«Меня Кончаловский изначально пробовал на роль хоккеиста, ставшего мужем Тани (в картине его сыграл Александр Збруев). И почти утвердил, мы даже ездили в спортивный клуб «Спартак», его знаменитый игрок Александр Якушев должен был стать моим дублером, выяснилось, что у нас похожее телосложение. Но в итоге мне досталась главная роль, а моей партнершей стала Лена Коренева. Видно, Кончаловский все-таки разглядел во мне лирическую жилку».
— Евгений Арсеньевич, в репертуаре МХТ имени Чехова сегодня идет спектакль «Третий звонок, господа!», где вы играете одну из ролей. Почему согласились?
— В основу инсценировки лег рассказ Александра Куприна «На покое». Он о том, как купец, ненавидевший театр, основал «Убежище для престарелых немощных артистов» имени своего беспутного сына — актера с несложившейся судьбой, который умер от чахотки и пьянства. Рассказ был опубликован в 1902 году, действие же спектакля перенесено в день сегодняшний, в дом престарелых, где доживают свой век четверо артистов и суфлер. Я играю роль бывшего опереточного тенора, эдакого в прошлом героя-любовника, которого некогда окружали толпы поклонниц. Постояльцы не просто коротают дни, они постоянно выясняют отношения, спорят — в основном о том, кто из них талантливее. Каждый уверен, что это именно он, отчего между ними все время разгораются конфликты. Наши герои очень разные, поэтому мешают друг другу, не принимают коллег, но вынуждены находиться вместе. Иногда все хором затягивают песни, а у меня есть даже сольный выход, когда исполняю «Ах, наслажденье». Поэтому, наверное, режиссер спектакля Кирилл Вытоптов называет его «больничным кабаре». Мне же кажется, что по жанру получилась трагикомедия, где смешное перетекает в печальное.
Куприн знал, о чем писал: он был хорошо знаком с актерской средой, в период скитаний по стране служил в нескольких театральных труппах в качестве «актера на выходных днях». Да и не только я, но и мои партнеры Станислав Любшин, Александр Семчев, Виктор Кулюхин и Владимир Краснов не понаслышке знают немало коллег, судьбы которых сложились трагически. И такие истории тоже вошли в спектакль. Можно сказать, что на сцене мы никого не изображаем, во многом остаемся собой, делимся своими мыслями о жизни, которая бурлит вокруг и иной раз раздражает чрезмерным бурлением. Режиссер ставил перед нами задачу оставаться искренними во всем: и когда ругаемся, и когда признаемся друг другу в любви.
И этот посыл оценили зрители. Мы играем спектакль при полных залах, наши искренние эмоции в полной мере разделяет публика. Действие нередко прерывается бурными аплодисментами, а в финале нас долго не отпускают со сцены. Казалось бы, мы уже ушли за кулисы, а нас снова возвращают зрители, и мы опять долго кланяемся.
— Как в семье далеких от театра и кино родителей появились два артиста?
— Мы жили в Панфиловском переулке неподалеку от Смоленской площади, в коммунальной трехкомнатной квартире, где вчетвером (мама, папа, сестра Наташа и я) занимали одну комнату. Никаким артистом я становиться не планировал: гонял с ребятами по улице, играл в казаки-разбойники во дворах, дрался — не без этого. И однажды явился домой с разбитым носом. Наташа увидела, что лицо у меня залито кровью, всплеснула руками и решительно произнесла: «Все, хватит, мне это надоело!» На следующий день она взяла меня за руку и отвела в Дом пионеров Киевского района, располагавшийся рядом с Театром Вахтангова на Старом Арбате. Сестра уже несколько лет занималась там в театральной студии. Ее возглавляла уникальная женщина Александра Георгиевна Кудашева. Я был принят в младшую группу, где мы разыгрывали этюды, показывали, смешили и передразнивали друг друга, рассказывали что-нибудь про себя. Начинали совсем маленькими. И меня затянуло.
Неудивительно, что именно Александра Георгиевна первой проложила мне путь в актерскую профессию. Гораздо позже узнал, что сама она занималась еще в театральной студии Михаила Чехова. Напомню, Михаил Александрович, племянник Антона Павловича Чехова, служил во МХАТе и прославился, сыграв Хлестакова в постановке Станиславского. Когда в конце двадцатых годов прошлого века МХАТ выехал на гастроли за рубеж, Михаил Чехов не вернулся в Россию. Он известен еще и тем, что основал в Америке знаменитую театральную школу Actor’s Laboratory. Среди учеников Михаила Чехова были такие голливудские звезды, как Мэрилин Монро, Клинт Иствуд, Юл Бриннер и многие другие. К Александре Георгиевне продолжали приходить ее бывшие ученики. Память сохранила, как по длинному коридору Дома пионеров однажды шел молодой Олег Ефремов, и нам тогда было сказано, что он у нее тоже немного позанимался.
— Программу для поступления в Школу-студию МХАТ вам помогала готовить Кудашева?
— Мне больше помогала сестра. Наташа к тому времени уже окончила Щепкинское училище. Они с мужем Пашей Хомским, в будущем известным театральным режиссером, стали жить отдельно. И когда я твердо решил поступать в Школу-студию, Наташины советы оказались очень ценными. Поступил легко, без особых проблем.
Моим курсом руководил замечательный педагог Виктор Карлович Монюков, это был большой подарок судьбы. Как он с нами работал! Виктор Карлович считал своей задачей не только вырастить из нас артистов, но и воспитать достойных людей. Его общение с нами, его рассказы о жизни не забуду никогда, все это шло в копилку ролей, которые я в тот момент репетировал. Вторым педагогом на курсе была уникальная актриса МХАТа Кира Николаевна Головко. Ее муж, адмирал Арсений Григорьевич Головко, руководил Северным флотом. Во время войны он совершил подвиг. Фашистские войска через Норвегию прорвались на нашу территорию, но благодаря героическим действиям моряков под командованием Головко были выбиты с Кольского полуострова. Арсений Григорьевич ушел рано, в 55 лет, но Кира Николаевна сохранила связи с его сослуживцами. Мы не раз ездили на Северный флот с концертами.
В Школе-студии я узнал, что такое настоящая дружба. С первого курса мы были просто неразлучны с Колей Караченцовым и Борей Чунаевым, царство им небесное, оба уже ушли. Проводили в институте целый день: утром занятия по мастерству, сценической речи, танцу, вокалу, вечером — общеобразовательные. Днем во время перерыва мы либо оставались в аудитории, либо гуляли по центру, либо шли в общагу к однокурсникам, она располагалась недалеко, в отличие от наших квартир, — ехать домой было бессмысленно. Боря роскошно играл на гитаре и научил нас с Колей перебирать струны, это очень пригодилось нам в будущем. Наша дружба сохранилась навсегда, хотя по окончании Школы-студии Караченцов с Чунаевым были приняты в труппу «Ленкома», где прослужили до конца дней, а меня взяли во МХАТ.
И не только меня. В течение тех волшебных четырех лет я встретил свою жену Галю, с которой мы по сей день неразлучны. Это тоже для меня событие чрезвычайное. Галя, как и я, стала актрисой МХАТа, она заслуженная артистка. По-разному сложились судьбы наших однокурсников. Иру Лаврентьеву пригласил в БДТ сам Георгий Александрович Товстоногов. Не могу сказать, что все у нее там сложилось успешно, известность принесли Ире роли в кино, особенно в фильме «Цветы запоздалые». В конце семидесятых она перебралась в США, где, к счастью, не сменила профессию, снималась в популярных сериалах «Скорая помощь», «Мыслить как преступник». С Костей Смирновым мы постоянно перезваниваемся, он ушел из профессии, стал батюшкой, сегодня служит в Санкт-Петербурге. Костя — настоятель храма во имя Спаса Нерукотворного Образа на Конюшенной площади (в этом храме отпевали Пушкина), дай Бог ему сил и здоровья. Я все мечтаю поехать в Питер и, конечно, снова встретиться с ним. Мы не теряем связь.
— Смотрите, какая неслучайная вещь. Сын народного артиста Юрия Каюрова Леонид, с которым я училась во ВГИКе, оставил актерскую профессию и стал дьяконом. Сын Михаила Рощина и Екатерины Васильевой Дмитрий поступил так же: сегодня он отец Дмитрий, настоятель храма святителя Николая Мирликийского. Удивительно, как актерская профессия выводит людей к вере.
— Для меня в этом нет ничего удивительного. И для Виктора Карловича Монюкова, и для Киры Николаевны Головко было важно наше духовное состояние. Они не просто научили нас умению притворяться и что-то изображать, им было важно, чтобы мы духовно развивались и в жизни были нормальными людьми. Спасибо им за это. В Школе-студии под их руководством я сделал духовный шаг вперед. А Катя Васильева привела нас с Галей в церковь.
— Кто по окончании Школы-студии принимал вас в труппу МХАТа?
— Это были наши корифеи — Михаил Николаевич Кедров, Борис Николаевич Ливанов, Виктор Яковлевич Станицын, помогал им Владимир Николаевич Богомолов. В то время во МХАТе шутили:
— Кто руководит театром?
— Ливанские кедры.
До этого, еще студентами, мы выходили на легендарную сцену в массовке, позже в небольших ролях. А Галя играла в спектакле «Село Степанчиково и его обитатели», который поставил Владимир Николаевич Богомолов.
— Как вас, молодого и красивого, приняли в легендарной труппе? Роли стали получать сразу?
— Мне повезло, театр отправлялся на гастроли в Японию. Мы повезли туда «На дне», «Три сестры», «Чайку» и «Кремлевские куранты», я играл там матроса Рыбакова, а в роли Ленина выходил на сцену Алексей Николаевич Грибов. Вопрос о том, чтобы не везти постановку, где одно из действующих лиц — Ленин, даже не обсуждался, этот спектакль был обязательным для просмотра. Но народу для поездки за рубеж набралось с избытком, требовалось сократить количество тех, кто понесет русское театральное искусство иностранному зрителю. И тогда меня срочно ввели на роль Васьки Пепла в спектакль «На дне». Роль темпераментная, ввод срочный, репетиций было немного.
Алексей Николаевич Грибов замечательно играл Луку. По сюжету между Лукой и Васькой Пеплом случалась потасовка. А я так старался никого не разочаровать, доказать, что достоин роли, и так, что называется, вошел в образ, что в какой-то момент крепко — по-настоящему, со всей дури — приложил Грибова. Переборщил, конечно. Помощник режиссера подошла, попросила: «Сходи к Алексею Николаевичу, извинись, он сидит в гримерной страшно недовольный». Пошел. Алексей Николаевич выслушал извинения и произнес: «Когда выходишь на сцену, соображай все-таки, что делаешь». И все, инцидент был исчерпан. А я продолжил играть роль в составе.
— Для труппы стало неожиданным, когда главным режиссером МХАТа назначили Олега Ефремова? Как он появился в театре? Как его представили?
— Для многих это было ЧП. Они надеялись, что МХАТ возглавит Борис Николаевич Ливанов. Возраст не стал для него помехой, он был полон сил, потрясающе играл умирающего Егора Булычова, продолжал выходить на сцену в роли Мити Карамазова. Ой, что он творил на сцене! Ефремова представили труппе, для Бориса Николаевича это стало ударом: он перестал появляться в театре, не приходил даже за зарплатой, ему носили ее на дом, благо жил он совсем рядом.
Конечно, Ефремов пришел со своей программой. Сказал, что прежде всего собирается решить важную задачу: МХАТ — это не только классика и не только народные артисты Советского Союза, которых знают и любят. «Мне нужно сделать так, чтобы к нам в театр приходила молодежь». Он говорил, что очень важно знать, чем сегодня живут молодые люди. Ведь это наше будущее, не учитывать их интересов нельзя.
Недавно об этом очень хорошо сказал наш патриарх Кирилл: он выразил опасение, что многочасовое сидение за компьютером приведет молодых людей к психологическим сдвигам, к духовной драме. Они перестают разговаривать друг с другом, общаться, встречаться, читать книги, замыкаются внутри себя. Конечно, когда в театр пришел Ефремов, столь острой ситуации с молодежью не наблюдалось, но ему было важно, чтобы МХАТ стал ориентироваться прежде всего на юное поколение. К мхатовским старикам Олег Николаевич относился с уважением, для по-настоящему великих артистов Грибова, Яншина, Андровской, Станицына, Прудкина он нашел пьесу «Соло для часов с боем», помог приглашенному из Чехословакии режиссеру ее выпустить. И старейшины блистали в том спектакле, собирая аншлаги. Но в труппе на тот момент состояли 150 человек, задействовать в спектаклях всех просто не представлялось возможным.
— Для вас все складывалось удачно: Ефремов сразу дал вам главную роль в знаковом для театра спектакле «Валентин и Валентина». Как он репетировал, какие задачи ставил перед актерами?
— Главным для него оставались искренность и душевное вхождение в образ твоего персонажа. На самом деле это мхатовская школа. Моей партнершей в постановке была Анастасия Вертинская. По ходу пьесы мы с Настей постоянно о чем-то разговаривали, не всегда о серьезном, чаще о пустяках. Так вот, Ефремов в этих сценах добивался от нас естественности и непринужденности. Ему было важно донести до зрителей, что юные герои сблизились не только физически, но и на духовном уровне. В сцене первой ночи героев наступал момент, когда мы с Настей бросались друг к другу, обнимались, целовались. Смелое по тем временам решение, поскольку мы к тому же были полураздеты. Больше всего Олег Николаевич волновался, как на такую вольность отреагирует Алла Константиновна Тарасова, игравшая роль матери Валентины. И вот прогон спектакля, Алла Константиновна сидит в зале, ожидая своего выхода. Отыграли эту сцену, все ждут реакции Тарасовой, а она, обращаясь к Ефремову, вдруг интересуется: «Олег Николаевич, а что за трусы на Жене в цветочек?» После этого все вздохнули с облегчением.
Мы были близки с нашими ветеранами, коллегами, учителями эмоционально и духовно, и это, конечно, их заслуга. Они приняли Ефремова, оценив его доброе расположение к ним и желание добиваться на сцене мастерства высокого уровня.
— Трагическим моментом для труппы стал раздел МХАТа.
— Для многих моих коллег это стало драмой. К тому времени труппа разрослась еще больше и была чрезмерно велика, в нее влились новые приглашенные Олегом Николаевичем артисты, с которыми он хотел работать. К слову, я входил в их число. Когда в здании в Камергерском переулке шел капитальный ремонт, мы играли спектакли на Тверском бульваре. Реконструкция закончилась, и Ефремов честно признался: «Я буду работать в Камергерском переулке, ставить спектакли с теми, кто мне интересен и близок». Остальным предложил: вот новая площадка, ищите режиссеров, ставьте новые спектакли, собирайте свою публику.
— Как дошло до конфликта, о котором сегодня известно многое? Как получилось, что один артист покончил с собой, а другая попала в психиатрическую клинику?
— Это случилось, потому что все мы живые люди. Ефремов ставил спектакли в основном на исторической сцене МХАТа, с артистами, которых он пригласил в труппу. Татьяна Васильевна Доронина говорила: «Олег Николаевич, так нельзя». Это звучало на всех собраниях. Конечно, те, кто играл не так много и активно, как на старой площадке, переживали. Детали той драматической ситуации с годами ушли из памяти. С ребятами моего возраста, которые работали в основном на Тверском бульваре, мы встречались, вели бесконечные разговоры, как быть. Но, с другой стороны, Ефремов честно признался, что не сможет занять в своих постановках всех, на всех его не хватит. Я играл в его спектаклях, грех жаловаться.
— Как к вам относился Олег Табаков, возглавивший МХАТ после Ефремова? Как вы работали с ним?
— С Ефремовым у нас образовалась духовная связь, духовное понимание. Когда он репетировал с нами новую роль, мы понимали не умом, а чувствовали душой, чего он добивается, что хочет получить от нас в персонаже, в пьесе. Это было для меня существенно важно. Ефремов во время репетиций так проигрывал какие-то куски, что мы смотрели на него и нередко просто плакали — вот как он мог произнести буквально несколько фраз.
Табаков в этом смысле был более сдержанным, хотя они выходцы из одной театральной школы, вместе росли, вместе создавали «Современник». Их школа была нам понятна, работать с Олегом Павловичем мне было намного легче, чем с приглашенными режиссерами. Конечно, я должен сказать, что у нашего МХАТа начались сплошные аншлаги. Вообще, творческая жизнь того времени в значительной степени отличается от происходящего в театре и кинематографе сегодня. Степень погружения актера в образ своего персонажа сегодня иная. Для Ефремова и Табакова было существенно постичь духовную сущность персонажа, недостаточно было поменять голос или походку. Сейчас режиссеры относятся к такому иначе.
— В вашей фильмографии 90 фильмов...
— Правда? Не может быть!
— Многие по сей день показывают по телевидению. К примеру, «Городской романс» Петра Тодоровского. Что вспоминается про съемки?
— Я пробовался на главную роль, мотался на Одесскую киностудию, но утвердили Виталия Соломина. Расстроился, конечно, когда об этом узнал, и вдруг недели через две звонок: «Женя, срочно прилетай, будешь сниматься». Мне нравилась история, нравилось, что фильм о любви, о невыдуманных трудностях в отношениях, которые возникают между героями на этой почве.
Моей партнершей стала Маша Леонидова, непрофессиональная актриса, художник-модельер. Петр Ефимович Тодоровский добивался от нас искренности. Нередко командовал на площадке: «Стоп, ребята, заканчивайте притворяться! Женька, давай по-другому, помоги Маше». Он позвал меня, потому что почувствовал, что я могу погрузиться с головой в роль такого персонажа, не играть в чувства, а проживать их. Добивался от нас суперэмоциональных диалогов.
Фильм пользовался успехом у зрителей, неудивительно, что его смотрят сегодня. Но стрелы летели в него со всех сторон. Не могла советская критическая мысль смириться с тем, что герои — о ужас! — стали жить вместе, предварительно не расписавшись. А потом еще и разбежались из-за каких-то надуманных причин. «Городской романс» брали в конкурсную программу Венецианского международного кинофестиваля, но чиновники от кино попросту его туда не пустили, встали стеной, испугавшись: а вдруг картина, где герои аморально, по советским меркам, себя ведут, не дай бог, получит на Западе приз?! Фильму присвоили низкую категорию, он прошел в прокате вторым экраном. Но кардинально изменил судьбу Маши Леонидовой: она вышла замуж за Виталика Соломина, стала актрисой, снималась в кино, играла в Малом театре.
Должен сказать, что мое поколение — счастливые люди: мы начинали свою жизнь — не только актерскую — в сфере легкого, дружеского и искреннего общения нередко с чужими людьми. Это ушло. Сегодня другая система общения. Но мне повезло окунуться в удивительную атмосферу города, где люди проявляли открытость, не стеснялись своих искренних чувств. Вся Одесса жила так, по крайней мере, я с этим столкнулся. В отличие от Москвы, там все люди были открыты к общению. Я еще только начинал сниматься, не был сильно узнаваемым, а в Одессе мне уже стало непросто тихо посидеть в кафе или прогуляться по городу. «Ой, а мы вас где-то видели! А давайте знакомиться, а пошли к нам!» Атмосфера города, его особенный колорит творили с людьми чудо. В Москве было не так.
Профессия вообще дала мне возможность много путешествовать по стране и миру, о чем я мечтал с детства. География стала моим любимым предметом в школе. Поскольку мы с родителями жили скромно, нанять мне учителя английского языка не представлялось возможным, и я начал учить язык сам, занимался им упорно и преуспел. В детстве собирал почтовые марки. А где их было взять? Стал переписываться с ребятами из-за рубежа. Свои письма сочинял на английском, это стало моей языковой практикой. Познания в языке пригодились, когда много ездил на гастроли с МХАТом. Профессия подарила мне фантастические путешествия: я побывал в Японии, Австралии, Америке, Африке, на Кубе, объездил всю Европу. Не говоря о том, что театр гастролировал во всех республиках Советского Союза. Я влюбился в Тбилиси. Мы были на Камчатке, играли спектакль на Сахалине. На Дальнем Востоке местный чиновник однажды позвал артистов в гости, помню, выставил на стол бутылку хорошего коньяка и глубокую суповую тарелку, заполненную до краев местным деликатесом — красной икрой. Так мхатовцев любили.
— Не менее известна картина «Молодые», где ваш герой, работяга, влюбляется в девушку из более высокой социальной среды, генеральскую дочку. Что вспоминается о тех экранных страданиях?
— У меня сложились неплохие взаимоотношения и с режиссером Николаем Москаленко, и с партнершей Любочкой Нефедовой. Она тоже в тот момент была непрофессиональной актрисой, инженером по образованию. Позже окончила Школу-студию, но осталась актрисой одной роли.
Настоящим подарком стало знакомство с Нонной Викторовной Мордюковой, игравшей коменданта общежития. Уникальная женщина! Ее божье дарование проявлялось не только на площадке, но и в обычной жизни. Люди ее обожали! Убедился в этом, когда в перерывах между съемками гуляли по городу или куда-то заходили. Я в нее просто влюбился. Мы разговаривали на разные темы, в том числе профессиональные, бывало, горячо о чем-то спорили, но чаще я прислушивался к ее советам, многому у нее учился, потому что у Нонны Викторовны был уже большой опыт, а я оставался в то время начинающим артистом.
— В «Старых стенах» Виктора Трегубовича вы снимались с Людмилой Гурченко, которая возвратилась на экран после долгого перерыва. Как общались с ней?
— Я был малоинтересен Гурченко, у нее сложилась своя компания. Для Людмилы было существенно, чтобы вокруг оказались исключительно те, кто ею восторгается, чтобы все внимание было сосредоточено на ней.
— Не ошибусь, если назову «Романс о влюбленных» главным вашим фильмом. Знаю, что на роль Сергея пробовался Евгений Герасимов, а на роль Тани рассматривалась Лариса Удовиченко. Как Андрей Кончаловский в итоге утвердил вас? Как проходили съемки?
— Сценарий известного драматурга Евгения Григорьева «Романс о влюбленных сердцах», как я потом узнал, два года лежал в портфеле «Мосфильма». Он попадал в руки разных режиссеров, но многих отпугивал белый стих, которым были написаны диалоги. Кончаловский сильно рисковал, когда согласился это снимать, но загорелся идеей.
Меня он изначально пробовал на роль хоккеиста, ставшего мужем Тани (в картине его сыграл Александр Збруев). И почти утвердил, мы даже ездили в спортивный клуб «Спартак», его знаменитый игрок Александр Якушев должен был стать моим дублером, выяснилось, что у нас похожее телосложение. Но в итоге мне досталась главная роль, а моей партнершей стала Лена Коренева. Видно, Кончаловский все-таки разглядел во мне лирическую жилку.
Для него было важно, чтобы мы ничего не играли. Лена в этом смысле меня поразила, я у нее даже немножечко учился. Уровень ее искреннего проживания каких-то радостных событий в картине был выше моего, в каких-то сценах я за ней тянулся. У нее обнаружился дар ничего не играть, она была собой: переживала, радовалась, целовалась и обнималась со мной. Глядя на экран, ни в одной сцене не придет в голову сказать, что Лена здесь что-то изображает. Но и про меня такого не скажешь. Андрей Сергеевич очень строго за этим следил: съемки не останавливались, пока он не добивался результата, даже если мы уставали, отработав целый день.
Сцены на пляже, по которому герой гоняет на мотоцикле, снимали под Серпуховом. Мы с Леной там обнажены по пояс. В конце первого дня Кончаловский отозвал меня в сторонку: «Женя, тебе надо сбросить вес, ты выглядишь старше, чем хотелось бы». И я сел на жесткую диету, питался отварной рыбой, похудел быстро. Нас поселили в плохонькой гостинице, других в советские времена в Подмосковье просто не было. И вот однажды утром стук в дверь, открываю, там стоит женщина и протягивает мне стеклянную банку, до краев заполненную ароматной земляникой. Оказалось, Кончаловский сходил на рынок и договорился с местной жительницей, что каждое утро она будет приносить мне и Лене свежую землянику. Ему хотелось, чтобы наш день начинался с этого сказочного радостного волшебства, которое потом мы бы несли с собой в кадр.
Это было так естественно для Андрея Сергеевича, поскольку он исповедует непреложное правило: «Жизнь слишком коротка, чтобы проводить ее в раздражении и ненависти». Он не раз признавался: «Я хочу любить тех, с кем работаю». И у него получалось, несмотря на то что съемки оказались невероятно сложными, с гигантским количеством объектов, от которых нельзя было отказаться. За большую массовую сцену идущих в атаку морских пехотинцев во время военных учений коллеги дали «Романсу о влюбленных» шуточное прозвище «Шербурские танки» по аналогии с французской мелодрамой «Шербурские зонтики», где герои тоже пели.
— Александр Градский, написавший всю музыку к фильму и исполнивший за вас все песни, появлялся на съемках?
— Конечно, и очень часто. Он пел, и мы потом повторяли слова в заданном им ритме, тоже искали глубину. Андрей Сергеевич подошел к нему в Доме звукозаписи и спросил:
— Вы когда-нибудь писали музыку для кино?
— Никогда.
— А оркестровые партитуры умеете делать?
— Не пробовал, но смогу, потому что я — гений!
Александр Борисович играл тогда с рок-группой в кафе на Арбате, так что это был редчайший случай, когда не члену Союза композиторов была доверена столь ответственная миссия. В итоге его музыка жива по сей день. Да и его вокальная одаренность была фантастической. Во время работы выяснилось, что Градскому необходимо специальное приспособление, машинка под названием «вау-вау», которая помогает музыканту извлекать из гитары гораздо более насыщенный и красивый звук. Приобрести такое в Союзе не представлялось возможным, этих машинок здесь просто никогда не было. И тогда Кончаловский позвонил в Рим своей подруге Джине Лоллобриджиде, поскольку та собиралась приехать на Московский международный кинофестиваль. Джина купила и привезла необходимое Саше приспособление. Мы с ним позже подружились, я приходил к Градскому в театр. Как же рано он ушел...
— «Романс о влюбленных» имел фантастический успех в прокате, его посмотрели 36 с половиной миллионов зрителей, в кинотеатры выстраивались очереди.
— Вскоре очереди стали возникать и около родного МХАТа. Выходил после спектакля и обнаруживал у служебного входа не пять и не десять, а целую толпу поклонниц. Мог потом целый час фотографироваться, раздавать автографы, отвечать на интересовавшие зрительниц вопросы. Девушки узнали адрес и стали приезжать к моему дому. Я выходил из подъезда, чтобы отправиться на спектакль, а меня там уже встречали. Ни один сыгранный мною персонаж не вызывал больше такой искренней любви. Это было какое-то чудо!
— Николай Николаевич Еременко рассказывал мне, как однажды летом с открытого балкона в его квартиру вошла женщина, а жили они с Верой на четвертом этаже. Поклонница забралась туда по водосточной трубе и чудом не сорвалась и не разбилась. Вам доводилось сталкиваться с подобными случаями неадекватного поведения?
— Было такое, конечно. И названивали домой, и подходили после съемок с предложением «приятно провести вечер». Кто-то откровенно высказывался: «Люблю не могу, хочу быть с тобой!»
— Актер и работает на узнаваемость, такие предложения в какой-то степени тоже показатель профессионального успеха. А как при этом сохранить отношения в семье, как их не разрушить?
— На такие предложения я отвечал: «Извините, что не оправдываю ваших ожиданий, но я люблю свою жену. Могу пригласить вас на свой спектакль, если я вам действительно интересен».
— Довольно часто по телевидению повторяют «Возвращение резидента», где вы сыграли отрицательную роль американского шпиона.
— Такие роли для меня всегда были подарком. Я переиграл немало лирических героев, а в характерных персонажах словно заново открывал себя. Соглашался на такую работу с огромным удовольствием, потому что словно испытывал актерский талант на многогранность. Убедительно же изобразил церэушника, правда?
Характерных героев я играл и в театре. Мне очень нравилась роль старика Крутицкого в поставленном Табаковым спектакле «На всякого мудреца довольно простоты». Того, которому Глумов писал «Трактат о вреде реформ вообще», помните? Сережа Безруков был таким искренним, легким, обаятельным в роли Глумова. Он тоже большой молодец, до мелочей продумал своего персонажа, который прикидывается дурачком, а на самом деле умнее всех остальных, он это очень хорошо делал. Понимаете, когда актеру на самом деле важна и интересна его роль, поступки его персонажа, это летит в зрительный зал. Зрители тебе верят, им это тоже становится интересным. Мы много лет играли «На всякого мудреца довольно простоты». Спектакль собирал сплошные аншлаги.
— А есть ли роль, о которой вы мечтали, но так и не сыграли?
— Трудно сказать, меня никогда не обижали ролями ни Ефремов, ни Табаков. В «Иванове» играл доктора Львова, выходил на сцену вместе с Иннокентием Смоктуновским. Мы его звали Кешей. Очень его ценил, меня к нему прямо тянуло, иной раз даже извинялся: «Кеш, прости, что пристаю со своими рассуждениями, а тебе сейчас идти на сцену». Иннокентий Михайлович отвечал мне взаимностью, однажды откровенно поделился, как попал во время войны в плен и как ему удалось сбежать. Немцы гнали колонну пленных по дороге, остановили у реки, чтобы люди смогли оправиться, и Кеша спрятался за опору моста. К счастью, его не заметили. Так он спасся.
Мне повезло жить в одном доме с Иннокентием Михайловичем. А позже Михаил Александрович Ульянов пробил строительство кооперативного жилья для артистов в центре Москвы. МХАТ помог расплатиться за новую квартиру, директор Слава Ефимов выдал мне беспроцентную ссуду. Мы с Галей переехали, и нашей соседкой стала Ия Саввина, с которой мы тоже дружили, общались, успели о многом поговорить. Я просто счастлив, что судьба подарила мне встречи с такими интересными людьми, что в моей жизни случилось столько событий, ситуаций, которые я переживал по-настоящему. Скучно мне не было никогда, ну, может быть, если в одиночестве сидел где-нибудь на съемках и сутки ждал, когда позовут в кадр, а меня звали лишь на другой день. Я благодарен Господу, что так замечательно сложилась моя жизнь и что в ней и сегодня немало событий, которыми хочется поделиться.
Подпишись на наш канал в Telegram