Телефонные звонки бывают разными. Когда раздался этот, 55-летняя писательница детективов Энн Перри делала последние штрихи в своем весьма импозантном внешнем облике, собираясь выбраться поужинать с местным булочником и заодно мормонским священником — Питером Вейлем, своим давним хорошим другом.
До ближайшего ресторана от их деревушки не меньше часа езды, так что следовало поторопиться. Далеко же забралась Энн 17 лет назад в поисках уединения и вдохновения! Ну да, сейчас 1994-й, а она переехала сюда в 1977-м. Зато это оказался правильный выбор — здесь ее нашла слава. На днях выходит 19-й роман Энн Перри; тиражи ее книг, переведенных на 15 языков, равняются 25 миллионам. Конечно, это лестно, когда твоими детективами зачитывается даже английская королева! Говорят, Энн популярна и в далекой России, вот бы когда-нибудь там побывать!
Впрочем, что может сравниться с домом, особенно если человек выбирал его сознательно и долго! Энн живет в одном из красивейших уголков Шотландии, и море шумит совсем рядом, вон, его видно из окон. Правда, до ближайшего поселка Портмахомака отсюда будет не менее пяти миль, а уж до городка Инвернесса, где ее любимый уютный итальянский ресторанчик, и все 25 — почти час на машине. Отношения с Питером ее все больше радуют: всегда теплые, а в последние месяцы в них появилась какая-то особая нежность. Неужели в ее возрасте Энн все еще ждет романтической любви? Может ли женщина вообще от нее отказаться, пока жива и у нее есть силы прихорашиваться перед зеркалом?
Как чудесно шумит море! Энн приподняла занавеску и посмотрела на набегающие серые волны. И чайки вон как надрываются, к дождю, что ли? К раздавшемуся в пять вечера телефонному звонку Энн побежала — наверняка Питер. Ее литагенты, редакторы и издатели — пташки ранние, разбудят чуть свет, если что понадобится.
Но звонил вовсе не Питер. По мере того как госпожа Перри слушала, что ей говорят в телефонной трубке, ее лицо мертвело, застывало, превращаясь в страдальческую маску. Это катастрофа! Реальная, настоящая катастрофа, которую невозможно было предвидеть. Конец с таким трудом налаженной жизни, писательской карьеры, отношений, дружеских связей — да всего вообще.
— Давайте поговорим завтра утром, — еле слышно пролепетала Энн в трубку. И, словно против своей воли, добавила: — Но вообще, Мег, это правда...
— Нет! — воскликнул голос в трубке. — Зачем вы так жутко шутите, Энн?
Но Энн Перри уже не слушала, в голове вихрем кружили мысли: что делать, что делать? Господи, что будет с семьей брата Джонатана — с его женой, детьми, когда они все узнают? А с матерью? С 82-летней Хильдой, до нее ведь тоже дойдет!
Мать жила недалеко от Энн, и к ней она помчалась в первую очередь. Прямая, с безупречной седой прической, одетая словно для воскресного выхода, Хильда выслушала дочь совершенно спокойно, в ее лице не дрогнул ни один мускул.
— Не смей сдаваться, Энн! Слышишь? Ну-ка быстро возьми себя в руки! — и мать накапала в рюмку для дочери каких-то пахучих капель. — Борись! Ты справишься, детка.
Борись... Она боролась полжизни, а теперь, значит, снова? Мать дала дельный совет: составить список всех, кого следует предупредить до завтрашнего дня, потому что потом уже будет поздно. Скорее всего это бессмысленная затея, от Энн все отвернутся, она потеряет друзей... Стоит ли вообще тогда жить? Вот в чем вопрос. В список попали 25 человек, а через полчаса он разросся до 50. Когда же она успеет их всех обзвонить? В Британии, в Америке… «Господи, значит, тебе было мало моего раскаяния, ты решил наказать меня вторично, и надо сказать, куда более жестоко, чем тогда…» Снова зазвонил телефон — Питер. А она и забыла, что он ее ждет. Какой может быть ресторан? Все кончено. С другой стороны, именно с Питером, как с самым близким другом и священником, необходимо поговорить в первую очередь.
Страшно. Если бы кто-нибудь знал, как ей сейчас страшно. А может, никому не звонить? Пусть завтра с утренними газетами разразится скандал, а Энн спрячет голову в песок и будет делать вид, что ничего не знает и это какая-то ошибка.
… — Питер, мы не идем сегодня в ресторан. Да, причина уважительная. Может, вы заедете ко мне? Надо поговорить.
Он появился через час — крупный, добродушный, с поредевшими волосами и мягким взглядом серо-зеленых глаз.
— Я должна вам кое-что рассказать, Питер, — сжав руки, с усилием выдавила Энн.—Это будет трудно выслушать, вы лучше присядьте. Сейчас Эмили принесет вам чаю.
Глядя на ее непонятное волнение, он невольно улыбнулся. Трудно было поверить, что эта красивая, на редкость добрая и отзывчивая женщина, одна из самых примерных прихожанок, ни разу не отказавшая в помощи никому из нуждающихся, может рассказать что-либо пугающее. Он читал ее книги — в воображении Энн не откажешь, от ее детективов просто не оторваться, особенно ему нравится серия про сыщика Монка. Классный парень, ничего не скажешь! С каким мастерством Энн описывает преступления, словно сама побывала в шкуре героев!
— Вам будет очень скучно, Питер, когда я начну рассказывать о том, каким заброшенным и несчастливым ребенком была. Я выросла в Новой Зеландии… — начала издалека Энн, едва пригубив чай и не дотронувшись до великолепного бисквита, который выпекала ее кухарка. Вообще-то она обещала себе, что перейдет сразу к сути, просто выпалит ему: «Питер, вы должны знать. Я — …» Но нет, лучше по порядку, может, так будет понятнее.
— Так вы не англичанка? Мне всегда чудилось в вас нечто особенное… — улыбнулся Питер.
Нет, Энн родилась в Англии, ее отец Генри был крупным физиком, окончил Кембридж, занимался атомными исследованиями. В 1948 году ему предложили должность ректора в Кентерберийском колледже в самом английском городке Новой Зеландии — Крайстчёрче. Может, отец и не согласился бы на дальнюю и долгую командировку, если бы не здоровье 6-летней Энн: после 54-дневной бомбардировки Лондона, так называемого Лондонского блица, нервная система девочки совершенно расшаталась — ей снились кошмары, Энн кричала во сне, а днем шарахалась от теней. Она была хрупкая, впечатлительная и нервная, малейшее огорчение повергало малышку в слезы. Откуда-то в ней взялось убеждение, что родители хотят от нее избавиться, младшего брата Джонатана обожают, а ее едва терпят. Семья не бедствовала, они жили в прекрасном двухэтажном особняке в колониальном стиле, мать обожала наряжаться и танцевать на праздниках и вечеринках, отец во всем ей потакал, дарил игрушки,
забывая о том, что его подрастающая дочь тоже может мечтать о новых платьях или украшениях и завидовать матери. Отец не замечал, что дочь выросла почти красавицей: изящная, с медно-каштановыми тяжелыми волосами, зелеными глазами и высокими скулами. Некоторым, правда, казалось, что лицу девушки недостает нежности.
На семейных обедах доходило до абсурда: мать с отцом были настолько поглощены друг другом, что иногда миссис Перри спохватывалась:
— Ах, надо же позвать Энн пообедать! — на замечая того, что дочь тихонько сидит, примостившись у края стола, и с насупленным видом ковыряет в тарелке.
В старших классах школы Энн сдружилась со своей одноклассницей Полин Паркер…
…Питер зевнул, вежливо прикрыв рот. Честное слово, он предпочел бы итальянский ресторан этим трогательным детским воспоминаниям. Как непохоже на Энн! Раньше он не замечал, что, оказывается, она столь сентиментальна.
— Поедемте ужинать, Энн, — решился Питер. — Вы мне успеете все рассказать по дороге.
— Потерпите немного, ручаюсь, аппетит у вас скоро пропадет, — как-то неприятно усмехнувшись, заверила его Энн.
…Ее подруга Полин Паркер была маленького роста, кудрявая, темноволосая, с близко посаженными темными колючими глазами, но стоило ей улыбнуться — глаза сразу менялись. Девочки стали подругами не разлей вода, такое иногда случается с одинокими заброшенными детьми, еще не пережившими своего первого романа. Полин была из простой семьи, ее отец Герберт, тихий незаметный человек, служил менеджером в рыбном магазине, мать Хонора была домохозяйкой, крикливой, суетливой, шумной, ее крепкие руки часто взлетали, чтобы влепить подзатыльник то Полин, то ее младшей сестре Венди. Будучи в дурном расположении духа, Хонора Паркер могла даже избить дочерей, так что им приходилось прятать синяки под одеждой.
Полин не раз признавалась Энн, что ненавидит мать. Ведь та пыталась убить нежеланного ребенка еще во чреве, но Полин уцепилась за жизнь так крепкo, что избавиться от нее оказалось невозможно.
Если Полин мать лупила за плохие оценки, то матери Энн вовсе не было интересно, что ее дочь — лучшая ученица школы, что ее IQ зашкаливает, впрочем, столь же одаренной оказалась и Полин. И Энн, и Полин могли запросто поспорить с учителем истории или литературы, потому что знали едва ли не больше педагога, ведь чтение было их самым любимым занятием. Сейчас таких, как Энн и ее подруга, называют книжными червями или синими чулками, но нынче другие времена, а в начале 50-х быть умной для девушки считалось модным. Девочки на полном серьезе считали друг друга гениями; соревновались, кто быстрее закончит к празднику новый роман. За два года каждая написала по 5 исторических романов, несколько толстых тетрадей стихов и даже либретто для оперы.
— Я не читал ни одного вашего исторического романа, Энн, — с сожалением заметил Питер, но она в ответ лишь махнула рукой: все ее юношеские опусы были ужасны.
— Но зачем мне знать про эту Полин? — Питер удобно расположился в кресле, почти смирившись с тем, что лишился прекрасной лазаньи.
«Зачем? — с тошнотворной тоской подумала Энн. — Затем, что завтра тебе еще и не такое расскажут...»
Питер покорно слушал о девичьей дружбе, о том, как они часто оставались ночевать друг у друга, как почти до утра горели окошки на втором этаже внушительного дома ректора — это Энн и Полин предавались мечтам: конечно, они не останутся в этой дыре, сразу после школы уедут в Нью-Йорк, чтобы немедленно начать печататься и снискать славу.
Долгие годы Энн Перри терзал вопрос: не заболей она в 14 лет туберкулезом, можно ли было избежать последовавшей трагедии? Родители с легкостью отправили ее в интернат-изолятор, потом беспечно подхватились и укатили в Англию — отцу полагался длительный отпуск, а Хильде давно осточертела эта «антикультурная дыра». Ни одного письма они ей не прислали, ни разу не навестили. Мать с отцом так никогда и не узнали, что девочку каждый день находили в слезах и отчаянии: Энн казалось, что она непременно умрет и что, собственно, умирать-то ее в этот интернат и поместили — чтобы не портить настроение матери. Единственным человеком, кто писал ей утром и вечером, не пропустив за полгода ни единого дня, была Полин. Ободряющие, интересные письма с новыми рассказами и стихами, посвященными Энн. Из интерната бледная, осунувшаяся девочка вышла с твердым убеждением, что если кому-то она и обязана своим выздоровлением, то только подруге; Энн в неоплатном долгу перед ней. И этот долг ей скоро пришлось оплатить...
По возвращении Энн из больницы между девочками состоялся некий придуманный Полин обряд — обе укололи себе палец иголкой и кровью подписали договор сестринской верности.
А потом события вдруг покатились одно за другим, словно сатана столкнул на них снежную лавину, которая заглушила здравый смысл и чувства. Эта лавина породила странные мысли, страшные действия.
Под Пасху 1954 года, когда в доме ректора уже пахло пряной сдобой, Энн, придя рано из школы, обнаружила в спальне мать в постели с недавно появившимся в их городе англичанином Уолтером Перри. Хильда хохотала, откинувшись на подушки, Уолтер делал с ее телом то, о чем Энн пока читала только в романах. Дикая обида за отца, так любившего мать, перехватила ей горло. Рухнул последний оплот надежности, за который она держалась: счастливый брак родителей оказался фикцией, никто здесь никого не любил. А уж ее не любили тем более. Тем же вечером бледный и не похожий на себя отец, не притронувшийся за ужином ни к одному блюду, заявил,
что отказался от должности ректора. Мать передернула плечиками: мол, стоило ожидать… Позднее Энн узнала, что отца попросту уволили, так как стало известно, что его семейная жизнь дышит на ладан. За тем же злосчастным ужином отец заявил перепуганной Энн, что они с матерью разводятся, он уезжает в Англию вместе с сыном Джонатаном, а мать вольна делать, что ей угодно, но Энн тоже здесь не останется…
— Меня определили к сестре отца в Южную Африку. Я терпеть не могла ни свою тамошнюю тетку, ни Южную Африку, но отцу казалось: там самый подходящий для моих легких климат, — нервно и торопливо рассказывала Энн, теребя на пальце опаловое кольцо и понимая по лицу Питера, что тот все еще не слишком захвачен ее рассказом.
В этот момент раздался звонок в дверь, и кухарка с вопросительным видом заглянула в дверь. Кто бы это мог быть? Как не вовремя... Энн вспомнила, что забыла занести книгу в библиотеку. Наверняка это Мэри пришла сама забрать ее. Нехорошо. Обычно Энн старается выполнять все свои обещания! Но это была не Мэри. В дверях стояла маленького роста энергичная молодая женщина с копной рыжеватых кудрей, закрывавших пол-лица.
— Я Лин Фергюсон из новозеландской газеты «Утро»… И я вас все-таки нашла!
В голосе журналистки прозвучала неприкрытая гордость, повергнувшая Энн в дрожь.
— Что вам нужно?— слабо отозвалась Перри.
— Ведь вы Джульет Хьюм, правда? Я даже сейчас вас узнала!
Ни тени смущения на лице девицы! Да если бы она только знала, какую отравленную иглу всадила в сердце Энн одним звучанием этого страшного имени!
— Мы не могли бы побеседовать завтра? — закрывая собой вход в гостиную, где сидел Питер, взмолилась Энн.
Но отвязаться от девицы было не так просто: она выследила добычу, и теперь ей хотелось вцепиться в нее зубами и когтями, чтобы та не ускользнула.
— Но вы признаете, что ваше настоящее имя Джульет Хьюм? И что это вы в 1954 году убили мать своей подруги Хонору Паркер?
Звонкий голос журналистки разносился по всему небольшому дому Энн и наверняка достиг ушей Питера. Было слышно, как он вскочил на ноги, и вот уже его грузная фигура появилась в проеме двери.
— Мисс, вы в своем уме?! — рявкнул он на девицу. — Вы соображаете, что говорите? Вломились в дом известной писательницы, позволяете себе… Я сейчас же вызываю полицию!
— Нет, — пискнула Энн еле слышно. — Не надо полиции. Она говорит правду...
И белая как мел Энн Перри застыла со скорбным лицом, сжав на груди руки. Немая сцена длилась не менее двух минут, потом Энн заговорила, обращаясь к журналистке:
— Уходите, прошу вас, мне надо доделать дела. Мне сказали, что у меня есть время до завтрашнего утра.
— Но, миссис Хьюм, не забудьте, что вы мне первой обещали интервью! Первой, хорошо? Ведь это я вас нашла!
Энн подталкивала мисс Фергюсон к двери.
— Где у вас тут приличная гостиница? — напоследок поинтересовалась юная особа.
Энн покачала головой и беспомощно развела руками.
— Это я и хотела рассказать вам, Питер, вы не дослушали совсем чуть-чуть, — тихо проговорила Энн, когда они остались одни.
Багрово-красный, растерянный, Питер топтался на месте, не зная, что ему делать.
— Вернемся в комнату, дослушайте меня, завтра все равно об этом узнают все.
Да, ее страшная тайна заключается в том, что в возрасте 16 лет она участвовала в убийстве матери той самой Полин, с которой писала вместе романы и которая так поддержала ее своими письмами в туберкулезном санатории. Узнав, что Энн отсылают в Южную Африку, Полин впала в совершенное отчаяние. Тут надо понимать, что она в своей семье чувствовала себя еще хуже, чем Энн: мать по-прежнему била и унижала ее, однажды в результате ссоры девочка даже прокусила матери руку. Словом, Полин твердо решила, что поедет в Африку вместе с Энн, мысль о возможной разлуке даже не приходила ей в голову. Родители Энн сразу согласились на этот план просто потому, что им, в сущности, было все равно: ну поедет с Энн подруга, и ради бога! Однако Хонора Паркер, мать Полин, категорически воспротивилась затее: в какую там еще Африку поедет ее несовершеннолетняя дочь?
— Через мой труп, — опрометчиво заявила миссис Паркер.
Это сейчас Энн понимает, что Полин на самом деле была экзальтированной, психически неуравновешенной особой, но тогда ей казалось, что подруга — несчастная жертва матери-садистки.
— Если ты не согласишься на мой план… — однажды вечером страшным шепотом завила Полин, когда девушки сидели в саду. — Я сделаю это с собой.
Бросив на Энн темный взгляд исподлобья, Полин быстро вытащила из книги что-то завернутое в линованный лист из школьной тетради. Бритва! У Энн потемнело в глазах. План Полин заключался в том, что она решила убить свою ненавистную мать, чтобы отомстить за все, а если Энн откажется в этом помочь, то Полин вскроет себе вены бритвой.
Питер смотрел на Перри с ужасом; чтобы скрыть дрожь в пальцах, он барабанил ими по кружевной салфетке, лежавшей под чайной чашкой.
…22 июня 1954 года Полин позвала мать прогуляться с ней и Энн в парке Виктория, что на холмах за городом: якобы она хотела попрощаться с уезжавшей навсегда подругой. Все трое подошли к чайному домику при входе в парк, выпили по чашке чаю и двинулись дальше — в тенистую глубь безлюдных аллей. Энн до последней секунды не верила, что Полин совершит то, что задумала.
— Я не хочу, чтобы ты разбиралась с моей матерью, просто поддержи меня, если понадобится, — вот и все краткое напутствие Полин.
Глаза подруги горели лихорадочным возбуждением. Энн трясло, но она заставляла себя двигаться дальше, в голове не было ни единой мысли — странное опустошенное состояние. Троица оказалась уже довольно далеко в лесу, и Энн с облегчением предложила повернуть обратно, ведь Полин шла с таким невинным отвлеченным видом, задирала маленькую чернявую головку кверху, чтобы посмотреть на заливающихся птиц.
— Мама, смотри, какая огромная гусеница! — вдруг сказала Полин матери, показывая на тропинку.
— Да, огромная! — подтвердила миссис Паркер и присела на корточки, чтобы получше рассмотреть.
Дальнейшее рассказать невозможно, потому что начался адский кровавый калейдоскоп. Замерев на месте от шока, Энн видела мелькавший в руках Полин кирпич, кровь, слышала крик ее матери, как тело женщины упало на землю, но главное, ей никогда не забыть истошного звериного вопля Полин:
— Да помоги же мне, черт, она еще дышит!
Энн наверняка будут пытать этим вопросом на Страшном суде, но она не вспомнит, что оказалось у нее в руках и чем она нанесла несколько ударов, ведомая, словно в гипнозе, твердой, как сталь, волей Полин. Через несколько минут обе уже бежали к выходу из парка, совершенно обезумевшие, перепачканные кровью…
Наверное, излишне рассказывать, что полиция арестовала их в тот же день, что они во всем сознались. Смертной казни им удалось избежать только потому, что обе были несовершеннолетними. Защита настаивала на том, что обе девушки находились в состоянии временного помешательства, адвокат Энн утверждал даже, что ее частые болезни давно привели к психической неадекватности, но когда перед приговором суда ей представили возможность сказать последнее слово, Энн, до того не проронившая ни звука, не ответившая ни на один вопрос, вдруг прохрипела, что она не сумасшедшая. И хочет, чтобы ее наказали.
Питер сидел, закрыв лицо руками. После того как Энн замолчала, он поднял на нее потрясенные глаза:
— Бог мой, Энн, как же вы жили после этого? Как вам удалось выжить?
Энн ожидала чего угодно — что сейчас он навсегда сбежит из ее дома, плюнет на нее, кинется с кулаками, но только не этого сочувственного вопроса.
—Да как-то выжила, Питер. Теперь вы все знаете. Надо еще многих оповестить, чтобы они услышали обо всем от меня.
Питер поднялся, протянул ей руку, поклонился и ушел. Обессиленная мучительным рассказом, Энн вертела в руках свой список: как по телефону о таком расскажешь?
Но она знала: это необходимо, и принялась набирать номера самых близких людей. Прежде всего родного брата Джонатана, жившего с семьей неподалеку, — он работал на Энн, раскапывая для нее самые интересные криминальные истории. Разумеется, он был в курсе прошлого своей сестры, хотя они ни разу в жизни не касались этой темы, но то, что это прошлое вот-вот станет всеобщим достоянием, его потрясло…
— Но кто же после этого станет покупать твои книги? — почти всхлипнул Джонатан.
— Не знаю. Наверное, больше никто...
Затем Энн позвонила своей самой близкой подруге Мег Макдоналд, когда-то позвавшей Перри сюда, в Шотландию и даже выбравшей для нее этот чудесный дом; они часто проводили вместе выходные. Энн чрезвычайно дорожила теплым обществом Мег. Дом скорее всего придется продать: кто захочет жить рядом с убийцей? Хотя она все силы положила на то, чтобы заслужить прощение общества, и мормонская церковь утверждает, что человек, совершивший даже самый тяжкий грех, но полностью раскаявшийся, прощен богом. Именно поэтому, наверное, она в свое время и прилепилась к мормонской церкви.
— Да, это Энн Перри, — продолжала набирать Энн телефонные номера. — Завтра вы узнаете из газет, что, будучи подростком, я помогла подруге убить ее мать. Так вот, не считайте это ошибкой, это правда…
Люди реагировали по-разному: ее нью-йоркский издатель хохотал, приняв новость за черный юмор; лондонский издатель потрясенно замолчал, потом просто положил трубку; несколько близких друзей, живших здесь, в округе, предложили немедленно прийти поговорить; знакомый доктор на полном серьезе решил, что она сошла с ума и у нее бред.
Спала Энн в эту ночь очень скверно и, задремав под утро, проснулась от невероятного гвалта под окнами. Приоткрыв занавеску, она обмерла: у ее дома толпились несколько десятков людей с фотоаппаратами, камерами и диктофонами... Едва ли теперь удастся этой рыженькой новозеландке пробраться к ней первой! Господи, но что же делать? Ведь стоит Энн появиться, и ее тотчас же попросту растерзают журналисты. Помнится, когда после вынесения приговора их с Полин вывели из здания суда, толпа хотела убить преступниц на месте и убила бы, если бы не вмешались полицейские. Видимо, сейчас, через 40 лет, повторится то же самое. Энн решила перво-наперво позвонить своему адвокату и спросить совета. Тот примчался через полчаса, с трудом пробравшись сквозь плотную толпу. Связавшись по телефону с литературным агентством Перри и их юристами, они совместно выработали план действий: чтобы Энн не отвечать сотне репортеров, она даст интервью только одному изданию Daily Telegraph — все равно остальные обычно именно оттуда черпают информацию.
Но не тут-то было! Журналисты, услышав об этом решении, подняли такой вой и гвалт, что Энн испугалась: ее дом сейчас рухнет словно от урагана.
Дело кончилось тем, что пришлось вызвать отряд конной полиции, разогнавшей толпу. Днем до Энн наконец добрался брат Джонатан и — какое счастье! — появился Питер. Подойдя к Энн и страшно смутившись, он протянул ей торт и тихо произнес:
— Между нами все по-прежнему, я ваш самый преданный друг, вы можете на меня рассчитывать.
Рядом с двумя мужчинами в доме Энн почувствовала себя намного спокойнее.
— Но почему это светопреставление случилось именно сегодня? — поинтересовался Питер.
— Потому что сегодня на экраны вышел фильм Питера Джексона «Небесные создания», — ответила Энн. — Как раз про ту давнюю новозеландскую историю.
В картине героиню Энн Перри сыграла Кейт Уинслет. Режиссер раскопал это дело в архивах, но почему-то не обеспокоился найти реальных участниц трагедии, поэтому наверняка там много домыслов. Другое дело, что Энн ни за что не захотела бы принимать участие в работе над сценарием! Ни сценаристы, ни режиссер их с Полин не нашли, а вот дотошная новозеландская журналистка Лин Фергюсон немедленно кинулась искать прототипов.
Энн охватило ужасное волнение, когда она узнала от Фергюсон, которая под вечер все-таки пробралась к ней в дом, что та нашла и Полин Паркер. Суд запретил подругам видеться в течение 20 лет, но срок давно истек. Удивительно, что Полин тоже выбрала себе пристанище в Шотландии, в какой-нибудь сотне миль от Энн!
— Она живет совсем одна, стала очень набожной католичкой, — рассказала Фергюсон, — и учит ездить верхом детей-инвалидов.
Когда мисс Фергюсон, встретив Полин на улице, заявила, что знает, кто она такая, та отрезала:
— Я — Хилари Натан, никакой Паркер не знаю и комментировать ничего не собираюсь.
…Энн провела в самой суровой новозеландской тюрьме Эден пять с половиной лет, и ее освободили досрочно, по амнистии. Большую часть времени она находилась одна в крошечной камере с бетонным полом и ледяными стенами, повсюду шмыгали крысы, стояла невыносимая вонь. Но никаких претензий или жалоб у Энн не было, это оказалось все же лучше смертной казни, которой она заслуживала. Узница только боялась, что не искупит содеянного зла даже в таких условиях. Она не ждала освобождения и не мечтала о нем, и когда вдруг через три года ей разрешили заочно учиться, Энн показалось это незаслуженным счастьем. Находясь в тюрьме, она сдала на высшие баллы все школьные предметы, и ей открылась возможность поступить в лучшие университеты страны. Ни единого раза ее не навестили родственники — разве не само собой разумелось, что отец с матерью отказались от такой дочери?
И вдруг под конец 1959 года, когда Энн исполнился 21 год, ее освободили и депортировали в Англию, где ее встретил отец Генри Хьюм. Никакой Джульет Хьюм больше не сущ ествовало, ей выдали документы на имя Энн Перри — она выбрала фамилию отчима, за которого вышла замуж мать.
Насколько же страшнее тюрьмы оказались первые годы на воле! Не было никакой уверенности в том, что у нее есть право жить — ходить по улицам, смотреть на людей, разговаривать с ними... И как же душе мучительно оказалось носить страшную тайну, постоянно ощущать себя изгоем. Родные не общались с ней, отец выделил Энн крошечное пособие, только чтобы она не умерла с голоду, но спасибо и на этом. На что еще она могла претендовать? Накопив на билет, девушка отправилась в Америку, поселилась в Лос-Анджелесе. Она надеялась, новый континент придаст ей сил. Энн за гроши убирала дома, сидела с детьми, отмывала больничные палаты и однажды случайно познакомилась с мормонами, они привели ее в свою церковь. Она поверила, что мормонский бог любит и принимает грешного несовершенного человека и что любой грех, раскаявшись, можно отмолить, и он будет прощен. Тайной мечтой, в которой Энн боялась себе признаться, была надежда стать писательницей. Она послала несколько своих исторических романов в разные издательства в Лос-Анджелесе, но все они были отвергнуты.
Остались ее фотографии тех лет, на них изображена женщина — интересная, изящная, породистая, с густыми каштановыми волосами и очень печальными серо-зелеными глазами, в которых отражается то бездонное одиночество, которое она на самом деле испытывала. Любовь для нее навсегда закрыта, это несомненно, у нее нет права никого любить и еще меньше права ожидать ответной любви. Но это все равно случилось. Во время недолгой службы стюардессой внутренних рейсов — Энн к этому времени перебралась из Америки обратно в Англию — ей улыбнулся пилот, а потом предложил выпить по чашечке кофе в аэропорту. Роман с Деннисом Кларком был потрясающим: он водил ее на аттракционы, где Энн как ребенок визжала от восторга, покупал пирожные и шоколад и говорил бесконечные комплименты — ее лицу, глазам, рукам, ее исключительным душевным качествам. Кларк, пожалуй, никогда не видел молодых девушек, которые каждый день выносят еду собакам и голубям, стучатся в двери ко всем соседкам-старушкам, принося каждой их любимые блюда, собственноручно приготовленные; карманы Энн всегда были полны конфет и сладостей, которые она раздавала детям.
— Ты прямо добрая волшебница, — удивлялся Кларк.
Он сделал ей предложение в канун Рождества 1961 года — встал на одно колено, как полагается, произнес речь, протянул обручальное колечко.
— Вечером нас ждет на ужин моя мать, — многозначительно произнес Кларк. — Хочет с тобой познакомиться поближе.
Познакомиться поближе? Значит, Энн придется обманывать эту женщину, а потом всю жизнь обманывать и Кларка? Когда он вышел в магазин, Энн наспех написала записку, что недостойна его, что он ее совсем не знает, и... пустилась наутек. Так закончился ее первый и последний настоящий роман. Никогда ей не выйти замуж, не растить детей — она просто не сможет обманывать мужа, притворяясь кем-то другим. Смирившись с одиночеством, Энн осознала: если уж ей не найти человека, с которым она разделит жизнь, то дом, в котором ей будет по крайней мере уютно, отыскать возможно. Поиски и привели ее в Шотландию, в уединенную деревушку Портмахомак, здесь она и осела.
Писать по-прежнему оставалось ее самым любимым делом, и в 1978 году Энн взялась за свой первый детектив «Призрак с Кейтер-стрит», и через год — ей исполнилось уже 39 — книгу напечатали! К тому времени она уже закончила вторую и принималась за третью… Дело пошло, из Энн буквально полились детективы, один успешнее другого. «Находка на Калландер-сквер», «Воскрешение на Ресуррекшн-роу», «Утопленник из Блюгейт-филдс», «Смерть в Поместье Дьявола»...
С книгами пришли деньги и слава, а потом и с таким трудом обретенное душевное равновесие. Нет, она вовсе не жила одна: рядом всегда находились два кота и собака, со временем она наняла секретаря, кухарку и садовника.
И сейчас, после выхода фильма, ее жизнь снова оказалась под угрозой! Ладно журналисты! Энн всерьез опасалась, что к ней ворвутся «добрые» соседи — почтальон Джек, живущий напротив, семья фермера Билла, милейшие конюхи — Чип и Грант… и потребуют, чтобы она, подобно прокаженной, покинула их поселок, потому как они не желают видеть ее здесь! И что? Снова колесить по свету, как раньше, в поисках места, где бы прилепиться? Ее книги перестанут покупать, она опять станет нищей, как в молодости... На что тогда лечить больную старую мать? Как помогать семье брата? Они все рассчитывают на нее. Племянники учатся за ее счет, Энн осыпает их подарками, балует, обожает.
Позвонила Мег, литературный агент Энн.
— Звоните сказать, что мой тур отменен? — уныло произнесла Энн. — Я к этому готова...
— Что вы, мисс Перри, — затараторила Мег, — публика ждет вас! По всей стране раскуплены все билеты, такого никогда не было даже при всей вашей популярности!
— Неужели вы поедете, Энн? — удивился Питер. — Они же доконают вас вопросами. Я бы всерьез советовал вам надеть бронежилет. Люди злы...
Ну нет, никаких бронежилетов! Раз бог велит ей выйти из тени и перестать прятаться, она так и сделает. Если с ней что-то случится — значит, это часть ее долга людям. Брат, обычно сопровождавший Энн в турах, на сей раз ехать отказался.
Первым городом был Лондон. Из отеля в Майфере Энн, одетая в элегантный костюм с приколотой к отвороту пиджака крупной брошью, вышла предусмотрительно через черный ход — там ее ждало такси: у центрального входа уже собралась огромная толпа.
Благополучно добравшись до старейшего книжного магазина на Оксфорд-стрит, Энн сделала шаг из машины, и тут же ногу обожгла резкая острая боль — в нее попал брошенный кем-то камень. У дверей стояла толпа, стиснутая полицией, но какие-то хулиганы все-таки прорвались в первые ряды. К счастью, их быстро поймали и увели. Идти было невыносимо больно, но Энн шла, стараясь не прихрамывать. Ее уже окружили адвокаты, издатели, давно знакомые хозяева магазина. Из толпы все-таки донеслось несколько выкриков:
— Убийца, убийца!..
Правда, их сразу захлопали и засвистали.
Перед битком набитым залом Энн стояла, чувствуя себя маленькой, беззащитной и совершенно потерянной. Издатель порекомендовал начать с рассказа о вышедшей книге, как она всегда делала на подобных встречах, но сейчас, видя, с каким жадным любопытством смотрят на нее сотни глаз, понимая, что эти люди пришли сюда не только ради ее очередного детектива, Энн решила: читатели имеют право знать о ней правду.
— Вы можете задавать любые вопросы, — судорожно глотнув воздуха, тихо произнесла писательница. — Я знаю, что их у вас много...
Люди вдруг притихли, глядя на элегантно одетую женщину средних лет, у которой дрожали губы. Кто-то неожиданно захлопал, его поддержали, и через секунду ей уже аплодировал весь зал. Энн ответила глубоким поклоном, сердце колотилось так, словно сейчас выскочит прямо на стол. Удивительно, но вопросов о страшном прошлом было немного. Спросили о ее семье... Да, отец встретил ее из тюрьмы, и больше они никогда не общались; мать заговорила с ней только после того, как Энн стала довольно известной писательницей; то же касается брата. Тема убийства в их семье — табу.
— Пыталась ли я покончить с собой? — повторила Энн вопрос молодого человека из последнего ряда.
Да, пыталась, и не один раз. Когда ее стали выводить на прогулки с другими заключенными, она узнала, что в тюрьме распространен способ самоудушения, и в камере она несколько раз пыталась это проделать, но у нее не получилось. Выйдя на волю и оказавшись в Лондоне, она испытала такое жгучее отчаяние, что решила утопиться в Темзе по примеру Вирджинии Вульф. Набила карманы брюк камнями и вошла в воду. Однако в отличие от Вульф Энн отлично плавала и, испугавшись в последний момент, сумела буквально выскочить из штанов.
Зал хлопал, Энн плакала, и люди уже стали подходить к ней, чтобы подписать книги. Некоторые ободряюще улыбались, иные даже пытались в знак поддержки тронуть ее за плечо.
Поздним вечером, сидя в номере отеля и глядя на огни Лондона, Энн думала о том, что впервые в жизни счастлива. Ни один дорогой для нее человек не отвернулся от нее, да и читатели тоже остались с ней. Все это означает, что бог наконец простил ее...
P.S. Сейчас Энн Перри 76 лет, она по-прежнему живет в своем любимом доме в Шотландии и пишет. Половину своих доходов писательница жертвует церкви и на благотворительность. На ее деньги в округе построено несколько больниц и интернатов для престарелых.
Подпишись на наш канал в Telegram