В 1909 году на станции Герасимово Павелецкой железной дороги продавалась старинная усадьба Горки: двести десятин земли, липовый парк и барский дом, расположенный на высоком берегу реки Пахры. Однако владельцы заломили такую цену, что покупателя долго не находилось: не получив скидки, интересующиеся уезжали ни с чем. И только генеральша Рейнбот, более известная в обществе как Зинаида Григорьевна Морозова, выложила требуемую сумму не торгуясь...
Кузнецкий Мост, как всегда, гудел. Зинаида Григорьевна вышла из магазина Дациаро, где приобрела несколько гравюр для своей коллекции. Витрины, модные лавки, уличная суета утомили, и она решила передохнуть в кофейне Сиу. Какой-то высокий мужчина с навощенными усами, в пенсне с золотой оправой придержал перед ней дверь. Она мельком взглянула из-под шляпы и признала в галантном господине московского градоначальника Анатолия Анатольевича Рейнбота. На другой день он прислал букет роз. Она отправила открытку с благодарностью. Завязалась переписка...
Прошло два года с того рокового дня, когда Зинаида Григорьевна услышала выстрел и обнаружила мужа, крупнейшего ситцевого фабриканта и мецената Савву Тимофеевича Морозова, в гостиничном номере в Каннах с простреленной грудью. В самоубийство она не поверила: через распахнутое окно отчетливо видела убегающего человека и к тому же слишком хорошо знала его друзей-революционеров с Леонидом Красиным во главе. Но женщину никто не слушал — ни французская полиция, ни родственники мужа.
После гибели Саввы она унаследовала огромные капиталы: заводы в Пермской губернии, паи Товарищества Никольской мануфактуры и Трехгорного пивоваренного завода, акции Черноморско-Дунайского пароходства — и умело ими распоряжалась.
Смерть мужа Зинаида переживала тяжело, в своем замке на Спиридоновке практически никого, кроме близких друзей, не принимала, не бывала на светских раутах и лишь изредка появлялась на премьерах в Художественном театре. Однако следовало жить дальше: у нее ведь четверо детей — Тимофей, Мария, Елена и Саввушка. Младшему сыну было всего два года, когда не стало отца.
Случайная встреча с молодцеватым генералом почему-то взволновала. Впервые после двух лет затворничества ей захотелось выйти в свет. Она приняла ухаживания. Кадровый военный и потомственный дворянин Анатолий Рейнбот имел положение при дворе.
Седьмого августа 1907 года московский градоначальник обвенчался с богатой вдовой. Церемония проходила тайно в Николаевской церкви села Лысцева Тульской губернии — жених состоял в свите императора и не спросил высочайшего согласия на брак. Только после венчания он обратился с ходатайством к императору о прощении и получил заверение, что его поступок последствий иметь не будет.
Ради Зинаиды генерал развелся с первой женой Марией Александровной Дехтеринской, оставив ей двоих сыновей — Анатолия и Георгия, и расстался с содержанкой, кафешантанной певичкой, выплатив солидные отступные. Слушок об этом по Москве прошел, но новоиспеченная супруга не обратила на сплетню никакого внимания.
Злые языки тут же окрестили их брак союзом тщеславия и расчета. Честолюбивая купеческая вдова захотела, мол, в дворянки пролезть, а бравый генерал не устоял перед «обаянием» морозовских миллионов. Она же просто устала быть одной.
В последние годы их семейной жизни Савва увлекся актрисой Художественного театра Марией Андреевой, и Зинаида очень страдала. Ей хотелось женского счастья и надежного мужского плеча, которые надеялась обрести в этом браке.
Вот только дальнейшая жизнь сложилась совсем не так, как мечталось. Спустя несколько месяцев после бракосочетания против мужа выдвинули обвинения в казнокрадстве...
Карьерный взлет Анатолия Рейнбота был стремителен. В январе 1906 года вместе с производством в чин генерал-майора он получил назначение на должность московского градоначальника — шефа городской полиции. При представлении заявил: «Я считаю, господа, себя обязанным находиться на службе двадцать четыре часа в сутки». Новый градоначальник проявил себя энергичным и решительным администратором. Он перевооружил московскую полицию, городовых пересадил на велосипеды, пожарных обеспечил соответствующей экипировкой и усилил борьбу с бомбистами, за что эсеры внесли его в список первоочередных врагов и открыли на него охоту.
Одно из покушений, третье по счету, пришлось на ноябрь 1906-го. Газета «Русское слово» по этому поводу писала: «Около 11 часов дня в московского градоначальника, когда он шел по Тверской улице, около ворот церкви Благовещения была брошена бомба, разорвавшаяся с оглушительным треском. Градоначальник остался невредим...» Бомба каким-то чудом проскользнула по заснеженному тротуару мимо его ног и свалилась в водосток. Тогда эсер выхватил браунинг и начал стрелять. Пули, просвистевшие над головой, вывели Рейнбота из ступора, и первым же выстрелом он свалил боевика.
После истории с покушением градоначальник приобрел славу храбреца и получил одно из высших отличий Российской империи — звание генерал-майора Свиты Его Величества. Личный доступ к царю открывал ему прямой путь к генерал-губернаторским, а то и министерским должностям. Поговаривали даже, что явного конкурента в нем видел всесильный премьер-министр Петр Столыпин.
Однако как оказалось впоследствии, в средствах градоначальник не стеснялся: брал взятки, занимался вымогательством, присваивал казенные и благотворительные деньги. Сенаторская ревизия, нагрянувшая из Петербурга, вскрыла неприятные факты, и Рейнбота обвинили в финансовых злоупотреблениях. Правда многие считали, и возможно не без основания, что его оговорили. Генерал, оскорбленный до глубины души, в декабре 1907 года подал рапорт об увольнении с должности.
Едва улеглись страсти после гибели Саввы Морозова, как Москва вновь принялась бурно обсуждать личную жизнь Зинаиды Григорьевны. «Боже, опять я в центре сплетен и кривотолков, — с горечью думала она. — Москва не простит Анатолию такого скандала».
Тем не менее не зря супруга градоначальника слыла дамой с характером. В поисках выхода из создавшегося положения она круто меняет свою прежнюю жизнь: отписывает старшему сыну Тимофею Морозову дачу в Покровском-Рубцове, продает Михаилу Рябушинскому свой роскошный особняк на Спиридоновке за восемьсот семьдесят тысяч рублей и на вырученные деньги приобретает имение Горки, куда намеревается переехать подальше от пересудов.
Старинная, известная еще с ХVI века вотчина включала в себя небольшую деревушку, два сельца, пахотные, лесные и сенокосные угодья. Усадьба на своем веку сменила множество владельцев. Почти триста лет она принадлежала дворянскому роду Спасителевых, приехавших в Первопрестольную в свите Софьи Палеолог. Затем ею владели Белосельские, Трубецкие, Лопухины, Наумовы, Дурасовы, Писаревы. С 1861 года Горки переходят в руки коннозаводчика Сушкина, потом парфюмерного фабриканта Прокофьева и наконец купцов Шибаева и братьев Герасимовых. Когда генеральша Рейнбот приобрела усадьбу, ее территория уже начала продаваться под дачные застройки.
Каким обветшавшим выглядело имение, каким запущенным смотрелся парк! Каким изношенным, будто траченным молью, показался Зинаиде Григорьевне совсем простой усадебный дом! Только один человек способен был вдохнуть в эту увядшую красоту новую жизнь. Вернувшись домой, она набрала номер Федора Шехтеля, с которым дружила. Первый в Москве архитектор, как всегда, был нарасхват, но отказать приятельнице и давней заказчице не смог. «Ну что с вами делать, голубушка, завтра поедем и посмотрим, что за порося вы приобрели», — смеясь, ответил он. А увидев усадьбу, загорелся — такой простор для творчества и фантазий, такой размах! И с увлечением взялся за дело...
У специалистов авторство Шехтеля давно уже не вызывает сомнения. Отсутствие документальных свидетельств, подтверждающих этот факт, объясняется тем, что часть архивов Зинаиды Морозовой была утеряна. Работал Шехтель совместно с другим известным московским зодчим — Федором Никитичем Кольбе, которому был поручен архитектурный надзор за строительством.
Впрочем, Кольбе не только руководил строительными работами, но и возвел в усадьбе хозяйственный двор с электростанцией, водонапорной башней, прачечной, каретным сараем, конюшней и гаражом. Последний появился в 1912 году, когда генеральша Рейнбот приобрела в торговом доме Отто Фольмана в Большом Гнездниковском переулке за 7484 рубля шикарное бельгийское авто марки Минерва — она всегда шла в ногу со временем. Машина к радости местных мальчишек проезжала через всю деревню Горки по замощенному булыжником Каширскому тракту, спускалась с холма и перед мостом через реку Пахру сворачивала налево на неширокую дорогу, ведущую к усадьбе.
Шехтель не просто отреставрировал запущенную усадьбу, он придал ей новый облик, создав органично вписанный в парк единый ансамбль классического барского дома с колоннадой и двумя флигелями с портиками.
Парадный фасад дома зодчий украсил шестью колоннами под треугольным фронтоном, а по торцам пристроил полуротонду зимнего сада и застекленную веранду. Окна второго этажа специально для хозяйки Шехтель декорировал барельефами с сюжетами греческих мифов. Лепные панно повествовали в том числе и о романтической любви могучего воина, покоренного прекрасной женщиной. По сути это была история самих владельцев усадьбы. Зинаида Григорьевна намек поняла, хотя в любви генерала Рейнбота к тому времени уже начала сомневаться — уж слишком много пикантных историй о похождениях мужа с певичками и аристократками Москвы и Петербурга всплывало в ходе следствия.
Умело используя необычный рельеф местности — господский дом стоял на высоком крутом склоне над речкой Туровкой, архитектор не только проложил красивые дуговые аллеи, две из которых, уходя от главного дома, сбегали к беседкам-ротондам и застывшей чаше Малого пруда, но и уговорил Зинаиду Григорьевну устроить для симметрии еще один пруд — у подножия холма.
«Ну и грандиозную же авантюру мы с вами затеяли, Франц Осипович», — смеялась хозяйка, наблюдая, как крепкие мужики-землекопы в красных рубахах и синих шароварах рыли огромный котлован, вывозили на тачках землю и укрепляли насыпь кольями из стволов молодых деревьев. Со временем эти колья укоренились и превратились в могучие ветлы, красиво обрамлявшие водную гладь Большого пруда.
Площадку парадного двора со стороны обрыва пейзажного парка Шехтель огородил полукруглой нарядной балюстрадой. С этого естественного партера открывался чудесный вид на пруды, дальние луга и долину реки Пахры. В духе нового времени в парке были устроены теннисный корт и крокетная площадка.
Усадьба преображалась на глазах. Зинаида Григорьевна с супругом часто посещали стройку, вникая в каждую мелочь. Шехтель всегда с теплотой вспоминал о дружбе с Саввой Тимофеевичем Морозовым, но вот с Рейнботом отношения у него не сложились. Несмотря на неизменную подчеркнутую любезность генерала, Франц Осипович не мог не заметить за стеклами его пенсне в золотой оправе нехороший блеск серых оловянных глаз, вызывающий неприятный холодок. «Какой, однако, бездушный господин. Как могла эта сильная, страстная, тонко чувствующая женщина сделать такой неудачный выбор?» — не переставал удивляться зодчий.
По желанию хозяйки он занялся и внутренним убранством дома. Возведенные им новые пристройки — полуротонда зимнего сада и веранда — добавили дому простора, воздуха и света, и он сразу зажил, задышал. Зимний сад с экзотическими растениями и мраморными статуями — самая большая комната дома — в будущем был призван выполнять роль парадной гостиной. Здесь хозяйка намеревалась устраивать приемы, журфиксы и музыкальные вечера.
Как всегда, Шехтель создал идеально продуманную жизненную среду, в которой современные удобства гармонично сочетались с атмосферой старинной усадьбы. Дом оснастили всеми благами цивилизации: электрическим освещением, центральным отоплением, провели водопровод и канализацию. На втором этаже были устроены ванные комнаты — мужская и женская, оборудованные первоклассной английской сантехникой: чугунными ваннами, умывальниками с подводом горячей и холодной воды и бронзовой фурнитурой. В доме имелась и телефонная связь, ее обеспечивали лучшие аппараты того времени шведской фирмы «Эриксон». Все это позволило Зинаиде Григорьевне и ее семье обустроить свой быт с должным комфортом.
Дочь орехово-зуевского фабриканта средней руки Григория Ефимовича Зимина любила роскошь. Учитывая это, зодчий добавил в интерьер хрустальные люстры, французские часы в стиле ампир и венецианские зеркала. Деревянные полы он заменил дубовым паркетом и в двух комнатах второго этажа установил мраморные камины.
В Горках была собрана прекрасная библиотека, занимающая целую комнату. К чтению Зинаиду приохотил Савва Тимофеевич Морозов. Он прекрасно знал русскую литературу, очень любил Брюсова и Пушкина. На спор с любой строки «Евгения Онегина» мог продолжить декламировать всю главу до конца по памяти. Он же увлек ее музыкой и театром.
Одной из самых ярких комнат дома стала столовая. Горки имели отдельную кухонную постройку — это был южный флигель, откуда готовые блюда носили через подземный ход. Цвет посуды, которой сервировали стол, определялся временем года: зимой использовали темный обеденный сервиз, летом — светлый. Хозяйка, будучи женщиной прогрессивной, постоянно приобретала всякие бытовые новинки: например агрегат, используемый для варки яиц, или кофейник-бульотку — благодаря горящей под ним спиртовке кофе оставался горячим на протяжении всей трапезы.
Пока длилось следствие по делу генерала Рейнбота, обрести душевное спокойствие Зинаида Григорьевна пыталась в хлопотах по обустройству имения. В 1911 году над Анатолием Анатольевичем и его приближенными состоялся суд, и в газетах вновь принялись склонять его имя. Зинаида Григорьевна сопровождала мужа везде, даже в здание Московского окружного суда, где более двух недель давали показания многочисленные свидетели. Не жалея денег, она нанимала лучших адвокатов, чтобы уладить дело с наименьшими потерями.
Когда подсудимому дали последнее слово, генерал Рейнбот сказал, что над ним тяготело обвинение четыре года, в течение которых он подвергался оскорблениям и унижениям, но вердикта суда ждет спокойно, ибо совесть его чиста.
Обвиняемого и его приспешников приговорили к заключению в исправительное арестантское отделение сроком на один год с лишением особых прав и привилегий. Столь суровый приговор для многих явился полной неожиданностью. Едва председательствующий зачитал вердикт, как по залу пронесся гул, кто-то из дам ахнул, кто-то вскрикнул и заплакал.
Зинаида Григорьевна не проронила ни звука. Она не теряла надежды на смягчение приговора и всячески поддерживала супруга. Ее надежда оправдалась: подсудимые получили высочайшее помилование. В телеграмме на имя Николая II Рейнбот писал: «Служа верой и правдой Вам, Государь, и Родине, я был страшно потрясен теми подозрениями, которые тяготели надо мною, и страдания мои увеличивались от возможности потери доверия Вашего Величества... Ваша милость сделала меня бесконечно счастливым, и я молю Бога, чтобы он дал мне возможность в будущем на деле оправдать Ваше высокое ко мне доверие».
Громкая история бывшего московского градоначальника наконец закончилась. В письме из Горок летом 1913-го Зинаида Григорьевна сообщала старинному другу, известному адвокату Маклакову: «Милый Василий Алексеевич! Мы получили известие, что Государь снял последствия суда с Ан. Ан. И он теперь может служить... Вы должны понять, как я этому рада. Если соберетесь к нам в Горки, которые очень хочу Вам показать, по телефону звоните к нам на Басманную,14». Пока шла перестройка усадебного дома, Зинаида Григорьевна с семьей арендовала на Новой Басманной знаменитый особняк Стахеева.
К 1914 году завершилась и реконструкция усадьбы, а за пару лет до этого исполнилось заветное желание Зинаиды Григорьевны: на основании прошения супруга она была зачислена в родословную книгу дворянства Московской губернии.
В возрожденном имении началась новая жизнь. Дни потекли солнечные, счастливые, наполненные ароматом цветов и трав. Как здорово было в прозрачном тонкоствольном вишеннике сорвать спелые ягоды, а затем затеряться в бесконечных аллеях парка!
Ей было лестно чувствовать себя помещицей, барыней. Она давно мечтала о родовом гнезде, да все как-то не складывалось. Вспомнилось, как однажды Сергей Юльевич Витте, запросто заезжавший к ним на Спиридоновку, завел разговор о предках и фамильных усадьбах. Зиночка посетовала тогда, что у нее не было старинного имения с портретами пращуров, а так хотелось бы: «Я никогда не жила в таких имениях, только знала о них по литературе, но мне кажется, что моя душа когда-то там жила».
Здесь, в Горках, и ей, и детям было хорошо. Старшая дочь, барышня Маша, увлеклась рисованием, часами пропадала на пленэре или ваяла что-нибудь из глины. «Посидит у своей скульптуры, потом что-то еще к ней прилепит, отойдет на некоторое расстояние и смотрит...» — шептались крестьяне, приходившие в усадьбу на поденные работы. Ее сестра Елена, в семье ее звали Люлюта, в компании друзей играла в теннис. Часто барышни Морозовы катались по аллеям парка на велосипедах, а вот младший одиннадцатилетний брат никак не мог укротить строптивого железного коня: довольно упитанный Саввушка — весь в отца — вечно с него падал.
Сама же Зинаида Григорьевна вдруг обнаружила в себе практическую жилку и создала в имении образцовое хозяйство. В северо-восточной части усадьбы за пределами парка выстроила целый агрогородок с собственной электростанцией, артезианским колодцем, фермой, маслобойней, птичником, погребами, амбарами и теплицами, причем организовала все в соответствии с последними достижениями техники. В коровнике, к примеру, имелись электрическое освещение, автомат-поилка, вагонетки для подвоза кормов, привод для жмыходробилки.
Рядом с домом хозяйка разбила фруктово-ягодный сад, а также огород, занимавший около трех с половиной десятин. Ферма, получившая название «Садоводство имения Горки Зинаиды Григорьевны Рейнбот», за короткое время превратилась в высокорентабельное хозяйство. В своем «Садоводстве...» ее превосходительство молодела душой. Гордилась тем, что молочный скот и элитная пшеница получали медали на сельскохозяйственных выставках.
В погожие летние дни она с наслаждением распахивала стеклянные двери, и дом наполнялся ароматами сада. Влажный ветерок шелестел листвой тенистого парка, смягчая июньскую жару. В густой зелени щебетали птицы. Лето ползло медленно, как золотая гусеница. Тяжелые лиловые гроздья сирени в вазах сменяла легкая зелень жасминных веток, а потом и охапки полевых цветов.
Вот только все острее и острее она чувствовала, что скучный, суховатый, так и не ставший родным Рейнбот не подходит к этому дому, к старинному парку, ко всей той прелести, которую она так полюбила. «Наша семейная жизнь стала трещать по всем швам. Весной 1916 года я указала господину Рейнботу на дверь, — вспоминала Зинаида Григорьевна, — с того дня он ни разу не приехал в Горки».
Зато гости стали бывать даже чаще. Ее радушие и гостеприимство привлекали в усадьбу самых разных людей. Приезжали светские знакомые и артисты Художественного театра, наведывался элегантный Владимир Джунковский, в прошлом адъютант великого князя Сергея Александровича, запросто бывала и вдова великого князя Елизавета Федоровна. Конечно появлялся легкий, общительный, обворожительный Шехтель, от которого у нее немного кружилась голова.
«Помните, Франц Осипович, каким запущенным было это имение, когда вы впервые приехали сюда? А сейчас я все больше и больше влюбляюсь в свои Горки», — признавалась ему Зинаида Григорьевна. Гости играли в крокет, теннис, преферанс и вист, катались на лошадях и лодках, пили чай под липами. За столом велись приятные разговоры, звучал веселый смех, раздавались звуки романсов. Пахло самоварным дымком. И все выглядело так беспечно: природа, музыка, красивые утонченные женщины, обходительные мужчины, нарядные дети. Казалось, так будет вечно...
Все рухнуло в 1917 году. Многие подмосковные поместья были разграблены или разрушены, но Зинаида Григорьевна погрома не допустила. Более того, в апреле 1918-го, когда усадьба и все ее имущество были уже национализированы, она добилась приезда в Горки Комиссии по охране памятников искусства и старины, которая, обследовав поместье, выдала ей Охранную грамоту. Вместе с этой бумагой Морозова передала управляющему ключи от дома, а сама уехала в Москву. В усадьбу она никогда больше не вернулась.
Наличие в Горках электрического освещения, центрального отопления, телефонной связи не осталось незамеченным новой властью. «Моя усадьба была слишком хороша, чтобы большевики прошли мимо нее», — горько иронизировала Зинаида Григорьевна. В сентябре 1918 года в Горки приехал Владимир Ленин с женой и сестрой. Поселившись в Главном доме, распорядился: «Ничего не трогать! Ни одной вещи вплоть до портретов на стенах! Все принадлежит народу!» Так и жили в чужом доме под неодобрительными взглядами бывших владельцев. Спальню вождю устроили в будуаре Зинаиды Григорьевны, столовая стала комнатой врачей. Семейная гостиная после кончины Ильича превратилась в траурную комнату — там проходило прощание.
Образцовое «Садоводство...» новые хозяева вскоре развалили... Сама же Зинаида Григорьевна теперь жила в своей квартире в Староконюшенном переулке. В 1924 году ее выселили и оттуда, остаток жизни она провела на съемной даче в подмосковном Ильинском. Жила трудно, бедно, постоянно волновалась за детей — их судьбы ломались на глазах у матери: старшего, Тимофея, расстреляли еще в 1921-м; дочь Мария окончила свои дни в психиатрической больнице; Елена уехала с мужем за границу, сначала в Финляндию, потом в Швецию, последние письма от нее пришли из Бразилии уже после войны; младший сын Савва прошел лагеря ГУЛАГа.
Погиб и генерал Рейнбот. В 1918 году его расстреляли большевики, припомнившие бывшему градоначальнику подавление первой революции в Москве.
В мае 1931 года у Зинаиды Григорьевны в Ильинском гостила Книппер-Чехова. Их связывала долгая и нежная дружба. Актриса с удивлением отметила, что дачный участок в Ильинском превращен деятельной хозяйкой в сельскохозяйственные угодья. Имелась корова — «молоко упоительное!», розовые поросята, куры.
— Прямо как у вас на ферме в Горках, — улыбнулась хозяйке Ольга Леонардовна.
— Мы очень бедствовали, распродавали вещи, — вздохнув, ответила Зинаида Григорьевна, — и я поняла, что нужно опять брать судьбу в свои руки. Устроила на даче хозяйство, ведь у меня трое внуков — Савва, Андриан и Павел. Теперь вот Владимир Иванович Немирович-Данченко пенсию мне небольшую выхлопотал за вклад Саввы Тимофеевича в создание Художественного театра.
Судьба Зинаиды Григорьевны претерпела немало трагедий, но не сломила ее. Она и в старости оставалась такой же яркой, независимой, острой на язык. Устроившись в тенечке на скамейке с шитьем-вязанием, как бы невзначай заводила разговоры о пережитом. Внук — Савва Тимофеевич Морозов-младший — удивлялся и ее прекрасной памяти, и обилию событий, случившихся за одну жизнь.
«Летом дело было, в Покровском, гостили у нас Антон Павлович с Ольгой Леонардовной, — вспоминала бабушка. — Ну кем я тогда была? Молодая барынька, дура дурой, конечно, а спорить решилась, ты подумай, с кем? С Василь Осипычем... С самим Ключевским...», «Весь тот вечер, когда «Синюю птицу» давали, Константин Сергеевич в нашей ложе просидел, в нашей ложе — морозовской...», «Максима Горького читать люблю. Русской земли писатель, ничего не скажешь. А вот с Пешковым Алексеем Максимовичем не дружила...», «Витте Сергей Юльевич — ума палата. Российский наш премьер...».
Даже в страшные годы Отечественной войны она умела не терять достоинства и создавать вокруг себя тепло и уют. Правнучка Татьяна Морозова вспоминала, как семилетней девочкой летом 1944-го ее привели «на поклон к прабабушке». Запомнилась комната, залитая солнечным светом, стол, покрытый белоснежной вязаной скатертью, с букетом разноцветных ирисов и изумительный аромат кофе, который варила прабабушка. Девочке показалось, что она попала в рай.
«Меня поразили какая-то величественная стать прабабушки, ее нарядное светлое льняное платье и отливающие голубым волосы, — вспоминала позднее Татьяна. — Осмелев, я спросила:
— Ты что, — старая Мальвина из сказки «Буратино», да?
— Деточка, даже прабабке не следует говорить «старая», — сказала она, не улыбнувшись».
Зинаиды Григорьевны Морозовой-Рейнбот не стало в 1947 году. Ее похоронили на кладбище в Быкове. Когда расширяли аэропорт, кладбище уничтожили. Младший сын Савва Саввич, вернувшись из очередной ссылки, взял горсть земли с исчезнувшего погоста и высыпал на могилу отца в морозовской усыпальнице на Рогожском кладбище...
Подпишись на наш канал в Telegram