Девятого августа 1913 года императорская яхта «Штандарт» вышла из Севастопольской бухты и взяла курс на Ялту. Августейшая семья стояла на палубе и с нетерпением ждала, когда в зелени парков покажется любимое итальянское палаццо — белоснежный Ливадийский дворец...
Крымская земля встретила Романовых полдневным зноем. Когда миновали виноградники и по главной подъездной дороге въехали в ворота, на которых висела табличка «Имение Его Императорского Величества», глазам предстал Ливадийский дворец. Построенный два года назад, он будто парил на фоне синего неба и сливающегося с ним моря. Арочные окна, изящные аркады, украшенные тонкой резьбой, мраморные колонны делали его легким и воздушным. Стены из прохладного инкерманского камня отсвечивали крахмальной белизной.
Парадные залы и жилые комнаты наполнились звонкими голосами великих княжон — Ольги, Татьяны, Марии, Анастасии — и их младшего брата Алексея. Особенно счастлива была старшая дочь императора Ольга. Еще в Севастополе, поднимаясь по трапу, она увидела его, свое С. — солнце, счастье, сокровище. Он протянул ей руку и помог взойти на борт «Штандарта». Яхта бросила якорь на ялтинском рейде, а значит, видеться теперь они будут часто...
Летней столицей империи Крым стал еще при Александре II. После того как лейб-медик Боткин признал схожесть благотворного здешнего климата со средиземноморским, царская семья приобрела в 1861 году имение под Ялтой под названием «Ливадия». Вслед за Романовыми в Крым стала стекаться русская аристократия — отдыхать в непосредственной близости от монаршей фамилии считалось престижным.
Фешенебельные летние резиденции тянулись вдоль всего южного побережья, превращая его в настоящую русскую Ривьеру. А скромная провинциальная Ялта сделалась модным курортом, русской Ниццей. При этом те, кому приходили в голову эти сравнения, отмечали превосходство киммерийских пейзажей и климата перед французскими.
В Ливадии Романовы вели тихую размеренную жизнь. Здесь не следовали чересчур жесткому придворному этикету и отдыхали от назойливой предупредительности царедворцев. Николай часто ездил по улицам Ялты или вдоль набережной в открытом авто. Иногда сопровождал императрицу в поездках за покупками, что в Петербурге даже представить было немыслимо.
Юные княжны ходили с фрейлинами по магазинам, не упуская случая заглянуть к «Флориану» — пирожные во французской кондитерской продавались изумительные. Им нравилось, смешавшись с нарядной толпой, делать покупки как все остальные. Когда барышень не узнавали, они приходили в восторг.
Утро начиналось с чашки кофе на балконе. Пока Николай работал в своем кабинете с документами и принимал ежедневный отчет министра двора Владимира Фредерикса, дети занимались с преподавателями. Затем следовал завтрак в кругу семьи. Дни были наполнены прогулками, катанием по парку на велосипедах, плаванием на байдарках, походами в горы, теннисом и модным «бэдминтоном».
Несказанное удовольствие доставляли морские ванны: государь и его дочери прекрасно плавали. Купания были доступны и челяди. «Все наши люди, казаки, солдаты плещутся направо и налево от нас в известные часы, — писал Николай матери, Марии Федоровне, — и такая возня происходит на берегу, весело смотреть!» После позднего обеда читали вслух, пели под гитару, играли на бильярде, увлекались синематографом.
Ялтинский архитектор Николай Краснов, придав Ливадийскому дворцу вид палаццо времен итальянского Возрождения, сделал все, чтобы внутренняя планировка соответствовала запросам нового времени. Особняк имел электрическое освещение, центральное отопление с вентиляцией, горячую и холодную воду (а для ванн — морскую), лифт и телефон. Личные покои хозяев располагались на втором этаже. Их обустроили в стиле модерн со свойственным ему изысканным подбором материалов и обивочных тканей.
Императорская семья въехала в новый дворец еще в 1911-м.
— Я в восторге от своего верхнего кабинета, — говорил Николай.
— А нам с Марией понравилась электрическая подъемная машина на солярий, — вторила отцу младшая дочь Анастасия. — Будем на ней кататься в плохую погоду.
Лифт и в самом деле был замечательный. Кабину, устланную ковром, изготовили из красного дерева, украсили зеркалами и поставили диван. Радовали Анастасию и телефонные аппараты из полированного ореха. «Повисеть на телефоне» она особенно любила.
Зодчий был обласкан царской семьей. Даже обычно замкнутая императрица очень к нему благоволила и не только назначила учителем рисования для своих детей, но и часто приглашала к утреннему чаю. Сегодня к ней в гости пожаловали сестра мужа Ксения Александровна и княгиня Зинаида Николаевна Юсупова. Краснов терялся в присутствии столь важных дам, заикался и краснел. Казалось, ему легче выстроить еще один дворец, чем вести светские беседы и расшаркиваться на паркетах.
— Какое счастье, Николай Петрович, что вы предусмотрели множество террас, галерей и лоджий, — пришла на выручку Александра Федоровна. — Мы сидим и наслаждаемся морским бризом и ароматами садовых цветов.
— Как и положено в архитектурной фантазии на тему Италии, государыня. Южный дворец должен быть весь открыт морю и солнцу, — отрапортовал Краснов.
— Как успехи девочек? — поинтересовалась государыня.
Ответить архитектор не успел. Из будуара императрицы вдруг раздалось глубокое низкое контральто знаменитой цыганки Вари Паниной. Это проказница Анастасия на всю мощь завела граммофон, а Мария села за рояль и быстрыми пальчиками пробежала по клавишам. Какофония звуков нарушила тишину ленивого дачного утра.
— Оля, — позвала мать старшую, — пожалуйста, утихомирь баловниц.
Краснов же был очень доволен: шалости девочек освободили его от тяжкой повинности продолжать светскую беседу.
— Простите, сударыни, у меня урок, — поспешил он откланяться.
Не найдя сестер в комнатах, Ольга вышла в парк и углубилась в аллеи.
— Оленька, Оля, — вдруг откуда-то сверху позвала Анастасия.
Она сидела на ветке старого дуба и болтала полными ножками в белых чулках. Соломенная шляпка съехала на затылок, русые с рыжеватым оттенком локоны растрепались.
— Зачем ты забралась туда?
— Боюсь, мама будет ругать. Вот и решила переждать тут, пока все не успокоится.
— Но Николай Петрович ждет тебя и Марию на урок. Немедленно отправляйся в классную комнату.
Проказница скатилась с дерева и помчалась в сторону дворца. Маленькая «Настаська» была неистощима на выдумки, шалости и проказы. Могла часами без устали носиться по парку, играя в прятки, любила лапту и фанты. Она умела подмечать забавные черты людей и талантливо их имитировать, за что получила от отца прозвище «наш домашний клоун». Столь же легким и веселым нравом обладала Мария, красавица с ярким румянцем, которую за покладистый нрав и немного мешковатую услужливость нарекли «наш добрый толстый Туту».
Ольга прошла по извилистой дорожке парка к месту, откуда открывался прекрасный вид на Ялту, и всмотрелась в даль, где на рейде стоял «Штандарт». Княжна знала: там, на яхте, сегодня дежурит ее тайное счастье...
Он появился на императорской яхте в 1911 году. Ему двадцать с небольшим, прекрасно воспитан, хорош собой, к тому же герой.
— Ваше Величество, разрешите представить мичмана Павла Воронова, прибывшего к нам с крейсера «Адмирал Макаров», — отрекомендовал незнакомца старший офицер «Штандарта» Николай Саблин. — Будучи гардемарином, Павел Алексеевич принял участие в спасении пострадавших при землетрясении в Мессине в 1908 году.
Воронов с достоинством поклонился.
— То есть вы были не только свидетелем, но и непосредственным участником трагических событий в Италии? — поинтересовался император.
— Да, Ваше Величество.
— Надеюсь, не откажетесь посетить нас и рассказать об этом?
— Почту за честь, государь.
В этот момент на палубу выбежал семилетний Алексей. Отец время от времени окликал расшалившегося ребенка, чтобы угомонить, но тот делал вид, что не слышит.
— Молодой человек, — с легкой укоризной обратился мичман к цесаревичу. — Мы находимся на военном корабле, а вы балуетесь.
Наследник оторопел и вопросительно взглянул на родителя — он не привык к замечаниям. Император пожал плечами и повернувшись к Воронову, незаметно для сына поднял вверх большой палец.
В ноябре того же года Ольге Николаевне исполнилось шестнадцать. По этому случаю в только что отстроенном Ливадийском дворце Николай II давал большой бал. Съехалось много гостей: великие князья с семьями, знакомые, проживающие в Ялте и окрестностях, офицеры «Штандарта» и местного гарнизона. Белый мраморный зал — парадная столовая дворца, рассчитанный на сто человек, был ярко освещен. В вестибюле играл оркестр военных трубачей.
Ольга в длинном розовом платье, с высоко забранными светло-русыми волосами принимала поздравления. Личико именинницы горело таким радостным смущением, такой юностью и жаждой жизни, что от него невозможно было отвести глаз. К княжне подводили блестящих офицеров, она танцевала со всеми и по окончании благодарила чуть заметным кивком головы.
Государь назначил старшую дочь шефом 3-го гусарского Елисаветградского полка, представители которого тоже прибыли на бал. Командир полка Мартынов, видный мужчина с черными усами, пригласил Ольгу на мазурку и стоя перед своей дамой на одном колене, галантно обводил ее вокруг себя. Легкая как пушинка девушка совершала стремительные па, ловя восхищенные взгляды бравых гусар, одетых в светло-синие мундиры и ярко-красные рейтузы. Но они мало интересовали юную княжну. Ее глаза искали в толпе героя Мессины. Вскоре он появился — в белом парадном кителе с золотым аксельбантом на плече — и пригласил ее на тур вальса. Публика расступилась, пара вышла на середину зала, с нетерпением дожидаясь первых тактов музыки...
Государь с супругой наблюдали за дочерью. Ее глаза сияли, на щеках от волнения выступил румянец: сказка чудесным образом стала явью и Ольге не верилось, что все это происходит с ней. Молодежь без устали танцевала до полуночи. На балу разрешили присутствовать и младшим великим княжнам Марии и Анастасии. Милые хохотушки и шалуньи очень веселились, порхая как бабочки среди танцующих.
Взволнованный мичман Воронов вышел на крыльцо. Волшебная крымская ночь с низкой полной луной, золотившей верхушки кипарисов, парк, полный цветущих роз, отдаленный рокот волн и прелестная молодая принцесса слились в одну сказочную картину. Павел чувствовал: в его жизнь вошло что-то новое и неизведанное. «Боже мой, — подумал он. — Я, кажется, влюбился в царскую дочь!» А в дневниках великой княжны появляются сначала отдельные слова, а затем целые фразы, написанные придуманным ею шифром, и литера «С», за которой она спрятала мичмана.
Впрочем, воспитанный, сдержанный Воронов нравился не только ей, но и всем остальным членам семьи. Император охотно выбирал его в партнеры по теннису, старшие дочери — в кавалеры на танцах и в спутники на горных прогулках. Цесаревич, устав в пути, с удовольствием перебирался к Павлу на руки. Мало-помалу мичман, а с апреля 1913 года лейтенант Воронов сделался непременным участником едва ли не всех значимых событий в жизни императорской семьи. В дни, свободные от службы, он регулярно появлялся во дворце: принимал участие в беседах за большим чаем, играх, затеваемых жизнерадостным квартетом великих княжон.
...Стояла прекрасная погода. После занятий с Пьером Жильяром Ольга прибежала к себе, схватила зачехленную ракетку и поспешила на корт. Она знала: сегодня отец играет с Феликсом Юсуповым и Павел тоже обещал поучаствовать. Шел уже второй сет, император, как всегда, отдавался теннису с азартом. Он был одет в белые брюки, белую рубашку с двуглавым орлом на нагрудном кармане и легкие парусиновые туфли. Столь же элегантно выглядел и Феликс Юсупов, в лице которого проглядывали восточные черты, доставшиеся от татарских предков.
Ольга и Павел сидели на скамейке у корта и следили за матчем. Княжна слегка подшучивала над Юсуповым — она не слишком жаловала самовлюбленного «золотого мальчика».
— Этот господин свою красоту носит гордо, словно застывшую на лице маску, — подметил Павел. И вдруг неожиданно признался: — Знаете, я ведь тоже из татарского рода. По легенде, в XV веке имя Вороны дали трем братьям, татарским мурзам, которые обосновались на Волге после великого нашествия. Про них говорили «Слетались на добычу как вороны!». Прозвище и стало их русским именем.
— Вот уж никогда бы не подумала, — удивилась девушка.
— А играет Юсупов все-таки здорово, — вернулся к теннису Павел. — Не зря слывет первой ракеткой империи. Руки у него нежные, холеные, а удар — необыкновенной силы.
— Да, у папа наконец появился достойный соперник.
Николай остался доволен матчем. Тем более что Юсупов дипломатично позволил императору выиграть.
Заканчивался длинный южный день. Белоснежный дворец погружался в сон, но в комнате старшей княжны, которую она делила с Татьяной, далеко за полночь светился маленький ночничок. Ольга достала заветный дневник и занесла в него все, что взволновало ее за день: «...Поехали в Массандру. В аллее встретили мое С, Кублицкого и Ипполита. Играли в разные игры, колдуны, кошки-мышки... Зашли к Алексею на поляну, пили чай и картошку пекли, в сене валялись».
Между хорошенькими принцессами и молодыми офицерами допускался легкий флирт — избежать его в кругу жизнерадостной молодежи невозможно. Но была граница, которую никто никогда не переступал. Однако лейтенант и великая княжна увлеклись друг другом не на шутку...
На танцах Воронов чаще всего приглашал Ольгу, проявлял выходящую за рамки светских приличий радость при встречах, оказывал ей многочисленные знаки внимания. Да и на яхте заметили: если Воронов наводит бинокль в сторону дворца, значит, где-то на берегу мелькает белое платье старшей княжны. «Сидели у Мама в комнате. С. записывал на листе вещи для базара, я сидела около. Так радовалась его увидеть. Вчера весь день не видела, и мне его очень недоставало... Потом я для него на рояле поиграла, и когда Папа? вернулся, пили чай», — писала она в дневнике.
...Ольга вздохнула и перевела взгляд на тонкий профиль спящей сестры. С Татьяной ее связывала тесная дружба, не раз хотелось поделиться с ней тем, что переполняло сердце, но девушка не решилась доверить свою тайну.
В один из погожих октябрьских дней Николай надумал прокатиться со старшими дочерьми на моторе до водопада Учан-Су, что по пути к вершине Ай-Петри, и через Ялту вернуться домой. В поездку Ольга с позволения отца пригласила и лейтенанта Воронова. Все вокруг утопало в лучах яркого осеннего солнца: скалистые утесы, отвесно стоящие над морем, маленькие татарские деревушки и ярко-белые мечети. Императорский кортеж, состоящий из трех авто с открытым верхом, поднимался по серпантину горы Могаби в сторону ай-петринского перевала.
На одном из поворотов путешественники оставили машины и по убегающей лесной тропе направились к водопаду, шум которого слышался за километр. Водопад ошеломлял грохотом и красотой летящего потока, который срывался с почти стометровой высоты, чтобы разбиться о скалы и рассыпаться мириадами радужных брызг. На обратном пути полюбовались пейзажем ялтинского амфитеатра: сине-фиолетовыми горами с пятнами снега на вершинах, расстилающимися в долине садами и виноградниками, уютными улочками и респектабельной набережной.
Когда императорский «Делонэ-Бельвиль» миновал ворота Ливадийского парка, Воронов вышел из мотора, слегка покачиваясь добрел до ближайшей скамейки и упал на нее. Павлу было крайне неудобно перед барышнями, но он ничего не мог с собой поделать.
— Признаться, на море чувствую себя более уверенно, — виновато произнес он.
— А все потому, что наш водитель мсье Кегресс — известный лихач, — засмеялась Татьяна. — Те, кто садится в императорское авто, долго помнят поездку. Но когда ему указывают на быструю езду, хитрец отвечает, что государь это любит.
— Не смущайтесь. Папа тоже далеко не сразу принял авто, — успокоила лейтенанта Ольга. — «Пока живу в Ливадии, моторы не должны появляться в Крыму», — заявлял он под впечатлением первых неудачных попыток проехаться на этой «керосиновой штуке». Но в Германии у нашего дядюшки Эрнста Гессенского пришлось совершить несколько поездок, и он стал относиться к моторам более снисходительно. А потом и вовсе увлекся.
— Боюсь, в отличие от императора я не увлекусь ими никогда, — вздохнул Павел.
Княжны ужасно веселились: такой храбрый офицер, а испугался быстрой езды. Им, привыкшим к авто с детства, это казалось весьма смешным.
— Вот подождите, мы вас свозим на Бешуйскую дачу, к нашему охотничьему домику, — лукаво пообещала Татьяна. — Дорога, которую туда недавно проложили, проходит через самый высокий массив — Бабуган-яйлу.
— Пощадите, княжна, — взмолился Воронов. — Лучше попасть в самый грозный шторм, чем с бешеной скоростью мчаться по горным крымским кручам!
Княжны еще долго подтрунивали над «героем морских просторов», но потом сжалились и пообещали больше на автопрогулки не приглашать. Подходя к дворцу, Ольга задержалась у мраморных львов, обернулась и увидев, что Павел смотрит им вслед, помахала рукой.
«Мое С. нехорошо себя чувствует, бедное золотце. Спаси его, Господи», — позже записала она в дневнике. Его временное нездоровье крайне огорчило княжну. Несколько дней они не виделись и когда случайно встретились в парке, очень обрадовались и присев на скамейку под старым раскидистым платаном у Свитского корпуса, принялись рассказывать друг другу о событиях последних дней. Ольга была в легком платье цвета пломбир с кружевными вставками и большой соломенной шляпе с отворотами. Павел залюбовался ее смеющимися глазами, легкой рыжинкой светлых волос, изящной тонкой шейкой. Осень ласкала теплом позднего бабьего лета и кружила голову ароматами роз.
— Как много здесь красивых лужаек! — заметил Воронов.
— А вы знаете, слово «ливадия», точнее «ливадион», в переводе с греческого и означает «полянка, лужайка».
— Вы очень любите Крым, княжна?
— О да! После бесконечной петербургской зимы здесь тебя всегда ждет лето. Круглый год зеленеет трава и всегда что-нибудь цветет. В феврале — миндаль, потом распускаются яблони, вишни, сливы и персики, покрывается желтым пухом кизил. Ближе к лету опутывают стены, балконы и стволы деревьев лиловые гроздья глицинии. Осенью сыплются под ноги золотые листья чинар, а в декабре, когда все засыпает, вдруг распускается нежная жимолость.
— Вы забыли упомянуть про розы...
— Да, розы Ливадии не раз приводили в восторг гостей. Вот и эмир бухарский, которого я в детстве ужасно боялась из-за черной бороды и огромной чалмы, сетовал, что в Бухаре у него таких роз нет. Наш садовник Эдуард Ренгер подобрал для него черенки тридцати сортов ливадийских роз, которые могли бы расти и в Средней Азии, за что получил от эмира золотую медаль.
Мимо пробежали младшие княжны: они лакомились виноградом и над чем-то звонко смеялись.
— Ваши сестры такие чудные. И вы тоже... необыкновенная, — тихо проговорил Воронов. «Но у нас нет будущего, — с тоской подумал он. — Ее никогда не отдадут за гвардейского офицера».
Оба замолкли, охваченные смущением и пониманием безысходности этих отношений. Даже то обстоятельство, что государь явно выделял Воронова из всей команды «Штандарта» и был к нему расположен, не позволяло питать хоть малую надежду на иной поворот судьбы. Ольга знала, что ни при каких обстоятельствах Павел не будет для нее подходящей партией. Но всегда и везде они продолжали искать друг друга глазами и надеяться на встречу... Вскоре такая возможность вновь представилась: императорская чета решила отправиться на морскую прогулку.
Яхту «Штандарт», принадлежавшую лично государю, называли чудом кораблестроения. Парусник размером с небольшой крейсер собирали на верфях Дании. Отличаясь большим комфортом и высокими мореходными качествами, «Штандарт» считался лучшим из судов своего класса. И где бы ни швартовался — у балтийских берегов или крымских скал, слыл образцом морской элегантности. Под стать кораблю подобрался и вышколенный экипаж. Когда моряки выстраивались на парадную линейку, зрелище было впечатляющим.
«Штандарт» стал для Романовых уютным и комфортным плавучим пристанищем. «Такая радость снова быть у себя дома на воде», — записывал Николай в дневнике. Дети дружно постановили, что на яхте им «веселее всего». Даже императрица, часто державшаяся с окружающими холодно, а порой и надменно, на борту становилась общительной и доброжелательной. Устроившись на палубе в кресле с рукоделием, она подзывала к себе кого-нибудь из офицеров и подолгу с удовольствием с ним беседовала. Случалось, Александра Федоровна вместе с Ольгой и Татьяной наведывались в ходовую рубку и украдкой совали вахтенным офицерам печенье и конфеты.
Жизнь на яхте давала членам царской семьи возможность напрямую общаться с одетыми в матросские форменки и офицерские тужурки подданными, забыв про условности придворного этикета. Причем настолько свободно, что порой случались курьезы. Как-то Николай попросил члена команды что-то передать великой княжне Татьяне, но тот отказался выполнить просьбу императора:
— Виноват, Ваше Величество, но не могу этого сделать!
— Почему?
— Мы с великой княжной поссорились и уже три дня не разговариваем.
Николай взял молодого человека под руку и добродушно предложил:
— Пойдемте, я вас помирю.
«...До обеда на палубе сидела, и наконец мое любимое С. пришло. Слишком мне было весело, страшно весело С. видеть», — записала в день морской прогулки Ольга.
Торопливо заполнив корабельный журнал и сдав вахту дежурному офицеру, лейтенант Воронов помчался туда, где больше всего любила собираться царская семья. На просторной палубе, покрытой досками из белого тиса, вместо фальшборта были установлены поручни из медных стоек с деревянным планширем — на него во время качки надевали мелкую сетку из нержавейки для безопасности пассажиров. Парусиновые тенты создавали тень над расставленными повсюду плетеными столами и стульями. Императрица, как обычно, была занята шитьем, супруг ее читал газету, девочки увлеченно фотографировали друг друга и членов команды, а цесаревич Алексей снимал пробу матросского обеда: эту миссию он всегда выполнял с большим удовольствием.
Молодежь решила повеселиться и затеяла танцы под звуки духового оркестра, доносившиеся с нижней палубы. Павел пригласил Ольгу, а мичман Николай Родионов — Татьяну. «И опять лейтенант Воронов в роли Ольгиного кавалера», — с досадой подумала императрица. Не ускользнуло от ее внимания и то, как дочь вспыхнула, увидев направляющегося к ней лейтенанта. После танцев принесли балалайку для цесаревича — Алексей, водивший тесную дружбу с матросами, выучился у них игре на нехитром народном инструменте.
Воронов увлек старшую княжну на мостик у капитанской рубки — отсюда, с верхней точки корабля, открывался удивительный вид. Он чистил ей яблоко и рассказывал, почему стал моряком: «Вы представить себе не можете, как нравится мне море. Серое, хмурое, зеленоватое, широкое, оно то тихо плещет на берег волну за волной, то словно сердится на людей за что-то».
Всерьез обеспокоенная увлечением старшей дочери, Александра Федоровна решила обсудить деликатную тему с мужем и отправилась в его верхний кабинет.
— Ники, удели мне, пожалуйста, несколько минут.
— Конечно, дорогая. Для тебя я всегда свободен.
Аликс, как обычно, поразила его своей элегантностью: ниспадающее широкими складками платье из мягкой серебристой ткани оттеняло большие темно-серые глаза. Чудные волосы, уложенные в тяжелую корону, открывали высокую шею с ожерельем из крупного жемчуга. А ее любимые едва уловимые духи «Белая роза» парфюмерной фирмы «Аткинсон» слегка кружили ему голову. Император не удержался и поцеловал одну из жемчужин на шее жены.
— Ах, если бы наши дети могли быть так же счастливы в супружеской жизни! — вспыхнула Александра Федоровна.
— Ты пришла сказать мне об этом? — улыбнулся Николай.
— Ники, ты должен принять меры в отношении Ольги и лейтенанта Воронова — между ними явно назревает роман. Следует избегать лишних пересудов, они и так всегда сопровождают жизнь семьи.
— Но дорогая, возможно, ты преувеличиваешь опасность? И молодые люди просто флиртуют друг с другом, не более?
Впрочем, он и сам не раз замечал излишний интерес лейтенанта к Ольге, какую-то особую нежность в их отношениях.
— Господь устроил мою судьбу и послал семейное счастье, о котором и не мечтала, — продолжила Аликс. — Тем более считаю себя обязанной предоставить дочерям право выйти замуж только за людей, которые внушат им расположение. Но никогда не соглашусь на морганатический брак, даже и по любви. Первая принцесса великой империи не может стать женой флотского офицера. — Старшая дочь русского царя считалась очень завидной партией. Ольге постоянно напоминали, что российская корона в иерархии мировых монархий занимает одно из первых мест и с этим надо считаться. — Ты же знаешь, Ники, как неохотно она покоряется родительской воле, даже если этого требуют обстоятельства, — вздохнула Александра Федоровна. — Ольга, единственная из девочек, может позволить себе открыто возражать. Поэтому действовать лучше через него.
— Хочешь, чтобы я его отослал? Перевел на другое судно или вообще отправил куда-нибудь на Дальний Восток, в Сибирскую военную флотилию?
— Может, просто женить его? На племяннице графини Клейнмихель например, хорошая партия.
Николай с изумлением посмотрел на жену.
— Не слишком ли это будет жестоко по отношению к Оле?
— Мы должны быть жестоки, когда это необходимо. Понимаю, трудно пережить чувство первой влюбленности, но нельзя забывать о долге — Ольга рождена, чтобы стать королевой одной из европейских держав.
Вскоре госпожа Клейнмихель получила приглашение в Ливадийский дворец к высочайшему завтраку, а лейтенанту Воронову намекнули: его женитьба на племяннице графини более чем желательна. Ослушаться он не смел. Ничего не подозревающая Ольга продолжала радоваться жизни. Единственное, что огорчало ее в последние недели пребывания в Крыму, — «он все время с Клейнмихелями».
В середине декабря резко испортилась погода, дождливой ветреной ночью молния будто ножом срезала один из старых кипарисов против южных окон дворца. Семнадцатого числа яхта «Штандарт» взяла курс на Севастополь. «У всех нас осталась тоска по Крыму», — записал в дневнике Николай II. Только несколько дней спустя, уже в Царском Селе, княжне рассказали поразившую ее новость. «Я узнала, что С. собирается жениться на Ольге Клейнмихель. Господи, пошли ему счастья, моему любимому. Тяжело, грустно. Был бы он доволен», — делилась она с дневником.
Свадьбу назначили на седьмое февраля 1914 года. Грусть, которую княжна сразу же заметила на лице любимого, совсем не соответствовала такому, казалось бы, радостному событию...
В самом конце марта царская семья вернулась в Крым. Ливадийский дворец с его воздушными балконами, распахнутыми настежь окнами и тенистыми галереями тонул в зелени. На клумбах, треугольниками расходившихся от здания, разлилось море ирисов и фиалок. Аллеи наполняли ароматы цветов сирени и акации, яблонь, персика и миндаля.
— Благодать снова быть в Крыму! — радовался Николай.
— Да, Государь, — отозвался комендант дворца Владимир Воейков. — Какой мизерной показалась мне теперь весна на французской Ривьере, которой я некогда сильно восторгался.
Младшие девочки, взявшись за руки, куда-то умчались. Татьяна и Алексей помогали матери разбирать вещи. Всюду царила оживленная суматоха. Одна лишь Ольга не разделяла общей радости. В одиночестве бродила она по аллеям парка. Все было кончено, но воспоминания не отпускали.
— Что это с великой княжной? — спросил ее учителя Пьера Жильяра полковник Дитерихс. — Она смеется, но чувствуется, что в глубине души царит печаль.
— Молодость, Михаил Константинович, молодость, — уклончиво ответил швейцарец, давно разгадавший тайну своей воспитанницы.
...Сразу после свадьбы Павел Воронов получил двухмесячный отпуск, а затем вступил в должность вахтенного начальника на императорской яхте «Александрия», предназначенной для прогулок вдоль Финского залива. Волшебная Ливадия навсегда осталась в прошлом.
В Первую мировую Воронов воевал в составе батальона Гвардейского экипажа, получил орден Святой Анны «за храбрость». В годы Гражданской выполнял опасные поручения штаба Добровольческой армии. В 1920 году, когда все было кончено, уплыл с женой из Новороссийска на английском крейсере «Ганновер» в Стамбул. Из Турции Вороновы перебрались в США. Павел Алексеевич служил по военному ведомству, жена растила дочь Татьяну, родившуюся в 1922 году. Судьба оказалась к Воронову милостивой: он прожил долгую жизнь, скончался в окружении семьи восьмого сентября 1964 года в возрасте семидесяти восьми лет и был погребен на кладбище Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле в штате Нью-Йорк.
Судьба же прелестной княжны Ольги, как и других членов августейшей семьи, трагически оборвалась в страшную июльскую ночь 1918 года в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге. До последних дней Ольга продолжала писать о Павле Воронове в своем дневнике: «Узнала — он жив. Благодарю Господа!»
P. S. После революции в бывшей южной резиденции Романовых был открыт санаторий. С четвертого по одиннадцатое февраля 1945 года именно здесь проходила знаменитая Ялтинская конференция лидеров трех союзных держав — СССР, США и Великобритании. Ливадийский дворец стал музеем только в 1993 году. Сегодняшняя экспозиция рассказывает о пребывании в этом крымском имении семьи последнего российского императора.
Подпишись на наш канал в Telegram