Мало кто сегодня помнит, что первой исполнительницей знаменитого «Дня Победы» была я. Собирались в ГДР с концертами. Перед поездкой меня пригласил Тухманов и показал несколько песен. Я что-то выбрала. Он говорит: «Вот послушай еще одну, новую» — и заиграл «День Победы». «Додик, ты должен был с этого начать! Это же мое!» — «Не переживай, песню исполнять не разрешают, ее не принял худсовет Министерства культуры».
Недавно включаю телевизор и слышу — музыкант, который когда-то у меня работал, рассказывает: «Владимир Ненашев был весьма средним профессионалом, за что жена Галина разжаловала его в администраторы. А еще он был алкоголиком. Как же мы с ним напивались!» Волосы встали дыбом, подскочило давление! Так лгать о человеке, которого уже нет в живых! Кто дал ему право?! Почему люди, снимающие эти программы, не удосуживаются проверять факты? Почему не боятся, что на них могут подать в суд?
Володя был замечательным мужиком, хоть мы и разошлись, очень талантливым. А директором коллектива стал по моей просьбе. Я тогда много зарабатывала, не хотела, чтобы деньгами распоряжался посторонний человек. И тут на него льется дерьмо! Дозвонилась редакторам, потребовала номер телефона клеветника — не дали. Вот и решила сама рассказать о себе, своих мужьях, коллегах. Не по судам же таскаться, в самом деле?!
Мама чуть не родила меня в снегу. Они с отцом, офицером, жили в военном городке под Онегой в Архангельской области. Схватки начались ночью. Транспорт не ходит, отца нет — на учениях. И пришлось ей одной, превозмогая боль, пересечь реку и добрести до городской больницы. Там под утро я появилась на свет. Случилось это восемнадцатого февраля 1941 года...
Через четыре месяца папа ушел на фронт и больше к нам не вернулся. Слава богу, не погиб. В результате ранения лишился глаза, но его не демобилизовали, направили на Урал под Чебаркуль служить при штабе. В воинской части под Онегой мы жили в старом деревянном доме, стены которого подтачивали жучок и плесень. Мама рассказывала, как кипятила в чайнике воду и обливала все уголки — боролась с инфекцией, чтобы я не болела.
Она поддерживала связь с отцом, и когда мне исполнилось три, мы собрались к нему. В Свердловске надо было делать пересадку. А вещей много, самим не справиться, наняли носильщика. Железнодорожные пути забиты эшелонами, и чтобы не опоздать, пришлось лезть под вагоны. Только залезла под очередной, как поезд тронулся. Мама испугалась, закричала: еще секунда и мне бы отрезало ноги. К счастью, состав затормозил. Мама бросилась за мной под вагон, пока вытаскивала, носильщик благополучно скрылся с нашими чемоданами.
Наконец добрались до Чебаркуля. Нас встретил отец. Когда, глотая слезы, мама рассказала, что случилось, бросил: «Лучше бы голову потеряла!» К тому времени у него уже появилась другая семья, тем не менее деваться нам было некуда. Отец устроил нас в военном городке рядом с райцентром, помог восстановить документы. Маму приняли на работу в детсад, это давало возможность не помереть с голоду. Помню, как однажды на обед сварили манную кашу. Мама помогла раздать детям тарелки, зачерпнула ложку из моей, попробовав, предупредила: «Ешьте осторожно, горячая!» И... упала в голодный обморок. Свою порцию она всегда старалась скормить мне, это уж я потом поняла.
Очень скоро отец уехал, и мы остались одни в военном городке. Правда, нас не гнали, мама нравилась начальнику части. Соседские ребята завидовали, так как мамин поклонник катал меня, кнопку, на тройке. Длилось это недолго, наш покровитель погиб при крушении поезда. Когда его не стало, сразу же выяснилось, что у мамы нет права занимать должность заведующей детсадом, поскольку нет соответствующего образования — она окончила библиотечный техникум. Снова пришлось как-то выживать, и мы перебрались в Чебаркуль.
Снимали углы, спали с мамой на полу на одном матрасе. Градообразующее предприятие в Чебаркуле — знаменитый металлургический завод, при нем ремесленное училище. Мама устроилась туда библиотекарем. В Чебаркуле я пошла в школу. Там учились дети из обычных семей и руководства завода, а также высших чинов военной части. Вот ведь вспоминаю сегодня те времена и ужасаюсь: как же бедно мы жили! Но я не ощущала ни малейшего неравенства. Училась по-разному, мечтала в будущем освоить профессию токаря: нравилось, как утром гудит гудок и вереница людей тянется к воротам завода. В седьмом классе мы проходили там производственную практику.
Может, и стала бы героем соцтруда, если б не мое увлечение. При заводе действовал Дворец культуры имени Горького. Однажды пришла туда и записалась в хор. Тут судьба дала вираж: у меня обнаружился красивый голос редкого тембра — контральто. Скоро стала солисткой, участвовала в концертах, конкурсах художественной самодеятельности, всегда привозила грамоты.
Занимались со мной профессиональные музыканты. Пение преподавал Виктор Иванович Смирнов, которому я обязана своей карьерой. Это он по большому счету научил всему, что умею на сцене. Виктор Иванович получил на войне контузию, плохо слышал, носил слуховой аппарат. В начале учебного года к нему валом валили ученики, но это миф, что пение — сплошное удовольствие, одновременно это и каждодневный упорный труд. К лету, случалось, его занятия посещала лишь я. Мы не только пели, Смирнов учил меня играть на домре. С нами работала шикарная пианистка-аккомпаниатор. Она эвакуировалась в Чебаркуль из Ленинграда. Дамой была яркой, постоянно ходила с сигаретой в зубах. Глядя на нее, я решила: сама не закурю никогда. Но слова не сдержала, дымила как паровоз, пока не случился инсульт.
Помимо пения я занималась еще и в танцевальном кружке. В общем, все свободное время пропадала в клубе, который без преувеличения меня вырастил, дал путевку в жизнь. В Чебаркуле стала звездой местного масштаба. Появилась компания, куда входили и ребята постарше. Кстати, в восьмом классе я не выглядела на свой возраст, окружающие, видя меня, пухленькую и крепенькую, были уверены, что школу давно окончила.
Каждую неделю в клубе устраивали танцы. Как-то туда наведались молодые офицеры, Олег был среди них. Выделил меня, пригласил потанцевать. Кружась в вальсе, поняла, что влюбилась по уши. Да и я произвела на Олега впечатление, ведь не только пела, но и вела заключительный концерт перед летними каникулами. Сейчас нервничала бы, стеснялась, а тогда хоть бы что!
Стали встречаться. Олег проявлял неподдельный интерес до тех пор, пока не узнал про мой юный возраст. Свидания резко оборвал, а через какое-то время до меня дошли слухи, что у него появилась женщина старше меня. Потом случайно увидела их на улице: соперница показалась такой красавицей! Горю моему не было предела. Проплакала ночь, благо мамы не было, она уехала на Украину повидать родню. К утру уже знала, что в Чебаркуле больше не останусь. Уеду в Челябинск, поступлю в училище и стану художником-модельером.
Сказано — сделано! Махнула в Челябинск, там в поисках училища проходила мимо оперного театра, который располагался в новом красивом здании. Заглядевшись на него, вспомнила, как выступала здесь на концерте художественной самодеятельности, и подумала: «Вот бы где мне работать!» Девушка решительная, я тут же направилась к служебному входу. Вахтерше объяснила: «Мне нужно прослушаться. Куда пройти?»
Удача в тот день оказалась на моей стороне. Не задавая лишних вопросов, меня провели к концертмейстеру. Тот послушал в моем исполнении «Спи, мой беби» (хит Поля Робсона был очень популярен после Всемирного фестиваля молодежи и студентов) и позвал главного хормейстера, а он, в свою очередь, повел к главному дирижеру театра по фамилии Зак. Он-то и произнес уверенное «да». Узнав, сколько мне лет, все трое расстроились: «Деточка, ждем через год. Обязательно приходи!»
В Чебаркуль возвращалась радостная, с верой в себя и надеждой непременно покорить сцену челябинской оперы. А судьба снова стала испытывать меня на прочность: тяжело заболела мама — обострился артрит. Не могла ходить, лежала и стонала от боли. Она провела в больнице больше месяца, и ей пришлось уволиться. В последнее время мама была официанткой в ресторане, что мне очень нравилось, поскольку она приносила шоколадки. А до этого работала в буфете бани, чтобы мы имели возможность почаще мыться и бесплатно. В бараке, где нам выделили комнату, ни туалета, ни ванной, естественно, не было. Еще мама работала на молочном заводе поварихой в столовой. Она заступала на вахту, когда начинало светать, растапливала плиту, варила в чанах кости. Бульон шел в дело, а кости можно было обглодать, что я и делала. А еще вылизывала котлы с остатками сметаны или сливок.
Я перевелась в вечернюю школу, устроилась в ателье, шила белье. Место нашлось лишь в райцентре, в трех километрах от дома. Каждый день моталась туда-сюда. Норму не вырабатывала, поскольку львиная доля времени уходила на дорогу, да и своей швейной машинки дома не было. Шить белье не нравилось, но кормиться-то как-то надо. Роль главы семьи с маминой болезнью перешла ко мне.
Пока искала работу поближе к дому, Челябинский оперный театр объявил набор в хор. Главный хормейстер Юрий Петрович Борисов вспомнил обо мне. Пришла открытка: приезжай, вечерние школы есть и в Челябинске, доучишься здесь. Так я попала в труппу. Маме, к счастью, стало тогда получше, она уже сама себя обслуживала.
Поселили меня в комнате с другими хористками. У всех девчонок за плечами как минимум музыкальное училище, только я без образования. Они разучивали партии по нотам (кстати, до сих пор в этом не сильна), а я заходила в зал, внимательно прослушивала спектакль, понимала, как должен звучать мой голос, выходила на сцену и просто пела. Может, поэтому не сильно волновалась. У всех перед сдачей спектакля начинался мандраж, а я спокойненько лежала на кровати, настраивалась.
Юрий Петрович был человеком требовательным, мог и накричать во время репетиций, если не сразу понимали, чего он от нас добивается: «Тупицы, тупые как ресторанные ножи!» Но ко мне Борисов относился по-доброму: «Галочка, не надрывайся, раньше времени не раскрывай свой голос». Мне повезло, он оказался не только великолепным музыкантом, но и педагогом. Этим талантом обладает не каждый. Обучение вокалу — дело серьезное. Если ты умеешь петь, еще не значит, что можешь учить! В тяжелые для многих артистов девяностые мне предлагали преподавать в «Гнесинке». Не пошла, не умею обучать. Сама как пою, так и пою, хотя некоторые коллеги восхищаются: «Надо же, какая у тебя дыхалка!»
Совместительство в те времена не приветствовалось, однако мне приходилось не только обеспечивать себя, но и заботиться о маме, которая осталась в Чебаркуле. Однажды пошла в кино, перед сеансом вживую выступала певица с оркестром. Подумала: вот бы и мне так! Когда играть закончили, подошла к руководителю, представилась, что-то пропела, показала, на что способна, и меня взяли. В театре тщательно скрывала, что подрабатываю. Втихую моталась в кинотеатр на трамвайчике, а потом неслась назад, чтобы не опоздать к началу спектакля. Позже моя тайна все-таки раскрылась. Борисов отругал: он меня берег, пришлось от левых выступлений отказаться.
В оперном театре я встретила первого мужа. Володя Колчанов был солистом балета. Когда руководство начало снимать нам комнаты в гостинице «Урал», наши двери оказались рядом. Я жила с девчонками из хора, Володя как солист делил комнату с еще одним танцором. Он стал настойчиво ухаживать. Гуляли по городу, несколько раз целовались, но больше — ничего. Однажды после репетиций сидели в его номере, я умаялась и уснула. Проснувшись, увидела Володю, который лежал рядом на кровати и смотрел на меня с нежностью. Очень подкупило, что не приставал. Так возникли теплые, доверительные отношения.
В труппе ничего невозможно скрыть. Вскоре все знали, что у Семененко и Колчанова роман. Девчонки из хора, особенно взрослые, предупреждали: «Смотри, Галя, не упусти его! Парень перспективный». А мне едва исполнилось восемнадцать, я совсем не была готова к взрослым отношениям. Однажды постучалась в его номер после репетиции, заглянула и увидела: на Володиной кровати сидит женщина.
— Володь, как это понимать?
— Никак, поклонница пришла высказать восхищение.
Конечно же, я не поверила, поклонницу выгнала взашей, но позже стала довольно часто встречать настырную девицу в гостинице. Она оказалась дочкой местной шишки, чуть ли не главного архитектора Челябинска. Бегала за Колчановым: «Любимый!» А я гордо шествовала мимо. Володя ее ухаживаний не пресекал, видно, это грело его самолюбие. В конце концов мы разругались и недели две не разговаривали.
И вот иду по театру и на доске объявлений читаю: Владимир Колчанов приглашает всех на свадьбу, которая состоится... Глаза заволокли слезы. Как он мог? Мы же еще ничего не выяснили! Ну поругались, и что? Конечно же, ни на какую свадьбу не пошла. Девчонки сочувствовали, переживали за меня.
Вскоре театр выехал на летние гастроли в Оренбург. Я вся в страданиях, подружки это видят и постоянно пилят: «Что сидишь? Почему не борешься за свою любовь? Жена — не стена...» И дальше в том же роде. Так меня завели, что решила во что бы то ни стало вернуть своего Володю. Наверное, я тоже была ему небезразлична. В общем, на гастролях, вдали от молодой жены, у нас все закрутилось по новой. А когда возвратились в Челябинск, поняла, что беременна.
Труппу распустили на лето, но к маме я не поехала. Не сомневалась: запретит рожать от чужого мужа. Отправилась к тете Варе в Харьков. Не виделись давно, проговорили всю ночь. Конечно же, я ей призналась. Она спросила:
— Не боишься, что дитя будет, как и ты, расти без отца?
— Боюсь, но обязательно рожу.
— Ну как знаешь. Кстати, твой отец живет неподалеку, в Днепродзержинске.
И я надумала его повидать. Тетя Варя купила билет, дала адрес. Отца дома не оказалось, меня встретили его жена и мальчишка лет семи, единокровный брат. Когда отец вернулся и узнал, кто к нему пожаловал, растерялся, сказал сыну:
— Виталик, это твоя сестренка.
— А почему с нами не живет?
Он признался, что приезжал к маме в Чебаркуль в мое отсутствие, хотел сойтись, но она его не приняла. Я рассказала, что жду ребенка и скорее всего буду растить его одна. Отец промолчал и вечером проводил обратно в Харьков. Не поинтересовался: «Галочка, может, тебе нужна помощь?», не дал хоть немного денег. Даже не предложил. А я ведь считала каждую копейку!
Забегая вперед, скажу, что много позже, уже став известной артисткой, я гастролировала в Сочи, а отец там как раз лечился. Он приходил в гостиницу, мы много разговаривали. Ему было интересно, как это я запоминаю столько песен. Отец мной гордился, когда шли куда-то вместе, приосанивался, улыбался. В Москву тоже наезжал, я не гнала. Хотя мама была недовольна:
— Зачем он тебе?
— Ну все-таки отец.
Но она его так и не простила.
В Челябинске я призналась Володе, что беременна. Через несколько дней он ушел от жены. Театр выделил нам девятиметровую комнатушку в коммуналке, по соседству жил музыкант из нашего оркестра с семьей. Ходила я легко, токсикозы не мучили. И с Володей жили душа в душу. Я освоила шахматы, и мы часто засиживались за партией по вечерам.
Сын появился на свет в положенный срок. Колчанов попросил назвать его Леонидом в честь брата, который разбился на мотоцикле. Я не спорила. Мама приехала, когда мой любимый замечательный Ленечка уже лежал в кроватке и всем улыбался.
Вопрос, на что растить ребенка, стоял очень остро. Соседи рассказали, как какое-то время работали в музыкально-драматическом театре закрытого города Челябинск-40, сейчас он называется Озерск, там хорошо платили. Мы туда съездили, показались, Володю приняли солистом в балетную труппу, меня — в оперетту. Работа оказалась интересной, но приходилось думать и о хлебе насущном. В стране тогда был дефицит всего, а в нашем закрытом городке полки магазинов ломились. Поскольку стали получать высокие зарплаты, могли позволить себе практически все, даже черную икру, которая, как сейчас помню, стоила тринадцать рублей банка.
На Восьмое марта собрались с коллегами в театре, не только сидели за столом, но и веселили друг друга, выступали. Я спела несколько песен, как позже выяснилось, именно в тот момент главный режиссер обратил на меня внимание. К слову, у нас шли спектакли, которые не всегда разрешали ставить в столичных театрах. В Челябинск-40 приезжали работать мастера из Ленинграда, Москвы, здесь им дышалось свободнее, цензура сильно не придиралась: город закрытый, постановки посмотрит ограниченный круг зрителей. Говорю без преувеличения: театр дал мне такое высшее образование, о котором лишь могла мечтать. Главным дирижером служил отец Генриха Боровика. Они с женой, замечательной актрисой, приехали к нам из Пятигорска. Я ей сшила концертное платье. Через много лет на правительственном мероприятии пересеклись с их сыном. Когда сказала: «А я знакома с вашими родителями, мы вместе работали в театре», — тот очень удивился.
У нас решили ставить «Живой труп», но выяснилось, что актриса, которую назначили на роль цыганки Маши, не сильна в пении. Она выходила на сцену, открывала рот, а я стояла в кулисах и выводила: «Ой, да не вечерняя...» Так прошло несколько премьерных спектаклей, а потом режиссер подумал: а не попробовать ли на Машеньку Семененко? И я так выложилась, что меня еще долго называли в труппе «наша Маша». Появились поклонники, которые не пропускали ни одного моего спектакля, задаривали цветами, устраивали овации. Из оперетты перевели в драматическую труппу. Молодой ленинградский режиссер поставил на меня «День рождения Аманды», в «Мещанах» дали роль учительницы. Жизнь в искусстве удалась.
А личная... У меня возникли проблемы со здоровьем, и врачи посоветовали: «Езжайте в Сочи, попринимайте грязевые ванны». Володя не возражал: «Галюсь, конечно, езжай! А я пока подзаработаю, буду учить детей». С Ленечкой помогала управляться мама, которая перебралась к нам. Поехала я на юг в компании актрисы из театра, сняли комнату. Ходим на море, купили курсовки, принимаем процедуры. И вот уже подошел срок расплачиваться за жилье, возвращаться, а перевода от Володи все нет. Хозяйке пообещала выслать деньги, как только доберусь до дома, она пошла навстречу. Дала телеграмму Володе: встречай. Но на перроне его не было. Сама добралась до дома, муж явился лишь вечером, сказал, что работал.
Мама, человек тактичный, молчала, да и я до поры до времени ничего не замечала. Проснулась как-то ночью от того, что Ленечка заплакал, а Володи рядом нет. Ничего страшного, думаю, вышел подышать. Но история повторялась все чаще. Зима в том году пришла рано, снегу под окнами намело. Однажды, как всегда, проснулась среди ночи и не обнаружив в постели мужа, выглянула в окно. От дома уходили вдаль четкие следы. Что-то меня толкнуло: встала, оделась и пошла по следам. Они привели к одноэтажному дому барачного типа, в котором проживала концертмейстер нашего театра.
Оказалось, Володя изменял мне с ней не первый месяц, о чем знал весь театр. Дама была не первой свежести, но состоятельная, принимала моего мужа любым, выставляла коньячок, ничего не требовала. А дома у него сплошные обязательства! Состоялся серьезный разговор. Володя клялся, что проявил слабость, там нет ничего серьезного. Я простила, ведь у нас рос ребенок, но предупредила: «Если повторится, ты отсюда уйдешь». Повторилось. Когда в очередной раз Володя вернулся от своей пассии, я выставила его чемодан за порог.
Но в театре-то мы постоянно сталкивались в коридорах. Не передать, как это тяжело, ведь я никогда ему не изменяла и не ожидала такой подлости с его стороны. Делить нам было нечего, до ЗАГСа так и не дошли, значит, не пришлось и разводиться. Слышала, что бывшему поступают предложения из других театров, и однажды попросила: «Володь, мне очень тяжело видеть тебя каждый день. Прошу, уезжай!» И он перебрался со своей красавицей в Магадан, стал солистом местного театра.
На алименты я не подавала — пришлось бы доказывать отцовство, поскольку мы не расписаны. Но Володя клятвенно обещал: «Можешь не беспокоиться, буду класть деньги сыну на книжку до совершеннолетия». Излишне говорить, что Ленечка не получил от отца ни рубля. После того как я стала известной, мы с Володей однажды встретились, но у меня давно была другая жизнь, никакой боли или обиды я не почувствовала.
Еще когда пела в оперном театре, многие говорили: «Галя, с твоим голосом тебе надо показаться в Москве». И в очередной отпуск я отпросилась на недельку у мамы: «Поеду на прослушивание, вдруг возьмут?» Раздобыла адреса репетиционных баз Эдди Рознера и Олега Лундстрема. Оркестр Эдди Игнатьевича был на гастролях, а с Лундстремом повезло, Олег Леонидович меня прослушал, но сразу решения не принял: «Если есть возможность, задержитесь в Москве». И вот живу в гостинице «Варшава», деньги заканчиваются, а никакой ясности, берет ли Лундстрем в свой оркестр, у меня нет.
Однажды спустилась в ресторан, мест не было, но метрдотель знал, что я артистка: «Не возражаете, если посажу за столик, где отдыхает наша певица? Вон там ее ждет пожилой мужчина». Села, стали знакомиться.
— Юрий Левитан, — представился тот.
— Как, тот самый, который объявлял о победах нашей армии во время войны?!
— Не поверите, он.
— Моя мама бросала все дела и замирала у радио, когда вас слышала!
Наивная была! Не понимала, что таким образом намекаю на нашу солидную разницу в возрасте. Но Юрий Борисович не обиделся. Провела приятный вечер в компании легендарного диктора и его подруги, прощаясь, обменялись телефонами. Через несколько дней позвонила и получила приглашение зайти. Левитан жил в центре в большой квартире. Народу там к моему приходу собралось немало, гости — солидные мужчины с женами, разодетыми в пух и прах, — играли в карты. Я тоже выглядела достойно, перед поездкой в Москву сшила грацию, утянулась. Одна дама подошла, провела ладонью по моей щеке и спросила Левитана: «Юра, где взял такой персик?» Когда гости разошлись и мы остались одни, Юрий Борисович вдруг полез обниматься.
Предупредила:
— Я сейчас закричу! Как вы можете?! Вы для нас с мамой бог!
— Ну ладно, ладно!
Короче, Левитан меня не тронул, остались друзьями.
В гостиницу вернулась расстроенной, долго не могла заснуть. Утром разбудил звонок. Администратор Лундстрема обрадовал: «Берем вас на гастроли в Прибалтику». Мне сшили белое платье, велели разучить песню «Разведенные мосты», ее потом исполнял Владимир Трошин. Помните «Остановилось чье-то счастье у разведенного моста»? Я была блондинкой, а другая солистка Валя Дворянинова, обладавшая красивым сопрано, брюнеткой. К слову, Валя позже стала первой исполнительницей детского хита «Спят усталые игрушки». Смотрелись на контрасте мы великолепно, Прибалтика приняла на ура. Поклонники задарили мягкими игрушками, преподнесли каллы — я таких цветов никогда не видела, на Урале их не выращивали. Гастроли закончились, а вместе с ними и мой отпуск. Лундстрем пообещал: «Мы вам позвоним».
Возвратилась домой. Никаких вестей из оркестра все нет, и вдруг телеграмма: будем проездом через Челябинск. Мне до него три часа, успела на ночной поезд. Состав, где они ехали, стоял на платформе всего три минуты, один из музыкантов успел сказать: «Галочка, мы бы с удовольствием тебя взяли, но сами не живем в Москве. Не можем предоставить тебе никакого угла». А я-то с ребенком, как мне без жилплощади? Так и расстались. Много позже, когда я стала известной певицей, однажды подошла к Лундстрему и спросила:
— Вы меня помните?
— А как вас забыть?!
В театре местная прима, заслуженная артистка, почувствовав во мне конкурентку, чуть не каждый день внушала: «Галочка, не губи свой талант, тебе здесь делать нечего!» Я это и сама понимала, но обстоятельства складывались не в мою пользу. На место Володи приехал из Москвы другой солист, Николай Басин, сегодня он, насколько знаю, руководит своей труппой. Услышал, как пою, тоже сказал: «Тебе надо в Москву!» Помимо балета, он выступал на эстраде, созвонился с добрым знакомым, знаменитым конферансье и концертным администратором Смольным, и отправил меня к нему. Эдуард Михайлович руководил ансамблем «Молодость», музыканты работали от Тамбовской филармонии. Провожая в Тулу, где «Молодость» давала концерты, Коля попросил: «Передай привет моему другу Володе Ненашеву. Хороший парень, надеюсь, тебе понравится». А я только разошлась и о новых отношениях даже не думала.
...Сижу в зале, жду прослушивания, и вдруг в дверях возникает высокий симпатичный мужчина. Не Володя ли? Оказалось, он. Ненашев понравился с первого взгляда. А меня с первой ноты приняли в ансамбль. Володя играл на барабанах и пел. Классно стучал, во время его соло на ударных зрители вскакивали с мест и устраивали овацию. Мне вообще повезло, что попала в такой коллектив, все музыканты оказались замечательными. Концертные ставки были невелики, но работали много, объездили всю Сибирь, Дальний Восток, Сахалин, Казахстан...
Гастроли, кочевая жизнь сближают. Володе я тоже понравилась. У него была девушка, но когда между нами возникли чувства, он закончил те отношения. Чувства, кстати, мы поначалу пытались скрывать. Но однажды Вовка заболел, лежал пластом в номере, я пришла навестить, и так мне его жалко стало! В общем, согрела.
Смольный тоже мне симпатизировал, но как-то заглянул в мой номер, увидел на кровати Вовку с книжкой и все понял. Поскольку относился он ко мне хорошо, предупредил Ненашева: «Не обижай Галю, нравится — женись! Обманешь ее, не посмотрю на то, что мы друзья, выгоню!»
Свадьбу играли в Москве, Эдуард Михайлович организовал торжество с размахом: в ЗАГС ехали на тройках, прохожие думали, какой-то иностранец женится на русской девочке. Володя смотрелся очень стильно. Застолье было в ресторане «Бега», закрытом на спецобслуживание. С моей стороны присутствовали мама с Ленечкой, приехавшие из Озерска. Остальные гости со стороны жениха: друзья, нужные люди — Володя уже тогда обладал деловой жилкой, которой я лишена начисто. Погуляли от души, а потом полгода выплачивали Смольному деньги за свадьбу, но были счастливы.
Не могу вспомнить мучительной притирки характеров. Ссорились, конечно, но исключительно по мелочам. Никаких крупных разногласий на протяжении семнадцати лет нашей совместной жизни не возникало. Мне с Володей очень повезло. Взяла его фамилию, стала Ненашевой, так же как и Ленечка, которого он усыновил. До пяти лет сын оставался в Озерске с моей мамой. Володины родители жили в Пятигорске. Отец когда-то работал в органах на высокой должности. Они занимали целый дом, но позже разъехались, оказались в трех комнатах в коммунальной квартире в центре. Через годы, после смерти Володиной сестры Людочки, я выкупила у соседей оставшиеся две комнаты и сделала ремонт. Собиралась там поселиться, но на меня напали и квартиру ограбили. Сегодня я ее сдаю.
Так вот, когда мы поженились, Володины родители приняли не только меня, но и моего ребенка. Мне казалось, Лене будет лучше у них в теплом климате, где круглый год есть овощи-фрукты. Мама очень переживала, для нее роднее внука никого не было. Просила: «Оставьте Леню со мной!» Но я заботилась о его здоровье, на Урале сын часто простужался. Теперь корю себя: какая же я скотина, что причинила боль маме! Обосновавшись в Москве, конечно же звала ее переехать, только мама не захотела, так и дожила свой век в Озерске. Я, естественно, помогала, она там ни в чем не нуждалась.
Мы не планировали сразу заводить второго ребенка, но на гастролях в Севастополе поссорились, Володя приревновал к кому-то из музыкантов, показалось ему, что я с тем флиртовала. Неделю на меня дулся, потом не выдержал. Примирение было настолько бурным, что я забеременела. Так у нас появилась Аленушка, растить которую тоже помогали Володины родители.
В Тамбовской филармонии мы проработали шесть лет, ставки наши оставались по-прежнему невысокими, хотя залы на концертах были битком. В Театре эстрады проходила декада эстрадного искусства «Я — песня», мы принимали в ней участие. Мое выступление очень понравилось приятелю Смольного знаменитому танцору Махмуду Эсамбаеву. И не только ему, меня пригласили поучаствовать в «Голубом огоньке» на телевидении. И вот в заключительный вечер прямо перед выходом на эстраду узнаю, что исполняю не две, а полпесни. Решил это Смольный. Так обидно стало! Эсамбаев увидел меня зареванную, выяснил, в чем дело, и предупредил организаторов: «Либо Ненашева споет всю свою программу, либо я вообще не выйду на сцену!»
Почему Смольный так поступил? Спустя время узнала, что о певице Ненашевой заговорили, не в интересах Эдуарда Михайловича было отпускать меня от себя. Позже неоднократно слышала от коллег: «Галь, мы и не предполагали, что ты нормальная. Когда спрашивали о тебе Смольного, он всегда отвечал «Да, певица Ненашева хорошая, но как человек — так себе!»
В тот раз мне дали спеть все, что хотела, но я так переволновалась, что во время «Огонька» пропал голос. И вот уже Эдуард Хиль запел мою песню, а я не могу подхватить. Съемку остановили, прибежала редактор: «Это не прямой эфир, передача пойдет в записи. Спойте как сможете». Я собралась, к третьему куплету даже распелась, но в гостинице голос пропал окончательно. В клинике, где обслуживали певцов Большого театра, поставили диагноз «несмыкание связок». Лечили долго. Я страшно нервничала, боялась, что уже не восстановлюсь. Смольный от меня не отказался, как только почувствовала себя лучше, повез на гастроли, но тогда я впервые задумалась об уходе из коллектива.
Тут подоспела еще одна неприятность. В Тамбове, пока были на гастролях, нам с Володей выделили однокомнатную квартиру. Но вернувшись через полгода, мы обнаружили, что филармония переписала жилплощадь на себя — как-то им это удалось. Тут уж твердо решили: здесь нам больше делать нечего!
Меня звали работать в Прибалтику, Кишинев, руководство Ленинградской филармонии пригласило на разговор: «Переезжайте к нам, все для вас сделаем. А то у нас Пьеха уже не та, что раньше». Я обожала Эдиту Станиславовну, слова чиновников покоробили: пройдет несколько лет и то же самое они станут говорить обо мне? Да и питерский климат не подходил — в молодости часто болела ангиной. Поскольку я понравилась и главному дирижеру Московского мюзик-холла Владимиру Рубашевскому, пошла работать к нему. Муж сначала играл в ансамбле «Коробейники», но вскоре снова соединился со мной. Я начала выступать со своим коллективом, где Володя стал директором.
Решился и вопрос с жильем — купили в Москве кооперативную квартиру. Что-то скопили, что-то одолжили у друзей, на первый взнос хватило. Когда распределяли квартиры в отстроенном доме, тянули жребий. Доверила ответственное дело Ленечке, он вытянул первый этаж. Но в отличие от пайщиков-соседей я не расстроилась, меня все устраивало — и далекий от центра Юго-Запад, и невеликая жилплощадь.
Вовина мама помогала с Аленкой и Ленечкой. Во время наших гастролей свекровь вызывала к себе Володиного брата. Он нигде не работал, хотя окончил строительный институт. Брат страдал алкоголизмом, и по возвращении мы обнаруживали пропажу ящика дефицитной водки, которую привезли с Сахалина, рижского бальзама из Прибалтики, да и много чего еще. Если спиртное заканчивалось, родственник тащил из дома все: икру, хрустальные вазы, ценные вещи...
Через какое-то время у Лени открылась язва желудка. Мы с Володей стали докапываться до причин столь серьезной болезни, и сын пожаловался: деньги, которые мы оставляли свекрови, чтобы дети ни в чем не нуждались, та отдавала сыну-алкашу. Когда Ленечка рассказал, чем они питались, я схватилась за голову. Объяснилась со свекровью, попросила больше никогда не принимать сына, но это было бесполезно. Через какое-то время Володин брат умер под забором, его даже не сразу нашли. А вот Володя не пил, да и курил мало — в отличие от меня.
Он вообще был прекрасным человеком и изумительным отцом. Окончив школу, Леня надумал идти в армию, так Володя поднял все связи, чтобы этого не произошло. А ему сказал: «Не пущу! Я встречал ребят, переживших дедовщину, и не позволю сделать несчастной нашу маму!»
С Володей я чувствовала себя защищенной, могла спокойно заниматься карьерой, творчеством. Серафим Туликов сделал подарок — песню «Любите Россию», ставшую в каком-то смысле моей визитной карточкой. Публика тепло принимала и песню Давида Тухманова «Я люблю тебя, Россия», и «Белую лебедь» Александра Флярковского. Владимир Шаинский, замечательный дядька, обладавший колоссальным обаянием, дал впервые исполнить «А лес стоит загадочный» мне. Песни стали хитами. Кого-то из коллег это совсем не радовало, но я не обращала внимания на шипение завистников. Да и сама никому не завидовала.
На международном песенном фестивале в Сопоте за меня бился Андрей Эшпай, член жюри от Советского Союза. Спорил с коллегами до хрипоты, привел даже такой отчаянный аргумент: «Я за эту страну воевал!» Не помогло, премии я не получила, хотя в Польше публика всегда принимала хорошо. Министерство культуры отправило меня в Румынию на конкурс «Золотой олень». Времени на подготовку не было, недели за две дали толстенный талмуд с клавирами румынских песен: «Выберите что-нибудь с концертмейстером». Выбрали, сочинили русский текст. Аранжировку я заказывала сама, сама за нее платила. В итоге получила такой клавир, который не смогли сыграть на репетиции музыканты румынского оркестра. А тайминг жесткий, на прогон номера отвели всего пятнадцать минут. Я была в ужасе, боялась опозориться. Подошел дирижер: «Не бойся, мы знаем эту песню, ее поет одна наша певица, сыграем как надо!» И не подвели. Я вышла на сцену, спела, а уйти не смогла, на нервной почве отнялись ноги. Дали занавес, меня унесли за кулисы на руках. Но премию я все же заработала!
Мало кто сегодня помнит, что первой исполнительницей знаменитого «Дня Победы» была я. Собирались в ГДР с концертами. Перед поездкой меня пригласил Тухманов и показал несколько песен. Выпили коньячку, я что-то выбрала. Он говорит: «Вот послушай еще одну, новую» — и заиграл «День Победы».
— Додик, ты должен был с этого начать! Это же мое!
— Не переживай, песню исполнять не разрешают, ее не принял худсовет Министерства культуры.
— Как не принял?! Дай мне клавир, я исполню ее в Германии.
Ко мне хорошо относились в советском посольстве, и вдруг за два дня до концерта атташе по культуре предупредил:
— Не надо исполнять «День Победы»!
— Как не надо?! Или спою, или вообще не выйду на сцену!
Песня прошла на ура. Я вернулась, собиралась включить «День Победы» в очередной концерт, но мои музыканты еще не успели его разучить. Прошло совсем немного времени, звонят ребята: «Галя, «День Победы» поет Лева Лещенко!» Было немного обидно, но все равно благодарна Льву Валерьяновичу, что он смог преодолеть все препоны и дать долгую жизнь этой великой песне.
С коллегами стремилась не конфликтовать. С Кобзоном сложились хорошие отношения. Помню, Нелли родила сына, он позвонил мне одной из первых. Мы нередко устраивали посиделки. Когда тяжело заболел Володя, я обратилась за помощью именно к Иосифу, он выписал из Сибири травника, и тот поставил мужа на ноги.
Но однажды у нас с ним случился казус. Мы выступали в одной из республик, я простыла и не пришла на репетицию. Напротив нашей гостиницы располагался универмаг, где по большому блату продавались ковры. И кто-то наврал Кобзону, что Ненашева оставленный для нее ковер уже получила. Он решил тоже приобрести ковер, пошел к директору, а тот ему отказал. Иосиф устроил в магазине бучу — не помогло. Явился в номер, где я лежала с высокой температурой:
— Показывай свой ковер!
Пошутила в ответ, как оказалось, неудачно:
— Да уже отправила домой.
— Я тебе это припомню!
И действительно не забыл. В девяностые, когда работы было мало, пересеклись на одном концерте. Кобзон только что вернулся с гастролей по Дальнему Востоку. Я подошла:
— Иосиф, помоги, совсем плохо с концертами, а зарабатывать надо.
— Ладно, помогу.
Но так и не дождалась от него звонка. Года два назад позвали спеть «Я люблю тебя, Россия» на концерте в честь дня работников правоохранительных органов в Кремлевском дворце. С радостью согласилась. Подумала: слава богу, хоть покажусь, напомню о себе, а то давно не было эфиров. Накануне звонят устроители: «Галина Алексеевна, извините, «Я люблю тебя, Россия» изъявил желание спеть Иосиф Давыдович». Выругалась про себя! Мало у него, что ли, песен в репертуаре? Знает же, что нигде не работаю. Так стало больно! Специально включила телевизор, Кобзон исполнял все что угодно, кроме «Я люблю тебя, Россия». Как же я рыдала! Собралась с силами, набрала редактора, который приглашал:
— Как так получилось?
— Ой, он отказался в последний момент.
Мы дружили с Ободзинским, я ему нравилась, да и он мне — как человек. Но однажды Валера проявил мужской интерес: обнял, прижав к себе. Я вырвалась: «Не надо, лучше останемся друзьями». Очень переживала, когда Ободзинского убрали со сцены. К счастью, на его пути встретилась потрясающая женщина Анна Есенина, которая не дала пропасть. Валера предлагал мне выступать вместе, в одном отделении — он, в другом — я. Не успели....
Помню, сидели как-то на гастролях у Ободзинского в номере. Стук в дверь, открываем: Пугачева. А я только пару дней назад вернулась из Польши, купила себе там серебряные ботильоны, но они оказались тесноваты. Алла, только начинавшая свою карьеру, спрашивает:
— Галя, привезли что-нибудь из вещей на продажу?
— Нет, я этим не занимаюсь, но есть ботиночки, которые мне малы.
Алле они подошли, отдала ей за ту цену, которую сама заплатила. Позже пересеклись на стадионе, где Пугачева тоже выступала с оркестром Лундстрема. После ее песни я бежала через все поле, чтобы выразить восхищение. Обняла: «Аллочка, вы умничка!» Вообще люблю талантливых людей. В моих концертах всегда принимали участие лучшие артисты. Конкурентов не опасалась, я ни с кем не соперничала.
И вот прошло время, Алла стала Примадонной. Снова участвовали в одном концерте. Увидела, как Пугачева шествует в окружении целой свиты. Она теперь ходит только так, можно подумать, если появится одна — украдут. Сделала шаг навстречу, хотела поздороваться. Алла, не обратив на меня внимания, продефилировала мимо. Вообще-то я не настолько сильно изменилась, чтобы не узнать. Господи, что делается с людьми?! Расстроилась. Но это единичные случаи, большинство коллег относятся ко мне хорошо. Да и я к ним.
Жизнь близко свела с Муслимом Магомаевым. В Белоруссии на фестивале «Славянский базар» давали по отделению в концерте. Пересекались и в зарубежных поездках. Муслим — замечательный человек, в него невозможно было не влюбиться. Но не считаю нужным вдаваться в подробности, не хочу доставлять лишние страдания его жене. Тамаре Синявской и так достается от женщин, которые наперебой рассказывают о своих романах с Магомаевым: как любил, что дарил. Мне в этой компании делать нечего!
Все мы живые люди, на гастролях ко мне залетел в дверь Лещенко:
— Галь, я хороший!
— Рада за тебя, Лева! — вот и весь разговор.
На моем пути встречалось множество достойнейших мужчин, которые проявляли интерес, но это совсем не значит, что с каждым из них надо спать.
А с Володей Ненашевым мы разошлись — и в этом виновата только я. С ним жила как у Христа за пазухой, но с течением лет мы стали друг другу больше товарищами, добрыми друзьями. Чувства притухли, близость случалась редко. И вот на гастролях в Ялте после концерта подошел ко мне молодой парень, наговорил комплиментов. Вовы рядом не было, он раньше вернулся в Москву. А Эдуард оказался настойчивым, объяснился в любви, красиво ухаживал, и закрутилось. Продолжилось с новой силой в Москве. Его отец был большим начальником, а сам Эдик непонятно чем занимался. Однажды нагрянула к нему неожиданно (он жил на Тверской, напротив ресторана «Арагви»), а любимый стал прятать иконы...
Мои чувства были очень серьезными. Мучилась от того, что обманываю мужа. Встречали Новый год в компании в ресторане ВТО, так в какой-то момент я сбежала к Эдику, чтобы и с ним поднять бокал шампанского. Потом вернулась, моего часового отсутствия, к счастью, никто не заметил. А уж сколько раз разговаривала с ним по телефону, накрывшись одеялом, — не перечесть!
На очередные гастроли уезжала с твердым намерением признаться мужу. Несколько раз звонила Эдику оттуда, но трубку никто не снимал. Вернувшись, узнала, что он женился на одной из сестер Лисициан. Переживала страшно, но время лечит.
А потом к нам в коллектив пришел новый музыкант, барабанщик из «Веселых ребят» Борис Богрычев. Вот уж действительно играл как бог, оправдывал начало своей фамилии. Мой Володя в основном оставался в Москве, на гастроли я все чаще стала ездить без него и в какой-то момент загуляла с Борисом. Скрывать роман было бессмысленно. Кто-то из музыкантов, как оказалось, постоянно информировал мужа о моем недостойном поведении.
Предложила Володе: «Не могу так больше, давай расходиться». Поговорила с детьми, Ленечка воспринял ситуацию спокойно, а Аленка переживала. Володя попросил отдать автомобиль, который я купила. Сделала это без сожалений, поскольку водить по большому счету не научилась. Однажды меня занесло на Кольцевой так, что чуть не разбилась, после этого за руль не садилась. На автомобиле бывший вывез библиотеку, которую я собирала много лет, аппаратуру, приобретенную после тяжелых африканских гастролей... А самое главное, увез Аленку и не собирался ее возвращать, заявив: «Не я, а ты будешь платить алименты».
Понимаю, мой уход стал ударом по мужскому самолюбию. Но как выяснилось, Володя тоже не был святым. Сам признался: «Понимаешь, Ненашева, просто когда ты мне с кем-то изменяешь, об этом знает вся страна. А думаешь, я от тебя не гулял?» До этого разговора меня мучила совесть, казалось, предала мужа. А тут все сразу встало на свои места, и я прекратила переживать.
У Володи уже давно были отношения с женой какого-то спортсмена. К ней он, прихватив дочь, и переехал после разрыва, хотя я пробила для него однокомнатную квартиру, чтобы не делить нашу. Вернуть Алену помог Богрычев: через общих знакомых выяснил адрес и в один прекрасный день забрал ребенка. Этим меня покорил окончательно, вскоре мы расписались.
Не держу на Володю зла, тем более что его уже нет в живых. Похоронен на Ваганьковском... Я провожала его в последний путь. Отношения с Ненашевым через какое-то время после развода наладились. Он обещал даже переписать «однушку» на Леню, но обманул, в итоге сын получил лишь положенную по закону долю наследства. Просила Володину вдову отдать квартиру, собрала и отвезла ей все свои бриллианты, которые покупала в Якутии. Та отказалась их брать, не пошла навстречу...
А семейная жизнь с Борисом получилась тяжелой. Он был хорошим музыкантом, но крайне тщеславным человеком. Многие говорили, что живет со мной из-за моей известности. Отказывалась в это верить. Я что, кривая, косая, недостойна любви? Вдобавок выяснилось, что у Богрычева серьезные проблемы с алкоголем. Я сама не трезвенница, могу выпить бокал вина в компании коллег после концерта, но чтобы ужраться?!
Давала сольные концерты в Сочи, по окончании посидела с ребятами и отправилась спать. Гостиничный номер — на втором этаже. Среди ночи проснулась от шума, кто-то через балкон вломился в комнату. Испугалась, конечно, закричала. Оказалось, это Борис! Он стучал, а я не слышала. Явился за бутылкой, знал, что накануне купила несколько, чтобы отвезти в Москву. Сидел с корешами, не хватило! Я вскочила с кровати:
— Ты не забыл, что завтра у нас два концерта? Тебе хватит! — и стала отнимать бутылку.
— Еще будешь мне указывать?! Ах ты...
Разгорелся нешуточный скандал, началась драка. Поняв, что еще мгновение и Борис меня просто убьет, стала звать на помощь. К счастью, по соседству жили артисты из Украины, они выломали дверь и оттащили от меня разъяренного пьяного мужа. Утром Богрычева отправили в Москву и попросили из Росконцерта. Директор предупредил: «Галя, не уговаривай, больше он в твоем коллективе работать не будет!»
Через несколько дней в «Советской культуре» опубликовали заметку о том, как Ненашева напилась и устроила дебош. «А еще поет о России!» — возмущался автор. Поставил в вину даже то, что иной раз пою с закрытыми глазами. Мол, это потому, что артистка еле держится на ногах! Я никогда не позволяла себе выходить на сцену нетрезвой, уважала своего зрителя. Привычка петь с закрытыми глазами появилась у меня еще с юности! Позже в Росконцерте во всем разобрались, но передо мной не извинились. Звонила в газету, требовала опубликовать опровержение — не добилась ничего.
Бориса я простила, муж все-таки. Упросила Стаса Намина взять его к себе, и Богрычев отправился с «Цветами» на гастроли. Сплю дома, вдруг ночью открывается дверь, в квартиру влетает Борис. Кто-то сказал, что я ему изменяю, и он сорвался в Москву. Ансамбль подвел. Мне потом позвонил Намин: «Галя, духу его здесь больше не будет!»
Так Борис снова остался без работы. А что делать, когда целый день слоняешься по дому? Пить горькую и необоснованно ревновать жену. Сколько раз в приступе ревности Богрычев набрасывался на меня с кулаками! Потом каялся: «Галюся, не могу без тебя, как подумаю, что теряю...» В конце концов этим все и закончилось: я не выдержала и выставила его из дома.
Но мы не порывали окончательно, однажды даже побывала в новой квартире бывшего мужа. Там на стене висел мой огромный портрет. Борис умолял вернуться, но я понимала, что его нельзя вылечить, пить он не прекратит. Зачем мне такая канитель? Умер Борис рано. У Богрычева обнаружился запущенный диабет, он несколько раз впадал в кому, однажды так из нее и не вышел. На похоронах я не присутствовала, извинилась перед родителями Бориса, сказала, что тяжело видеть его в гробу.
Поклонники мужского пола имеются и сегодня, но мне никто не нужен. Живу жизнью своих детей, вместе с ними радуюсь и огорчаюсь. Но чаще все-таки радуюсь. Леня стал звукорежиссером. Он ездил со мной на гастроли рабочим сцены: таскал аппаратуру. Случилось так, что у моего звукорежиссера заболела жена, он срочно улетел к ней, никого не предупредив. Концерт оказался под угрозой срыва, и тогда Леня предложил:
— Мама, можно я сяду за пульт?
— А сможешь? Давай попробуем — делать-то нечего.
И Леня так замечательно провел концерт, что его предшественника я на работу не вернула.
Сын рано женился, может поэтому брак оказался очень непрочным. Бывшая жена Катя познакомила Леню с девушкой из США. Интерес Лиз к нашей стране понятен — ее предки из Одессы. Ребята влюбились друг в друга, Леня сделал Лиз предложение. После свадьбы они переехали в Америку.
Сын открыл в США свою студию звукозаписи. Несколько раз я их навещала. Леня все зовет: «Приезжай, запишем с тобой новые песни, мне же за это платить не надо!» Но не уверена, что вынесу девятичасовой перелет, чувствую себя не самым лучшим образом. В Америке живет мой замечательный внук Никита, ему уже двадцать два. Учится гончарному делу, хочет стать художником по керамике, у меня есть сделанные им чашки. По-русски внук почти не говорит в отличие от Лиз, которая выучила язык. Невестка моя очень пытливая, сегодня ей уже пятьдесят с лишним, а она все продолжает учиться.
Не так давно сын расстался с женой. В подробности вдаваться не стану, они с Лиз всегда казались мне разными людьми. Внук это подтвердил, заметив: «Пап, удивляюсь, как вы вообще прожили столько лет?» Но Леня один не остался, женился на белоруске, влюблен и счастлив.
Дочь Аленка поступила в медучилище, хотела стать ассистентом пластического хирурга, но не окончила, не переносит вида крови. Работала в магазине, потом вышла замуж. Не так давно дети появились. Славочка окончил первый класс, Насте исполнилось три. Славные ребята!
Вот и вся моя история. По-моему, жизнь у меня хорошая!
Подпишись на наш канал в Telegram