете, у него была, не знаю, то ли аура такая, обаяние: он заходит — и он один. Это не потому, что я его люблю. Он был очень яркий, он действительно выделялся. А у Тамары Федоровны Макаровой такой нюх был. Мне она до безумия нравилась. Вы знаете, вот эта женщина, которой было уже за семьдесят, ей в любви объяснялись 18-летние мальчишки. У нее глаза были то голубые, то синие какие-то. Накрашенные ресницы, губы, и от нее всегда так пахло хорошо. Вот стоишь, на нее смотришь и не можешь отвести глаз. И она видела талантливых людей. У нее глаз наметанный был. Когда абитуриент только заходил в комнату, наверху висели камеры и снимали его, и там где-то Макарова смотрит. И по поводу Вадима она сразу сказала: «Вот этого длинного мы берем». А до этого, когда он пошел поступать в Щукинское училище, я пошла просто чтобы ему подыграть, помочь просто. Пришли, показались, и вдруг мы понравились. Понимаете, вот бывает так... Там девочки такие были красотки, я им в подметки не годилась. А Захаве понравилась. Они к Вадиму обратились:
— А вы что, родственники?
— Мы муж и жена.
— Все, мы вас берем.
Позже ассистент Захавы еще не один раз звонил нам домой. Мама подошла к телефону и сказала, чтобы мне не морочили голову. Вот такое было отношение к актерству в моей семье.
— Но вы не жалеете, что тогда не пошли в эту профессию?
— Вы знаете, если бы я стала актрисой, думаю, мы с Вадимом разошлись бы. Он был до безумия ревнивый человек, до безумия. Это не потому, что я суперкрасотка, это у него наследственное: папа у него такой же ревнивый.
— В чем это проявлялось?
— Были постоянно такие диалоги. Я в свое время курила, тогда все курили, и если я с кем-то из мужского пола постояла в курилке, Вадим всегда спрашивал: «А что ты там делала?» Я могла в шутку ответить: «Как что, целовались». Он просто белого цвета становился. Или приходим куда-то в гости, ему говорят: «Вадим, ну что ты делаешь со своей Валей, выглядит потрясающе». Он в лице менялся: «А что вы к ней привязались, у вас что, своих женщин нет»? И уже так меня оглядывает, оглядывает: «Вот, ты всем улыбаешься, улыбаешься». Я могла ответить: «Ну хорошо, я сделаю зверскую морду...» Раз летом была жара, я сидела рядом на переднем сиденье, была в каком-то легком сарафане... Окна открыты, волосы распущенные, длинные были, и на светофоре долго стояли.
Рядом остановилась машина, и в этой машине сидели ребята-кавказцы. И просто они на меня посмотрели. Вадим не поленился, перегнулся через меня в это окошко, говорит: «Ну что, насмотрелись?» Я сползла с кресла, говорю: «Боже, как тебе не стыдно, Вадим, ты же известная личность, ну что будут говорить?» И он с такой злостью тронулся и говорит: «А тебя не волновало, что тебя разглядывают?» Но у каждого человека есть какая-то особенность, с которой он не может справиться. Я к этому привыкла и относилась спокойно.
— Думаю, что после «Вечного зова» зритель очень хорошо запомнил лицо Спиридонова. Вы как-то почувствовали тот момент, что уже по улице с Вадимом Семеновичем так просто не пройдешь, были такие осознания?
— Невозможно было идти. Весь ужас был в том, что сначала смотрели на него, а потом, очень пристально, а с кем это он идет.
Но это уже данность такая. Когда к нему подходили и спрашивали: «Ой, вы Федор?..» — он всегда отвечал: «Нет, я просто похож». У него не было вот этого актерского стремления к вниманию. Он, например, ездил с коллегами в программе «Товарищ кино». Их возили в какие-то колхозы, бригады, и снимки делали с директорами, с бригадирами, и Вадим всегда старался где-то сзади стоять. Не вылезал на передний план. Всегда говорил: «Пусть зрители судят обо мне по моим работам, а то, какой я в жизни, кого я люблю, во что я одеваюсь, не должно никого касаться». Это была его позиция.
— Такую позицию я знаю, и она справедлива. Вы знаете, еще такой вопрос у меня остался. Я периодически возвращаюсь в мыслях к истории ухода, о котором вы мне рассказывали. Все-таки почему он тогда так сказал, как бы предчувствуя свой уход, назначая его дату. Как вы считаете, может быть, в нем была усталость, может быть, в нем была готовность уйти?
— Вы знаете, в нем была жуткая усталость. Усталость от этой непробиваемой стены: невозможно снять фильм, как он хотел, невозможно играть в том, в чем он бы хотел... И еще, может быть, от того, что Вадим познакомился с известными экстрасенсами, такими как Иванов, которые космонавтов лечили, курировали и так далее. И я с ним вместе к ним ездила. Познакомился с Глобой, о чем-то они беседовали. Он как бы немножко заглянул вперед, а не надо было заглядывать туда, надо было немножко подождать... А он как бы спешил сделать это. Если бы сейчас начал делать то, что тогда хотел, может быть, это все получилось.
Но тогда, в 1989 году, хотел снять одну картину историческую — нельзя, еще какую-то — нельзя, о каком-то деятеле известном — тоже нельзя. И Вадим так разозлился! А тогда наш кинорынок начали наводнять вот эти американские картины — «Звездные войны» и так далее. Он говорит: «Хорошо, я сниму что-то такое». Вадим долго думал, молчал и даже стал закрывался в комнате и не разговаривал. Я его не трогала. Потом говорит: «Я сниму фильм, соединю космос и армию, и это будет похлеще всяких «Звездных войн». Он же слетал на Дальний Восток. Договорился, что там будет снимать. Уже начал писать сценарий. И Таня Ташкова рассказывала, что, когда было какое-то собрание в Театре киноактера, он ее встретил и говорит: «Таня, готовься, будешь у меня играть в картине».
— Мне кажется, вы хотите сказать, что он опередил немного, и даже намного, свое время в таких интересных идеях. Время это было сложное, 1989 год...
— Да. Он как бы ушел вперед. И от этого и переживал. Старался что-то сделать, учился. Он свой учебный фильм снимал в объединении Григория Наумовича Чухрая. Ему разрешили снимать, хотя он не имел режиссерского образования. Чухрай много дал Вадику, он был художественным руководителем этого фильма. Работа получила самый главный приз года как учебный фильм. А когда кто-то занимает первое место, «Мосфильм» выделяет этому режиссеру деньги. Ему сказали: «Вадим, ищи сценарий, деньги есть». И он начал искать. Но это было трудно. Это времена перестройки, когда ему говорили: «Да что ты уперся, снимай сейчас голых баб». Вадим отвечал: «Никогда в жизни я не буду это снимать». Думаю, что в нынешней обстановке он бы не потерялся, нашел бы применение своим задумкам... Его ведь очень ценили. Планировали вручить народного артиста, но не успели. Он и не знал.
— Такое ощущение, что в его душе была какая-то темная полоса, казалось, что ничего уже не будет. Немножко он не дождался светлой.
— Да, чуть-чуть.
— Я понимаю, наверное, был какой-то физический фактор, почему он умер? Наверное, сказали потом врачи, что произошло?
— Врач-патологоанатом из Склифосовского мне сказал: «Вы знаете, эта смерть одна на сто тысяч». И начал мне объяснять сложными терминами. Тромб как-то так зашел и захлопнул клапан, и это мгновенная смерть.
Я Вадику очень благодарна, я с ним прожила интересную жизнь. Вы знаете, как-то одна женщина мне сказала: «Если бы я прожила такую жизнь, как вы с Вадимом, хотя бы месяца два-три, а не 26 лет, как вы, я бы была самым счастливым человеком». Я призадумалась... Наверное, она в какой-то степени права.
Подпишись на наш канал в Telegram