Так сложилось, что «главным таксистом» французского кино навсегда останется Сами Насери. Образ брутального симпатяги крепко полюбился зрителям не только Франции, но и всего мира. Как и у его экранного героя, у Насери постоянно возникают проблемы с законом. Сами отстаивает свои права и всегда дает сдачи, отвечая на оскорбления. Журналистов терпеть не может, но для «Каравана историй» сделал исключение. Хотя, признаться честно, во время разговора корреспондент очень боялся получить подзатыльник за бестактный вопрос.
— Сами, вопрос неизбежен. Ваше имя постоянно мелькает в криминальной хронике. Вы либо под следствием, либо сидите, либо находитесь в ожидании приговора. Ваша жизнь здорово смахивает на сценарий боевика, в котором вас привыкли видеть зрители всего мира.
— Слушайте, в своей жизни я наделал не только массу глупостей, но и много хорошего… Почему журналистам всегда интересны только мои темные стороны? Наверное, вам легче продавать свои журналы, если в них будет концентрат негатива? А я, между прочим, снялся в 48 фильмах, у меня 4 приза за исполнительское мастерство, «Золотая пальмовая ветвь» Каннского кинофестиваля за роль в фильме «Патриоты». И вы посмотрите, в прессе говорят только о моих драках. И ваш первый вопрос о том же.
— Не случайно вы сыграли в театре жестокого преступника Алекса в постановке «Заводной апельсин». Публика не представляет вас в другом образе! У вас растет сын, а если однажды родится дочка — как воспитывать будете?
— Жестко. Она не будет мямлей. Научу постоять за себя, отбивать удары… но все это при условии, что где-то за углом всегда буду сидеть я, приглядывать за ней, сторожить и защищать ее. Я понимаю, что все ваши вопросы так или иначе ориентированы на то, чтобы вывести меня на некое покаяние. Я сделаю такое заявление: я никогда не поднимал руку ни на женщин, ни на детей. Мои разборки велись исключительно с мужчинами, равными противниками. Я придерживаюсь мнения, что порой война необходима, чтобы изжить конфликт. Да, я получал удары, но я их и отбивал. Получал много. Но, как говорится в умной пословице: то, что нас не убивает, делает сильнее. Так вот это про меня.
Впрочем, я давно сложил оружие. Принял твердое решение: больше никаких историй, трагедий, тюрем. Жизнь такая короткая, надо успеть прожить свое счастье. Жаль только, что когда понимаешь это, тебе и в тебя уже мало кто верит. Но лично себе я верю, не сомневайтесь. Я истратился, поистрепался значительно. Использовал все свои ресурсы. И у меня больше не осталось времени и сил на ошибки. Теперь я хочу жить. Потому что устал не жить. И я знаю точно, что больше не упаду. Говорю себе об этом каждый раз, но особенно — когда смотрю в глаза своему сыну Жюльяну. Он должен гордиться мной. Ради него, собственно, я и держусь на поверхности. Все просто.
— Вы никогда не поднимали руку на женщин, при этом они осмеливались поднимать руку на вас. Если верить сообщениям прессы, в ваших любовных ссорах часто возникал нож. Причем как в ваших руках, так и в руках ваших подруг. Читала о деле от 15 января этого года — ваша девушка Одри порезала вам во время ссоры руку. Хоть что-то проясните?
— Вот история 2007 года. Я познакомился с девушкой и влюбился. Обычная девушка, простая, но у нас получилась любовь… она была темненькая, с узким разрезом глаз, я даже прозвал ее «китаяночкой». Нам было хорошо вместе, хотя не могу сказать, что отличался примерным поведением и верностью. Наверное, я просто не способен быть с женщиной правильным, хорошим. Я подвираю, изменяю — и все потому, что никогда не был по-настоящему влюблен. В этом, возможно, причина. Не повезло мне пока в любви. Все то время, что мы были вместе, ее друзья активно судачили о нас за спиной, настраивая ее против меня. Они говорили: «Дался тебе этот чел, он наркоша, такой-сякой». Но она продолжала быть рядом. Даже когда мы ссорились и расходились, все равно не теряли друг друга из виду, все время были на связи, все время поддерживали чувства. А потом я узнал, что она встретила кого-то другого, «положительного», бесконфликтного, примерного во всех отношениях человека. У него даже были дети. И она ушла от меня. При этом всегда, когда мне было плохо, я знал, что могу набрать ее номер — и она придет ко мне на помощь. Как-то раз, когда я попросил ее одолжить мне немного денег, случился трудный период, она решила навсегда разорвать со мной отношения. Дала мой телефон своему «правильному» парню, тот позвонил мне и пригрозил: «Оставь ее в покое, иначе…» «Иначе что?» — переспросил я. «Иначе я отыщу тебя и сделаю очень-очень больно».
— И вы, как таксист Де Ниро, стоя перед зеркалом и репетируя нападение в ключевой сцене фильма, наверняка переспросили его: «Это ты мне говоришь? Нет, постой-ка, это ты ко мне обращаешься?»
— Да, а потом добавил: «Хочешь достать меня? Давай, приходи, решим вопрос». И дал ему адрес. И он пришел. И сразу же набросился на меня, вынул из кармана пистолет и приставил дуло мне к лицу. Я достал ножичек, очень кстати там оказавшийся. Причем, что интересно, не мой. Мой дома остался. Это был «игровой» нож, аксессуар из костюмного набора для моего фильма «Плетельщик стульев». И кожаная куртка, в которой я тогда был, и тот нож в кармане — все это я оставил себе после съемок и носил повседневно. Мужик прямо не стоял, руками размахивал, дергался, и так получилось, что я, уклоняясь от ударов, закрывая лицо руками, случайно полоснул его лезвием по горлу, хотя не хотел этого. Полилась кровь, он сразу убежал, а я остался на «месте преступления»… которое вскоре покинул, вернувшись домой. Там меня начали атаковать звонки из участка. Туда с заявлением пришла моя бывшая возлюбленная. Она выдвинула против меня множество обвинений — помимо «нападения на жениха», я, оказывается, виноват в том, что ее преследую, домогаюсь, слежу за ней по телефону и вообще — я предпринял попытку убийства. Полный набор. Не понимаю, куда уходят чувства? Во что превращаются воспоминания? Полиция предупредила: если я добровольно не явлюсь к ним, не сдамся, то через полчаса будут перекрыты все аэропорты и вокзалы… Я почувствовал себя в эти мгновения государственным преступником!
Доказать что-либо я не мог, факты были против меня. Так я оказался за решеткой.
— Давайте не будем больше об этом. Расскажите о своем детстве.
— Родился я в 1961 году в Париже. Мама моя была нормандка, папа — алжирец. У меня трое братьев и две сестры. Один из братьев умер в 1988 году, так что нас теперь стало чуть меньше. Каждому ребенку родители дали от себя на память двойное имя — французское и арабское. Так что мое полное имя звучит как Саид (Сами) Робер Насери. Робером звали моего французского деда, отца матери, — я получил это имя в его честь. Он был кровельщиком в провинциальном городке Бомоне, причем очень удачливым. Его уважали за золотые руки и мастерство, называли «месье Крыша». В свободное время мой дед-нормандец ухаживал за немногочисленным домашним скотом и гнал кальвадос из аламбика.
Но настал печальный день, когда дела его пошли совсем плохо, он разорился и не нашел для себя другого выхода, как самоубийство. Повесился в своем ангаре… Бесславный конец, если учесть то, что ему удалось пережить. Во время войны дед с бабушкой вели настоящую подрывную деятельность — мимо их дома проходила главная дорога, по которой постоянно проезжали немецкие машины. Бабушка забрасывала ее гвоздями и острыми осколками. У врагов то и дело лопались шины, и они приходили в дедушкину мастерскую, чтобы он им их залатал. А однажды немцы все вычислили, посадили деда в мешок и живьем бросили в озеро. Как он тогда выжил, не знаю…
Моя мама в свое время уехала из того глухого местечка в Париж, и там, на вокзале Монпарнас, встретила моего будущего отца. Они влюбились друг в друга с первого взгляда и с того памятного дня никогда не расставались. Они родили шестерых детей! Мама была потрясающей красоткой — классической нормандкой, светлой шатенкой с небесно-голубыми глазами… — которые и мне перешли по наследству, и даже моему сыну. Брак француженки с алжирцем, да еще в разгар войны с Алжиром, был со стороны родителей смелым поступком, вызовом общественному мнению. Но им было все равно, они любили друг друга и были так счастливы… Папа работал маляром (а когда-то флористом, торговал цветами в Париже, близ церкви Сент-Эсташ), среди его самых ярких рабочих моментов было участие в косметическом ремонте Эйфелевой башни, например. Позже он собрал небольшую группу ремонтников, создал свою фирму, она приносила доход — так у нас получалось сводить концы с концами.
Вырос я в злачных местах, в районе печально известной улицы Сен-Дени — той самой, на которой стоят женщины в ожидании клиентов. Ютились мы в двухкомнатной квартире на последнем этаже в доме без лифта. Странно вспоминать, но я очень боялся засыпать в темноте, поэтому то и дело ложился под бок к братьям… Наше жилище здорово смахивало на богадельню: всем там находилось местечко, каждому доставался кусочек хлеба или доброе слово.
У нас регулярно столовался мой дядя, пьяница Патрис. И хотя мама его отчитывала за непристойное поведение, отец молча лепил ему бутерброды. Захаживал и какой-то сосед-коммунист, служивший в газете L’Humanite, — то и дело призывал нас принять участие в очередной демонстрации, много говорил о политике и с удовольствием оставался на ужин.
Денег в семье не хватало, но при этом мы всегда были чисто одеты. И у нас даже был телевизор, от которого мы не могли оторваться, радуясь приключениям Зорро и мультяшным дурачкам. Помню, как мы с мамой, взявшись за руки, шли за продуктами к каким-то перекупщикам — о, как же смердело в их магазинах! Она выбирала печень, сердце, потроха — какие-то отходы бойни. Я никогда не понимал, как она из всей этой тухлятины умудрялась делать вкусную еду. Везде на нее косились: всем не нравилось, что она ведет за руку арабского ребенка — в разгар войны это было почти скандалом. Мне ничего нельзя было делать лишнего. Если, например, позволял себе во фруктовой лавке схватить яблоко, как тотчас же получал. Продавец бросал матери: «Скажи своему крысенышу, чтобы ничего здесь не трогал!» Я был совсем малыш, но эти слова почему-то запомнил. Как запомнил и враждебное отношение, злость чужих людей… — это осталось в памяти навсегда. Каждое утро мама провожала меня в школу и встречала, мы шли вдоль улицы Сен-Дени и проституток, на которых я глазел с восхищением. Не понимал, по какой причине такие красивые девушки выстроились в ряд, что они тут делают? И более всего меня удивлял тот факт, что вечером они по-прежнему стояли на своих местах. Однажды я поинтересовался у матери, почему красавицы стоят на тротуаре. Чего ждут? Мама ответила: «У тебя закончились уроки, у девушек работа — вот они пришли на остановку автобуса и ждут, когда он придет и заберет их, чтобы развезти по домам».
Была одна проститутка по имени Лидия, которой мама поручила за небольшую плату водить меня по выходным гулять. О, это были счастливые дни — она приходила к нам во двор, cвистела, мама выводила меня, нарядного, в лаковых ботинках и чистом костюме, отдавала ей. Мы шли с ней то в Ботанический, то в Зоологический сад, то в кинотеатр «Рэкс» на Больших бульварах. Вход туда стоил всего 5 франков, можно было не только посмотреть новый мультик Диснея, но и полакомиться разными вкусностями, которыми торговали кондитерские лавки вдоль подъезда. Это были счастливые дни. Лидия не могла иметь детей, как говорила мать, и я для нее был настоящим маленьким другом. Так продолжалось до тех пор, пока мне не исполнилось десять. Потом Лидия бесследно исчезла, и я так никогда и не узнал куда…
Я был любимчиком родителей, самым младшим из всех, до тех пор, пока в семье не появилась новорожденная сестренка. Как же я разозлился, ведь все внимание автоматически переключилось на нее! Конечно, я пытался восстановить порядок. Дважды покушался на ее жизнь. Первый раз закрыл ей лицо подушкой, но мама внезапно вошла в комнату и помешала мне. Второй раз случился в сквере Эмиль-Шотан, где мы прогуливались. Стоило маме отвернуться, как я снял тормоза с колес детской коляски. Она медленно покатилась по дороге, вдоль сквера, один прохожий перехватил коляску практически в самый последний момент, когда она устремилась на проезжую часть. Что мне устроила мать! Сколько ни отнекивался, она все равно не верила.
А еще я конечно же состоял в дворовой банде. Она называлась «Каирской» — потому что место нашей явки в то время находилось у пассажа «Каир». Все мальчиковые группировки имели свои точки, от этого зависели названия: например, были «парни из Бастилии», «группа сквера Монтолон»... Дрались строго в определенных географических местах — дрались за девчонок, за какие-то принципы, нарушенные границы. Ходили в куртках, с велосипедными цепями. Я ничем не отличался от общей массы хулиганов, даже как-то мотороллер угнал, но прокатился на нем совсем немного — как-то очень быстро закончился бензин. Честно говоря, я был форменным хулиганом, persona non grata, которого выгоняли из всех школ. Не за плохие оценки, а за несносное поведение. Однажды попал в интернат Монтери — родителям строгое учебное заведение казалось идеальным решением моих проблем. Но я-то так не считал и дважды оттуда сбегал. Родители же все равно привозили меня обратно. В один прекрасный день решил предпринять более действенные меры — и в разгар урока английского пал на пол с приступом аппендицита — наверное, это был мой первый и довольно удачный опыт актерской игры, так как сам директор школы вызвался отвезти страдальца на своем «Ягуаре» домой. Директор вручил меня родителям и уехал, а я в интернат больше не вернулся. Дальше — больше. Увидев испуганные лица родителей, я не смог признаться в своем розыгрыше. Они повезли меня в ближайшую клинику Сен-Поль, оставили там. Меня поместили в палату, начали обследовать… я по-прежнему никому не говорил, что симулирую болезнь. Через три дня сбежал оттуда домой.
Потом родители пытались пристроить меня в школу с техническим уклоном, с практикой в гараже… но я был таким непоседой! Отовсюду сбегал, нигде не задерживался. Так и добегался до 18 лет. В тот период, кстати, я переживал серьезную личную драму — отец ушел из дома, влюбившись в другую женщину. Помню, остро ощутил его уход, когда открыл платяной шкаф и увидел внутри пустые вешалки. Да и по сей день ощущаю в сердце отголосок того тяжелого удара.
Я не знал, чем буду заниматься в жизни, суетился на случайных работах — то там, то сям, а потом стал искать легких и быстрых денег. Наша мини-банда состояла из трех человек. Пока не обзавелись мотоциклом, «работали» на велосипедах, обманывая уличных торговцев. Метод был простой: один отвлекал продавца вопросами, выманивал его на улицу, якобы чтобы посмотреть товар и прицениться, второй стоял в сторонке и следил за обстановкой вокруг, а третий проникал внутрь магазина, вынимал деньги из кассы, оставленной на какие-то мгновения без присмотра.
Знаете, я до сих пор радуюсь, что мы никому не причинили физического вреда… — наши воровские приключения казались нам такими романтическими. Казалось, мы попали в один из своих любимых крутых фильмов с Вентурой или Делоном, которыми в детстве засматривались. Наши действия были отточены, разыграны по минутам… Но однажды я не заметил, что ребята выбежали с деньгами из магазина, и продолжал удерживать продавца на улице за разговором о качестве фруктов. Почти час! Мои подельники не знали, как дать мне знак. Один из приятелей наконец-то решился пройти мимо и состроить мне многозначительную рожу, дав понять, что деньги у нас, надо сматываться. А то я точно до вечера дотянул бы!
Как-то раз мы с другом незаметно пробрались в магазин ковров, и пока друг узнавал у продавца, как найти нужную улицу, я тихо пробрался к кассе, откуда умыкнул, к своему удивлению, припрятанный там пакет с серьезной суммой денег. В другой раз полицейские, получив ориентировку на преступников, сорвавших с плеча какой-то женщины сумочку и умчавшихся на мотоцикле, случайно приняли нас за них. Ребята разбежались кто куда, а я на своем новеньком мотоцикле задумал с ними поиграть. Полчаса они за мной гонялись, пока мне не удалось от них оторваться. Таких историй было множество, всех не пересказать…
Мы были беззаботными молодыми дурнями, воровали ради какой-то надуманной романтики, нам нравилось рисковать, ощущать себя гангстерами… но мы не были ни злодеями, ни головорезами, ни подонками. Все делали легко, с улыбкой.
Отец, не зная о моей преступной деятельности, пытался привлечь меня к ответственности и взял в свою ремонтную группу. В мои обязанности входило перетаскивание мешков со строительным мусором, отбитой штукатуркой, подъем на этажи тюков с оборудованием, инструментов… Мне такая работа быстро наскучила, конечно. Да и уставал я страшно. Так что вскоре вернулся к прежним занятиям в банде. Для маскировки же подрабатывал в ресторанах официантом. Но мне моя жизнь все равно была не по душе. Не нравилось мне быть никем. Что-то свербило в сердце, требовало перемен. Но каких конкретно, пока не знал.
Увлекся тайским боксом. Мой тренер разглядел во мне ценное для борца качество — внутреннюю ярость. Увы, становиться профессиональным боксером мне не хотелось. Не нравилась мне эта молотьба на ринге. Да и вообще, трудно жилось с самим собой. Я был диким, взрывным… из тех, кто, едва проснувшись, уже ощущает глубокую депрессию и думает лишь о том, как бы пустить себе пулю в лоб. Не было у меня стоящего дела, не было достойного увлечения. По этой причине в мою жизнь вошли наркотики. Героин съедал все заработки, но помогал хоть как-то справляться и со внутренними комплексами, и с неустроенностью, и с неуверенностью. Вот так я оправдывал свою зависимость. Из всех своих друзей я единственный сидел на тяжелом наркотике. Серьезно попался я, тоже будучи под его воздействием. Меня классически подставили: наняли незнакомые люди на дело, а потом кинули. Они убежали, а меня поймали. Как в кино! Они хотели ограбить банк, меня наняли шофером — я должен был дожидаться их в условленном месте, а затем увезти с места преступления. Я покорно отсиживался в машине, а они тем временем вышли на другую улицу, сели в запасную машину и умчались в неизвестном направлении. Естественно, никто из них не собирался отдавать мне оговоренную часть денег. Я наивно подъехал к банку, пытаясь разглядеть своих знакомых, но никого не увидел. Зато обратил на себя и свое странное поведение внимание полиции… Они бросились ко мне, я попытался было уехать, свернул куда-то и попал в тупик. Поехал в другую сторону, но оказался в паркинге, где невозможно было развернуться. Бросив авто, выбежал на улицу… там меня и поймали. Так в 20 лет я загремел в тюрьму.
Своих подельников я не сдал, молчал все время, честно отсиживая срок. В тюрьме у меня не было никаких благ. Никаких смягчающих обстоятельств. Никаких льгот или уступок — потому как даже в застенках я вел себя непотребно. Постоянно дрался со всеми подряд, спорил с охранниками. То и дело попадал в карцер. Вначале на короткий срок, потом на более долгий. В тюрьме все происходит по часам: весь день в униформе торчишь в бетонной камере-коробке, а на ночь получаешь пижаму и матрас. Прогулки, еда... Единственная вольность — возможность брать в библиотеке книги, я никогда так много не читал, как там. Проглатывал книги! Помню жуткий холод своей камеры — несмотря на две трубы, которые проходили сквозь все камеры на этаже, никакого тепла не было. Окна, как нарочно, закрывались неплотно. На 100 евро сносно можно было жить недели три, не больше, покупая себе различные условия и поблажки.
В середине срока меня переправили из одной тюрьмы в другую, в знаменитую парижскую Санте. Попал в камеру с бывалыми типами. Одного, помню, звали Иисус. Все тело его покрывали татуировки, он провел в застенках половину своей жизни. По непонятной причине Иисус решил взять меня под свое крыло и предложил защиту. Наверное, тертый калач почувствовал, что я еще совсем зеленый сорванец, что он может стать для меня временным отцом. Он искренне хотел мне хоть чем-то помочь. Хотя даже в тех условиях я не изменял своим привычкам: дрался, часто попадал в карцер, опять дрался — опять попадал. Как-то в качестве протеста поджег свой матрас. Если бы меня вовремя не выволокли наружу, я отдал бы концы, задохнувшись от дыма.
Счастье, что был еще молодой, силы были, воля была, счастье, что удалось вырваться оттуда живым и невредимым.
Я вышел из тюрьмы в 1988 году, уехал в Ниццу, нашел работу и встретил женщину, которая впоследствии подарила мне сына. Салли приехала на Лазурный Берег с сестрой, была такой юной, загорелой, красивой... Мы познакомились на танцах и разговорились. Конечно, я наговорил ей кучу сентиментальной чуши: ты красивая, так потрясающе загорела, не хочешь ли покататься со мной на мотоцикле? Но за всеми этими глупостями оба чувствовали настоящую симпатию друг к другу. Хотя я и пытался довольно примитивно ускорить развитие отношений. Во время прогулки сделал вид, что обеспокоен состоянием мотоцикла, сказал ей, что он неожиданно сломался и нам стоит переночевать прямо на пляже, ведь уже смеркается, а завтра кое-как докатим его до мастерской. Она и слышать ничего не хотела — чини, и все! Пришлось разыгрывать целую сценку, как я сосредоточенно оцениваю поломку, как чиню… Наконец, о чудо, мотор опять заработал. Ничего не оставалось, как везти Салли домой. Мы встречались 2 недели, и лишь в самом конце каникул между нами все и случилось. Мы 12 лет прожили вместе. И по сей день сохранили связь…
Потом я вернулся в Париж, поселился в съемной квартире, где моими соседями были довольно странные люди. Не хотел расспрашивать их, чем они занимаются, все и так было ясно. Поэтому когда к нам в один прекрасный день на квартиру нагрянул целый наряд полиции, я не удивился. Только вот забрали в участок всех, в том числе и меня. И там не стали разбираться, принимал ли я участие в различных кражах этой банды: разве бывший заключенный может иметь достойное алиби? Вот почему я снова оказался в тюрьме, но всего на полгода.
Когда в 1989 году вернулся в Париж, отец помог мне попасть на стройку, я стал зарабатывать, купил машину на свои деньги. К лету стройка завершилась, я принялся ловить случайные заработки, побывал официантом, курьером, разнорабочим. Восстановил прежние связи, опять стал воровать — часы, украшения, всякую мелочь. Потом перепродавал. Меня опять повязали. Посадили. Я снова попал в знакомую обстановку. Помню, сидели как-то вечером в зале отдыха, «гостиной», смотрели детектив по телевизору, смеялись, покрикивали, энергично комментируя перестрелки и погони. И тут я вдруг возьми и скажи: «И я когда-нибудь буду сниматься!» Честно, не знаю, что меня осенило. Кто услышал, чуть не упал на пол от смеха. Один пошутил: «Когда-нибудь может быть, а пока, Кирк Дуглас, ты в тюряге. Дурак ты все-таки!» Я почему-то упирался: «Да нет, парни, я серьезно. Вот увидите!»
Наверное, я был настолько увлечен действием, что почувствовал себя персонажем фильма.
После выхода из тюрьмы я разыскал Салли, и мы решили поселиться вместе. Сняли квартиру в Париже. Я пошел работать курьером, официантом. Все шло хорошо, но вот полиция не хотела забывать обо мне. Как-то раз ворвались к нам на рассвете, надели на меня наручники, привели в участок, обвинили в вооруженном нападении на полицейского. Я никогда не носил с собой огнестрельное оружие, так как прекрасно понимал, что из меня можно сделать козла отпущения. Ни один полицейский никогда не поверит в моральное перерождение бывшего правонарушителя. Это расхожая истина.
Мое прошлое не спешило меня отпускать. Не хотело отпускать. Даже когда я стал знаменитым после первого «Такси», кто-то не поленился разослать по всем продюсерским фирмам и офисам мое «дело». Детали арестов попали в прессу, начались разговоры, пошли сплетни. Так я превратился в главного монстра и по сей день остаюсь им в глазах общественности.
Даже когда я захотел начать новую жизнь, освоить профессию драматического артиста и преуспеть в ней — все равно полицейские не давали мне забыть о том, что было когда-то, очень давно. Счастье, что мне удалось заработать себе статус, уважение, имя в кино. Это меня поддерживает. Придает мне сил.
На знаменитые театральные курсы денег не было, пришлось заканчивать более скромные. Но получил хорошее образование. Преподаватели считали, что импровизация — мой конек.
Конечно, я искал роли, ходил на кастинги. Долго и безуспешно. Получил как-то крошечный эпизод в картине «Леон» Люка Бессона, но узнать меня на экране невозможно — на лице моего героя шлем. Я в команде захвата SWAT под номером 1. И в сцене нападения на Леона именно я хватаю Жана Рено и стараюсь держать его крепко, чтобы он не вырвался до прихода подкрепления. Вокруг дым, меня не видно вообще… Но я держу Рено! Этот эпизод стал моей минутой славы. Незаметным появлением в таком отличном кино… Режиссер Оливье Даан, который годы спустя прославится блистательным биографическим фильмом об Эдит Пиаф с Марион Котийяр, доверил мне роль в фильме «Братья: Красная рулетка». Затем я попал на картину «Спица» и получил «Бронзового леопарда» на фестивале в Локарно, приз на фестивале в Безье и «специальное упоминание» жюри на кинофестивале в Париже. Поработал с Микки Рурком на продолжении «Девяти с половиной недель», которое снимала француженка Анн Гурсо в Париже.
Когда меня пригласили пройти пробы на роль таксиста Даниеля Моралеса для экшн-боевика «Такси», который продюсировал Люк Бессон, я узнал, что на эту роль пробовались другие артисты, очень знаменитые, но никого из них не взяли.
Мне же удалось «порвать всех» на пробах. Ради пущей убедительности я даже прошел подготовительный курс пилотажа на профессиональных треках в Ле-Кастелле. Так что роль получил мгновенно. Хотя и тут нашлось множество «доброжелателей», которые пытались уговорить Бессона не брать на главные роли меня и Фредерика Дифенталя — молодых, неопытных новичков. Да еще с дурной репутацией. Бессон никого не послушал, а мы с Фредом потом попали в номинацию премии «Сезара», стали звездами.
— Расскажите о съемках какого-нибудь яркого эпизода.
— Помните сцену погони и знаменитый момент прыжка машины с недостроенного моста? Съемки проходили на строительстве железнодорожных путей для скоростных поездов Марсель—Экс-ан-Прованс. Наши машины на самый верх доставили вертолеты! Режиссер говорит: можете ехать спокойно, в фильме при монтаже мы сделаем специальный эффект, будет казаться, что вы летите на дикой скорости. А в тот момент, когда два «Мерседеса» подъезжают к самому обрыву, вы тормозите, тогда в картине сразу пойдет синий экран (небо), спецэффекты… Вы, главное, остановитесь вовремя, обрыв пути-то настоящий!
Первые два эпизода прошли нормально, но на съемках третьего я летел на большой скорости, оператор поменял позицию и теперь снимал мой крупный план анфас. Тем временем Фредерик по сценарию должен был открыть дверцу и спустить ноги на землю, крича: «Остановись, остановись, мы никогда не доедем, ты не сможешь остановиться!» Он открыл дверцу, его ноги скребли асфальт… он истошно орал — и все было по-настоящему! По сценарию Фред должен был изображать панику и страх, но ничего не изображал — действительно находился в таком состоянии. Он не играл. Я летел на скорости, оператор со своей ручной камерой вперился мне чуть ли не в самое лицо, перекрывая обзор впереди, и при всем этом мне надо было так чувствовать дорогу и машину, чтобы вовремя тормознуть и никого из нас троих не убить. Сегодня, вспоминая тот момент, прекрасно понимаю: любой необдуманный маневр, неловкое движение, потеря ощущения дороги, внезапный отказ тормозов — и все, мы точно погибли бы!
«Такси» сделало кассу в прокате, меня стали приглашать в такие места, куда прежде я и не мечтал попасть. Меня могли пустить в ночной клуб даже в сандалиях! Передо мной распахивал двери клерк, приглашая сесть в специально поданную машину. Да-а, где все эти прислужники были несколько лет назад, когда я был никем? А сколько женщин вокруг меня завертелось! Вся эта ситуация напомнила мне знаменитую песню Шарля Азнавура на тему лживых связей и прихлебателей, которая называется «Мой друг, мой Иуда».
Потом были «Такси 2»… «Такси 3», в котором ко мне в машину садился сам Сильвестр Сталлоне, пошли деньги, я купил себе квартиру, модный автомобиль, проводил каникулы на курорте в Сен-Тропе, всюду возил с собой сына. Снимался в трех-четырех фильмах в год, столько было предложений.
Но жизнь никогда не делает нас счастливыми бесплатно. Все портилось. Пошли аресты за превышение скорости, за вождение в нетрезвом состоянии… И хотя, став звездой, я изменил к себе отношение общественности, неприятности все равно случались. Но с поправками. Когда меня арестовывали, то либо сразу отпускали, «закрыв глаза», либо предлагали провести ночь в КПЗ, уйти лишь утром, «для порядка». Не хочу перечислять свои аресты… заключения. Все так похоже…
Став звездой, я перешел в новое качество, меня уже не воспринимали как презренного араба, приезжего, у меня появились достойное имя, слава, статус, реноме. Теперь меня все хотели снимать: Спайк Ли связывался по поводу главной роли, Клод Лелуш пригласил сниматься в фильме «Одна за всех»; Изабель Аджани хотела играть только со мной в «Раскаянии»; Бельмондо позвал составить ему компанию в ленте «Свободное падение». (А ведь были времена, когда я юнцом увидел его впервые в 1977 году, в магазине видеокассет. Продавец совсем потерял дар речи, бросился его обслуживать, а я, пользуясь всеобщей суматохой, наворовал кучу кассет на перепродажу! Удачный был улов благодаря Жан-Полю!)
Я не выдержал такого взлета. Не выдержал. И опять сел на наркотики. Поначалу все шло легко и незаметно, я контролировал ситуацию. Но это иллюзия чистой воды. На самом деле наркотики взяли контроль надо мной. И об этом не стоит забывать никому. Быстро стал выдавать себя на публике. На съемках, особенно на крупном плане, меня подводили глаза — они будто выходили из орбит, взгляд плыл. Многие пытались не замечать моего состояния, да и я продолжал вести себя как победитель — разъезжал на BMW, купил квартиру в престижном районе, оплачивал учебу сына в частной школе. Думал, неуязвим. Все нипочем! Со мной ничего больше не случится…
Но не сложилось. Это теперь я понимаю, что важнее здоровья и нормальной жизни нет ничего. Звучит банально. Но это единственный правильный вывод, который я сделал в своей жизни.
Конечно, стражи порядка никогда обо мне не забывали. Они всегда стояли где-то в сторонке, следили, высчитывали ходы. Они и по сей день грозят мне всякими судами — отыскали где-то мою задолженность по налогам за 2001 год. Не хотят меня отпускать с миром.
Кстати, однажды в тюрьме со мной произошла очень романтичная история, такой роман в письмах. Я получаю письмо, подписанное молодой женщиной Одри. Она хотела мне помочь, поддержать меня. Просто так. В тюрьме было одиноко, она стала мне другом, навещала, слушала, приносила чистое белье. Когда я освободился, она пришла встречать меня, взяла за руку, повела в съемную квартиру, которую нашла для нас. Мы надолго стали парой… — такая вот история.
Когда освобождаешься от прошлого, делаешь определенные выводы, решаешь идти по солнечной стороне жизни. Выходя в очередной раз из тюрьмы, приходится все начинать заново. С нуля. Подниматься. Вставать на ноги. Идти дальше. Продолжать дышать. Я сполна заплатил за все грехи и проступки. Я познал жизнь со всех ее сторон и не зацикливаюсь на прошлом. У меня нет сожалений, я просто иду вперед.
Париж
Подпишись на наш канал в Telegram