В семье царил закон: если по телевизору показывали фильм с мамой или папой, все должны бросить любые дела и сидеть перед экраном. Мама возмущалась: «Ну что вы смотрите это в сотый раз?!» — «Отстань, — отмахивалась бабушка, — уйди, если не нравится!»
— Одной из самых необычных премьер этого года в Театре имени Маяковского стали «Новаторы» Никиты Кобелева, где вы играете сразу несколько ролей. Спектаклей о математиках и программистах у нас, пожалуй, еще не было!
— Да, в этом смысле мы тоже новаторы. На репетициях иногда возникало ощущение, что говорю на каком-то инопланетном языке — столько новых понятий и терминов. В «Новаторах» играю дочь Джорджа Байрона Аду Лавлейс, написавшую первую в истории компьютерную программу, и знаменитую американскую программистку Рут Лихтерман.
— В театре вы одна из самых востребованных актрис. Сколько спектаклей сейчас в вашем репертуаре?
— Двенадцать. Правда во многих есть второй состав. Одни сразу так выпускались, в других постепенно появились вторые исполнительницы моих ролей. Когда пять лет назад родила Соню, пришлось искать подмену.
В прошлом сезоне выпустила три премьеры: уже упомянутых «Новаторов», «Дикарку» по пьесе Островского и Соловьева и «Как важно быть серьезным» по Оскару Уайльду. Не скажу, что это легко, но я люблю примерять новые образы.
— Когда-то в телевизионной постановке «Как важно быть серьезным» блистали ваши родители — Евгения Симонова и Александр Кайдановский...
— И я в каком-то смысле принимала в ней участие! Мама играла Сесили будучи беременной. К моменту окончания съемок находилась уже на седьмом месяце, и группа была всерьез озабочена тем, как скрыть ее животик.
Эту пьесу знаю с детства практически наизусть. В школьном театре играла мисс Призм, как и сейчас.
— Какой спектакль вам особенно дорог?
— Наверное «Московский хор» по пьесе Людмилы Петрушевской. Там трагическая тема сталинских репрессий, затронувших многие семьи, и постановка необычная — зрители на сцене, а актеры в зале. Постепенно он наполняется портретами наших родных, они — тоже действующие лица.
От нашей семьи — фотографии бабушки Ольги Вяземской и прадедушки Станислава Станкевича, репрессированного в 1937 году. Он был военным, служил в Ленинграде. Мало кто знает, что сын Станислава Венедиктовича — мой знаменитый дедушка Павел Васильевич Симонов, психофизиолог, академик РАН — большую часть жизни носил чужую фамилию.
— Как чужую?
— После ареста прадеда его жену вместе с детьми Павлом и Галиной выслали в Архангельскую область. Их скромное жилье — одиннадцатиметровую комнату в коммунальной квартире — конфисковали. Если бы не друг семьи и сосед по лестничной клетке известный скульптор Василий Львович Симонов, пустивший Станкевичей к себе, поселиться семье после возвращения в Ленинград было бы негде. Сам Симонов переехал в мастерскую. Павел с юности был увлечен наукой, но сын врага народа не мог рассчитывать на поступление в хороший вуз и карьеру ученого. Василий Львович усыновил его и дал свою фамилию. Родная сестра Павла осталась Галиной Станиславовной Станкевич.
— Бабушка Ольга Вяземская — жена Павла Васильевича?
— Да, мы все звали ее Лялей. Она сыграла огромную роль не только в моей жизни, но и в жизни моих двоюродных сестер Насти и Ксюши — дочерей маминого брата Юрия, телеведущего и писателя, которого все знают под фамилией Вяземский. Он взял ее в качестве псевдонима, когда занялся литературным творчеством.
— Кем вас видели взрослые в детстве?
— Маленькой я хорошо пела и очень чисто воспроизводила мелодию. Голос был не по-детски сильным. Взрослые решили, что подрастает певица, и повели к учительнице, у которой еще мама занималась на фортепиано. Та сыграла пьесу «Болезнь куклы» из «Детского альбома» Чайковского. Я зарыдала, чему женщина безумно обрадовалась: «Как тонко девочка чувствует музыку! Ей надо учиться!»
В музыкальной школе продержалась пять лет. Говорят, способности были, техники не хватало. А вообще, чем я только не занималась! И танцами, и теннисом, и английским. Ляля блестяще им владела и была замечательным преподавателем.
Например устраивала «британские» чаепития после урока. Ксюша, моя младшая двоюродная сестра, постоянно возмущалась: «Ну почему мы должны пить чай на английском, ведь живем в Советской стране!»
Но бабуля как в воду глядела. Язык внучкам пригодился. И Настя, и Ксюша, и моя родная сестра Маруся вышли замуж за иностранцев.
— Вы понимали в детстве, что мама — известная актриса?
— Конечно, и очень ревниво относилась к ее партнерам-мужчинам. Не раздражал меня только Александр Леонидович Кайдановский, родной папа. Александр Абдулов в «Обыкновенном чуде» ужасно не нравился, как и Рустам Сагдуллаев в картине «В бой идут одни «старики». Сейчас смотрю эти картины и удивляюсь: почему?
Вообще, в семье царил закон: если по телевизору показывали фильм с мамой или папой, все должны бросить любые дела и сидеть перед экраном. Мама возмущалась:
— Ну что вы смотрите это в сотый раз?!
— Отстань, — отмахивалась бабушка, — уйди, если не нравится!
Когда кто-то отлынивал, устраивала скандал. Она собирала все статьи о дочери. Гордилась ею.
— Евгения Павловна не рассказывала, почему рассталась с вашим папой?
— А что тут рассказывать? Мне кажется, он не был создан для семьи, быта. Что такое брак? Бесконечные компромиссы, желательно обоюдные. А родители — две сильные личности, которым наверняка было трудно ужиться. Не хочу сказать, что мой отчим Андрей Андреевич Эшпай слабее. Но он режиссер, а мама — актриса. Это идеальное сочетание. Актер и актриса — нет.
Вы спросите: какая может быть конкуренция между мужчиной и женщиной? А она есть, и очень высокая. В определенный период у мамы оказалось много работы, а у папы не было вообще. Для мужчины это немыслимо. Тем более если он актер такого масштаба, как Александр Кайдановский. Женщина еще может найти замену, отдушину. Мужчина — едва ли.
— Вы общались с отцом после развода родителей?
— Сначала довольно редко. Он навещал, приносил подарки, но не всегда вспоминал обо мне. Обычно накануне моего дня рождения папе звонила бабушка Ольга Сергеевна, чтобы не забыл поздравить. Рассказывают, что я этого ждала. Сама такого, честно говоря, не помню и не могу сказать, что мне не хватало отца.
Через три года у нас появился Андрей Андреевич Эшпай и все как-то сразу сложилось, появилась настоящая семья. После рождения Маруси это ощущение только упрочилось.
В двенадцать лет я сменила фамилию с Кайдановской на Симонову. Не из-за обиды на отца — чтобы быть частью семьи. Сначала хотела стать Зоей Андреевной Эшпай. Но мама сказала: «Зоенька, для этого нужно, чтобы папа отказался от родительских прав и Андрей Андреевич тебя удочерил. Папа на такое никогда не согласится». И я стала Симоновой. Кайдановская — псевдоним. Взяла его, когда начала работать с мамой, чтобы избежать путаницы и не быть Симоновой-младшей.
— Как познакомились Евгения Павловна и Андрей Андреевич?
— На съемках его короткометражки «Когда играли Баха». Из творческой истории возник роман. Помню, Андрей Андреевич приходил на мамины спектакли в Театр Маяковского — очень красивый, в белом костюме, с шикарным букетом. В такого мужчину невозможно не влюбиться!
Они были совсем молодыми. Маме тридцать, Андреичу двадцать девять. И то, как он принял меня, просто удивительно. Не могу об этом спокойно говорить! Слезы подступают. Нужно очень сильно любить женщину, чтобы так полюбить ее ребенка. И я Андреича сразу приняла.
У нас до сих пор невероятно теплые отношения. Он ни в чем не делает разницы между мной и Марусей. Переживает за нас одинаково, и ругает одинаково, и любит...
— Вы старше сестры почти на десять лет. При такой разнице в возрасте не всегда складывается дружба, зачастую возникает ревность.
— Я безумно мечтала о сестре и всю мамину беременность ждала ее так, что даже научилась пеленать куклу. Знакомые, приходившие в гости, поражались, как ловко это делала: подгузник марлевый, подгузник тканевый, распашонка простая, распашонка байковая и так далее.
Мама из роддома написала письмо крупными печатными буквами — что нужно собрать и принести. Приданое купили заранее, и нам с Настей и Ксюшей разрешили в него поиграть. После чего детские вещи постирали и прокипятили.
Увидев это чудо — сестру — я просто сошла с ума. Готова была сидеть над ней день и ночь. Очень люблю маленьких детей и всегда хотела быть мамой.
Так что ревность — не наш случай. Не было такого, чтобы младшую все любили, опекали, а старшая — изгой. И мы с Марусей всегда дружили и дружим.
— Сестру тоже учили музыке?
— Уже в детстве было понятно, что она станет музыкантом.
Как-то пришла знакомая пианистка, посмотрела на Марусю и сказала, что у нее природная постановка руки. Она совсем маленькой садилась за инструмент и пыталась что-то исполнять. Взрослые спрашивали:
— Марусенька, что ты играешь?
— Баха, — важно баском отвечала она.
— Детство ваше прошло за кулисами?
— Я часто бывала у мамы в Театре Маяковского. У меня там имелись и «подружки» — дежурные, с которыми сидела на вахте, помрежи, с которыми общалась за кулисами. Я была спокойной девочкой, не шалила.
Помню, в спектакле «Она в отсутствии любви и смерти» мама в одной из сцен лежала на раскладушке около кулис. В какой-то момент она протягивала руку, я незаметно подползала и дотрагивалась до нее.
— На сцену не рвались?
— Мечтала стать актрисой, но долгое время держала это в себе. Однажды не выдержала. Дело было во втором классе на уроке пения. Учительница попросила девочку Катю: «Спой «Перепелочку». Та запела, а я... заревела. Потому что могла не хуже, а может, даже лучше, но об этом никто не знал!
Учительница удивилась:
— Зоенька, почему ты плачешь? Тебе перепелочку жалко?
— Нет, я просто тоже хотела спеть!
— Так вы стеснялись?
— Наверное, в младших классах да. А после пятого я перевелась в английскую школу, где был самодеятельный театр. Наш руководитель Наталья Михайловна Мачула ставила потрясающие спектакли. Мама была поражена, посмотрев постановку по поэзии Федерико Гарсиа Лорки. Два его стихотворения, выученных в школе, кстати, до сих пор читаю на творческих вечерах.
— Мама была для вас идеалом?
— Мы всегда были близкими подругами. Наверное, в силу не такой уж большой разницы в возрасте. Она ведь родила меня совсем девчонкой, в двадцать один год. Конечно, периодически воспитывала, ругала. Чаще по поводу недостаточно прилежных занятий музыкой, несделанных уроков.
Я тоже иногда сержусь на своих детей, а потом вспоминаю себя в этом возрасте и в каком-то смысле их понимаю. Училась неважно, довольно долго очень плохо читала. Даже сейчас, если надо что-то прочесть с листа, от волнения начинаю путать буквы!
— Кто у вас выполнял карающую функцию — мама или Андрей Андреевич?
— Разделения не было, если требовалось проявить строгость, ее проявляли все. Думаю, в семье нужно проводить единую линию. Нехорошо, если мама, допустим, ругает, а папа гладит по головке.
У нас была очень дружная компания, легкая на подъем: могли взять и сорваться куда-то в любой момент. Однажды сели вчетвером в машину и помчалиcь в Ленинград. Ночью, скрыв этот факт от бабушки! Маруся была еще совсем маленькой.
Когда мне было шестнадцать, отправились в Ялту. Наша «шестерка» по дороге сломалась, пришлось завернуть в Тулу, починить машину. В те времена бензин был в дефиците, поэтому у нас на крыше стояли канистры, а рядом два чемодана — один совсем древний, другой поновее. По дороге попали под жуткий ливень. Интересно, что старый чемодан выдержал потоп, а «молодой» промок насквозь и лежавшие в нем цветные вещи окрасили все остальные.
Обычно в Ялте мы проводили месяц-полтора. По окончании срока путевок в пансионате «Актер» перебирались к знакомым. Квартира у них была однокомнатная, так что спали вповалку.
— Когда же ваш папа вспомнил о дочери? Когда она стала взрослой девушкой и проявила актерский талант?
— В четырнадцать я снялась в советско-американском фильме «Феофания, рисующая смерть», и папа его посмотрел. После чего позвонил Аде Владимировне Брискиндовой, легендарной женщине, преподававшей французский язык и манеры в Щукинском училище. С ней все студенты дружили, ходили жаловаться и советоваться не только по профессиональным вопросам, но и по личным. Брискиндова была хранительницей многих тайн. И папа к ней обратился:
— Ада Владимировна, по-моему, я видел Зою на экране. А сколько ей лет?
— Саш, ну четырнадцать уже.
— Не может быть!
Брискиндова рассказала об этом разговоре моей маме. Та посмеялась и ничуть не удивилась. Знала: Кайдановский живет в своем мире и не особенно замечает, что происходит за его пределами.
— Интересно было сниматься?
— Очень, хотя и тяжело. Я играла парализованную девочку Настю, которую ставила на ноги целительница Феофания. В конце ее сжигали как ведьму (действие происходило в ХI веке), и Настя теряла рассудок.
Съемки проходили в Подмосковье недалеко от города Озеры, где выстроили настоящую древнерусскую деревню. Меня сопровождала бабушка Ольга Сергеевна. Ей как преподавателю английского хотелось пообщаться с американцами. Моего отца — деревенского старосту Григория — играл Джордж Сигал, лауреат «Золотого глобуса» и номинант на «Оскар».
Помню, была сцена, где Настя отчаянно рыдает. Меня подготовили, я благополучно проплакала несколько дублей и не смогла остановиться, когда выключили камеру. В тот день на съемках присутствовала мама. «Зоя, — заметила она, — ты хорошо сыграла, но так нельзя. Надо разграничивать работу и жизнь. Поплакала — и хватит. Дело сделано, у тебя снова прекрасное настроение». Урок я запомнила крепко...
После «Феофании...» достаточно тесно общалась с отцом, он даже брал меня в Испанию на съемки «Дыхания дьявола». Мы прекрасно провели время в Мадриде. Правда самого кинопроцесса я не дождалась, застала только подготовительный период.
Жаль, что не могу побеседовать с ним сейчас, уже взрослой. Тогда-то была еще девчонкой. Отец умер, когда мне исполнилось девятнадцать.
— После съемок в кино, наверное, задумались о поступлении в театральный вуз?
— В четырнадцать задумываться об этом было рановато, но судьба распорядилась так, что после девятого класса я оказалась в театральном колледже.
Рассказал о нем мамин друг режиссер Валерий Саркисов: «Борис Голубовский набирает при ГИТИСе экспериментальный курс из ребят пятнадцати-шестнадцати лет, они будут учиться по специальной программе, получат аттестат о среднем образовании и актерский диплом». Учеба в школе проходила непросто, да и переходный возраст с его проблемами давал о себе знать. С родителями решили, что это интересный вариант.
На актерском мастерстве первое время ничего не получалось. Никогда не забуду этюды на органическое молчание, которое у меня выходило совсем не органическим. Но постепенно втянулась, и дело пошло. Я попала в среду, о которой всегда мечтала. И все сложилось...
Учиться нужно было четыре года, но после третьего курса я решила продолжить обучение на «взрослом» уровне — в театральном вузе. Родители поддержали. Голубовский не хотел отпускать и не выдал аттестат, без которого поступить куда-то было невозможно.
Борис Григорьевич дружил с худруком Театра Маяковского Андреем Александровичем Гончаровым. Мама попросила того замолвить словечко, но его старый друг отказал! И тогда Гончаров выдал мне уникальный документ на бланке театра, свидетельствующий о том, что Зоя Александровна Симонова получила среднее образование на актерско-режиссерском курсе ГИТИСа. Позже ситуацию урегулировали, и я снова поступила туда к Олегу Львовичу Кудряшову.
Он набирал экспериментальный курс на факультете музыкального театра. Через год по непонятной причине курс распустили. Продолжить обучение можно было, только поступив заново. Так я снова стала первокурсницей...
— Сколько же лет вы учились?!
— В общей сложности — восемь. Зато с трудоустройством не возникло проблем. Один из педагогов был связан с Театром эстрады, и Геннадий Хазанов взял весь курс к себе. Нас ввели в спектакль «Птицы», поручив крутой номер «Вантузы»: мы стучали на сантехнических инструментах как на ударных. Год тренировались! За это время параллельно выпустили детскую постановку «Ваня и крокодил».
Поскольку стучали в черных костюмах с капюшонами и в масках, чтобы артистов не было видно, перед премьерой я предупредила маму: «Ищи меня во втором ряду слева по розовым перчаткам». Все прошло успешно, а потом вдруг опять начались репетиции. Режиссеры решили ввести в наш номер... лилипутов. В октябре сыграли еще два раза, и после этого «Вантузов» из спектакля убрали.
В 2001-м мне повезло — режиссер Геннадий Шапошников поставил «Прощай, Марлен, здравствуй» к столетию великой Дитрих. Ее играла Лена Морозова, а я вторую главную роль — служанки. В Театре эстрады проработала три года. Кроме «Марлен» выпустила спектакль «Девочки» по произведениям Людмилы Улицкой.
— Мама не предлагала: «Давай к нам!»?
— Нет, но я часто бывала в Театре Маяковского и многие спрашивали: «Зоя, почему к нам не приходишь?» А я не хотела. Всегда был пунктик по поводу семейственности.
— Сталкивались с завистью и недоброжелательством?
— Когда поступала в театральный институт, некоторые ребята говорили: «Ну ты-то блатная! С такими родственниками обязательно возьмут! Можно не волноваться».
— В мамином театре вас знали с детства и наверняка относились иначе.
— Да, но я считала, что у меня должен быть свой путь. Закончилось тем, что в Театре эстрады расторгли договор с нашим курсом и мы оказались на улице. А у меня — семья, маленький сын.
Родила на последнем курсе. Дипломные спектакли сдавала беременной и через три недели после родов сбежала на репетицию, оставив ребенка на родственницу, приехавшую из Питера. Мама возмущалась: «Зоя, так нельзя! Как ты могла бросить Лешу?»
Я понимала, что поступаю нехорошо, но так хотелось играть! Слишком долго к этому шла!
— И как же вы попали в Театр Маяковского?
— Со спектаклем «Три высокие женщины» в постановке Сергея Голомазова. Мы играли его с мамой и Верой Бабичевой. Пригласил нас тогдашний худрук и директор театра Сергей Николаевич Арцибашев. Потом уже меня взяли в штат.
Вера — жена Голомазова. Как-то позвонила: «Женя, что же мы сидим, такие прекрасные артистки! Давай что-нибудь поставим! Тем более что есть свой режиссер». Она и нашла еще не переведенную пьесу Эдварда Олби.
Мама меня всячески поддерживала в то сложное время. Мы вместе еще играли в спектакле «Жизнь налаживается» с Иваром Калныньшем. Много гастролировали.
— Каково работать со звездной мамой?
— Она прекрасный партнер. Очень располагает к себе, ничего не диктует. Мы всегда группируемся вместе. Если режиссер наезжает, мама бросается на мою защиту.
Может проявить характер, высказать свое мнение, но с партнерами никогда не конфликтует. Это исключено. У нас коллективное дело, и мы считаем дурным тоном, когда коллеги делают замечания друг другу. Надо договариваться на берегу, в процессе репетиций, а не когда играешь.
— В кино снимались в тот период?
— Практически нет. Индустрия переживала не лучшие времена. Настоящим подарком судьбы стал телеспектакль Владимира Мирзоева «Страстное и сочувственное созерцание», где мы играли вдвоем с Максимом Сухановым. На мою роль пробовалось много талантливых девочек, а предпочли меня.
Тут некоторые опять могут сказать: «Выбрали тебя, потому что мама знаменитая! Она тебя пропихнула!»
— Это действительно помогает? Или мешает?
— Если ты ни на что не способна, не поможет никакой блат. В Театре Маяковского «по наследству» от мамы мне досталась роль Агафьи Тихоновны в гоголевской «Женитьбе». Там играли прославленные артисты — Игорь Матвеевич Костолевский, Михаил Иванович Филиппов, Светлана Владимировна Немоляева, другие звезды, и все они были довольны тем, как я работаю.
Репетиций практически не проводили. Мы с мамой все лето готовились на даче и дома. У меня ничего не получалось, и она ТАК ругалась! Иногда говорила: «Стоп! Это ужасно. Ничего не играй. Просто сядь!» Мы делали паузу и начинали все сначала.
На моем первом спектакле мама боялась смотреть на сцену — так волновалась. А в конце, когда под аплодисменты зала я вышла на поклоны с Игорем Матвеевичем Костолевским, была безумно рада и горда за дочь!
С Михаилом Ивановичем Филипповым партнерствовали не только в «Женитьбе», но и в спектакле Миндаугаса Карбаускиса «Господин Пунтила и его слуга Матти». Я там — его дочка и тоже никак не могу выйти замуж. Однажды два дня подряд играли «Женитьбу» и «Пунтилу», и Михаил Иванович пошутил: «Зоя, ну что же это такое?! Второй день не можем вас выдать замуж!»
— Значит, в театре никто не попрекал вас семейственностью. А в кино не судачили о «семейном подряде» Эшпаев — Симоновых? Андрей Андреевич ведь снимает в своих фильмах всю семью, включая внука Алексея!
— Да, но никогда не раздает нам главные роли направо и налево. Когда берется за какую-то работу, мы с мамой начинаем ходить кругами и заглядывать ему в глаза: «А для нас что-нибудь найдется?» Что-то находится...
По-моему, мама вообще недоигрывает у режиссера Эшпая. Во многих картинах у нее лишь эпизоды. Даже у меня роли больше. Единственный фильм, снятый Андреичем «на маму», — «Многоточие». Мама за него получила «Нику» и премию Гильдии киноведов и кинокритиков России «Белый слон».
Мой сын — талисман Андрея Андреевича. Он был для Леши и дедом, и в каком-то смысле отцом. Они с детства дружили.
В семье Лешу все обожали. Он был очень интересным ребенком, внешне — просто ангел с льняными кудрями и голубыми глазами.
— Евгения Павловна и Андрей Андреевич вместе уже скоро сорок лет. В чем секрет их долгой и счастливой совместной жизни, как думаете?
— Во-первых, у Андреича потрясающий характер. Хотя когда работает, лучше не подходить. На площадке Эшпай само остроумие и легкость, а дома может с нами вообще не разговаривать или быть очень раздражительным. Мама периодически вскрикивает: «Я так больше не могу!» Она его тоже иногда донимает какими-то житейскими проблемами. Но в любом случае у них стопроцентное совпадение вкусов и интересов. Это главное.
Родители любят ездить куда-нибудь вдвоем. Гуляют часто и о чем-то говорят, говорят. Как-то шли вчетвером, мама и Андреич впереди, я с Марусей сзади, и мы с сестрой удивлялись: «О чем можно беседовать столько времени?»
И еще — у них нет профессиональной ревности, соперничества. Режиссер и актриса, как уже говорила, на мой взгляд, идеальная пара.
— Ваш муж Александр имеет отношение к искусству?
— По образованию он математик. Занимается финансовым консультированием и инвестициями. Но по натуре творческий человек, в свободное время может и какую-то прозу написать, и стихи.
— Сколько детей у вас «на двоих»?
— Пятеро. Сашины уже взрослые — им двадцать два и восемнадцать. Моему Леше — двадцать один, Варе одиннадцать. Нашей с Сашей дочке Соне — пять.
Леша в этом году окончил Щукинское училище. Живет отдельно со своей девушкой, тоже актрисой.
— Слышала, вы снялись с сыном в картине братьев Пресняковых?
— Да, в очень остроумной истории про школу и дистанционное обучение — «Храни меня, мой Инстаграм*». Для братьев Пресняковых это режиссерский дебют в кино.
Прошлой осенью пришла к ним пробоваться на небольшую роль в молодежном сериале, и у нас сразу возник контакт. Пресняковы даже решили расширить мою роль. На кастинге было много студентов, и я поинтересовалась: «У меня сын оканчивает Щукинское. Можно он тоже придет на пробы?»
Леша им понравился, его взяли в сериал. Когда проект застопорился, решили снять другой — полный метр и пригласили нас с сыном. Он сыграл старшеклассника, а я продавщицу в фудтраке. Фильм необычный, снят одним кадром. Мы его репетировали как спектакль и сразу все сыграли.
— Вам не кажется, что Зою Кайдановскую редко снимают в кино и сериалах?
— Зато каких! Знаете, я с удовольствием снялась бы в каком-нибудь долгоиграющем проекте, серий на пятьсот. Тем более что это еще и стабильные деньги. Но поработать спокойно не получается, все время достается какой-то экстрим!
Взять хотя бы сериал «Колл-центр», где я неуравновешенная женщина, страдающая галлюцинациями, — то еще испытание! Или фильм братьев Пресняковых, где все актеры перед съемками одним кадром тряслись от страха — боялись забыть, когда и что играть.
Наверное, творческий экстрим, постоянные эксперименты и приключения — моя актерская судьба. Но мне нравится открывать и осваивать что-то неизведанное.
— А могли бы заниматься чем-то еще?
— Для этого надо было много и хорошо учиться. Я неважно училась в школе, не давались точные науки. А так, глядишь, сидела бы сейчас в каком-нибудь банке, красивая, ухоженная, с безупречным маникюром, купюры считала. Всегда любуюсь девушками в окошке. Хотя, наверное, им тоже непросто. Впрочем, и актерское дело не сахар.
Сегодня вот репетировала с одиннадцати до часу. Мы прошли всего одну сцену и просто голову сломали, как ее поставить. А надо еще выучить текст. Я его все время забываю.
Недавно снималась у Натальи Меркуловой и Алексея Чупова в небольшой роли в фильме «Капитан Волконогов бежал». Меня привезли в Санкт-Петербург из Москвы как большую артистку. И эта большая артистка семь дублей не могла произнести монолог! Путала слова.
— Может, просто устала с дороги?
— Не знаю... Время нервное, мы постоянно сдавали тесты на ковид, боялись заболеть. Да и текст сложный. Было так стыдно! Думала, партнер сейчас закричит: «Ну что это такое?! Сколько можно ждать?» А он принялся успокаивать: «Зоя, все хорошо, не волнуйся!»
Но вернемся к сегодняшнему дню. После безумно тяжелой репетиции я три часа скакала как сумасшедшая, чуть не померла. Разучивала танец для спектакля, а сил не было. Уже два дня сижу на одних соках, потому что в очередной раз худею. После танцев встретилась с вами, а вечером — спектакль. Как вам такой график?
— Муж-то хоть помогает?
— Да! И с работой, и в театр ходит. Иногда может монолог какой-нибудь написать или текст помочь выучить.
— С родителями часто видитесь?
— Периодически собираемся в Рузе. Вначале там был только дом Андрея Яковлевича Эшпая, потом Андреич и мама купили рядом дачу композитора Гевиксмана. Неподалеку Дом творчества Союза композиторов, и многие музыканты поселились в деревне у слияния рек Рузы и Москвы. Она и называется Устье. Дом родителей прямо на берегу. Окрестные поля до сих пор засеивают, есть надежда, что какое-то время эти места сохранятся в первозданной красоте.
В прошлом году хотели собраться всем кланом. Маруся вышла замуж за итальянца, на лето у нас была запланирована сицилийская свадьба. Сто человек гостей! Потом огромной компанией две недели должны были кататься по острову. По известным причинам мероприятие пришлось перенести на неопределенный срок. Надеюсь, удастся отпраздновать следующим летом...
— 2021 год для вас юбилейный. Осенью исполнится сорок пять лет, и пятнадцать из них вы служите в Театре Маяковского.
— Сорокапятилетие решила не отмечать. Хотя, как говаривал Андрей Яковлевич Эшпай, только дурак не меняет решений, а до пятого ноября еще есть время. Наверное, посидим узким кругом, ничего грандиозного закатывать не будем. Вот пятьдесят, пожалуй, отмечу с размахом.
— Никогда не жалели, что пришли в коллектив «Маяковки»?
— У нас уникальный театр в плане сплоченности труппы. Все любят друг друга и очень дружат. Интересно, что когда появляется новенький, он или сразу приживается и остается навсегда, или быстро уходит. Видимо, чувствует особую атмосферу.
В «Маяковке» и при Гончарове, и при Арцибашеве было непросто. Наверное поэтому труппе приходилось как-то объединяться. Не оставалось времени плести интриги.
То, что сейчас происходит в театре, не сравнится с прежними временами. Миндаугас Карбаускис — потрясающе талантливый режиссер. И он очень заботится обо всех нас. Чтобы худрук думал, как дать работу всем актерам и режиссерам, — такого, по-моему, нет нигде!
— Что бы вы себе подарили на день рождения?
— Путешествие. Недавно увидела в «Фейсбуке*», что друзья отдыхали на Мальдивах, и загорелась там побывать. Знаете, я, наверное, стала бы прекрасным туроператором — вот чем могла бы заняться помимо актерства! «Букинг» — мой конек!
Когда составила тур на Мальдивы, мы с мужем прикинули возможности и решили отправиться туда на мое пятидесятилетие. В принципе, можно и сейчас шикануть. Но из-за большой занятости трудно вырваться. Каждый свободный день приходится буквально выклянчивать в театре. Летом, когда у нас отпуска, на Мальдивы лететь неинтересно, лучше зимой, а просить в середине сезона «Дайте, Христа ради, десять дней!» — неудобно.
Но на пятидесятилетие, Бог даст, все-таки соберусь с духом и попрошу!
Подпишись на наш канал в Telegram