Двухместный биплан — самолетик, в котором металлическими были только шасси да мотор, а все остальное из дерева и грубого полотна — заложил вираж, мягко спланировал и приземлился около маленького оазиса: окруженной деревьями каменистой поляны с источником. Уже темнело, там, куда они летят, нет освещенной полосы — в 1927 году в Африке мало оборудованных аэродромов, — лучше переждать ночь на земле.
Летчик Пьер Дарю, одинокий волк, нанимавшийся к богатым туристам и знавший Сахару как свои пять пальцев, верно рассчитал скорость: аэроплан останавливается в нескольких метрах от обломка скалы, пропеллер вращается все медленнее и медленнее. Дарю вздыхает и вытирает лоб, пассажир легко выпрыгивает из кабины — на вид ему лет 40. Высокий лоб, большие глаза, аккуратно подстриженные усы под прямым породистым носом — рослый, широкоплечий крепыш немного похож на Кларка Гейбла. Со стороны его можно принять за богача, прилетевшего в Африку поохотиться на львов, никто бы и не подумал, что ветки для костра собирает советский ученый, директор Всесоюзного института растениеводства, академик Николай Вавилов, знаменитый ботаник, объехавший весь мир.
Стемнело, в огне весело трещит собранный хворост, летчик дремлет, привалившись к большому камню; Вавилов, наморщив лоб, делает записи в блокноте. Ему не впервой попадать в опасные переделки: собирая ботанические коллекции, материал для работ по иммунитету растений и изучению закона гомологических рядов, он вел упирающуюся, ошалевшую от ужаса лошадь по приделанному к краю горы мосту, сплетенному из ветвей. Копыта коня и башмаки ученого то и дело пробивали шаткий настил, а внизу, в ста с лишним метрах, змеилась река. В путешествиях ему приходилось спасаться от разбойников, улаживать мятежи туземных проводников — нынешнее приключение по сравнению с этим просто детская игра… Он улыбается, продолжая описывать местную пшеницу, и тут возле костра появляется большой и недовольный лев.
Это старик, бывший вожак прайда, побежденный молодым соперником и заканчивающий свой век в одиночестве. А может — совсем молодой лев, будущий соперник вожака, которого тот предусмотрительно выгнал из стаи. Разбираться в этом времени нет, лев рычит и собирается напасть — позже Вавилов поймет, что они расположились прямо напротив пещеры хищника. Академик выхватывает из костра пылающую ветвь и размахивает ею перед оскаленной мордой зверя, лев морщится и отступает. Но тут просыпается летчик. За спиной Вавилова раздается оханье, проклятия, шорох, а потом авиатор начинает затаптывать костер — с перепугу он решил, что, если загасить огонь, лев уйдет. Вот незадача! Одной рукой он отмахивается от льва, другой отпихивает товарища по путешествию, а тот лезет в драку. Повезло, что француз худ и невысок.
— …Я схватил его за горло левой рукой, а правой ткнул зверю в нос факел. Это подействовало — лев, взвизгнув, прыгнул назад и убежал…
Николай Иванович Вавилов поставил на блюдечко чашку с недопитым чаем, сидящие за столом смотрели на него во все глаза. Жена знает эту историю назубок, заместитель директора института растениеводства тоже не услышал ничего нового, зато другие сотрудники ВИРа, собравшиеся в его ленинградской квартире в доме 2 по улице Гоголя, потрясены. На дворе лето 1940 года, в СССР почти построен социализм.
Страна замкнулась в собственных границах, за рубеж выпускают лишь дипломатов да разведчиков, а их учитель объехал весь мир, в той командировке он был полтора года — как такое возможно? Тут Вавилов начал рассказывать, как тяжело пришлось ему в Париже: власти не хотели пускать его в африканские колонии, но помогла добрая знакомая, маркиза Вильморен, позвонившая в министерство колоний и отчитавшая самого министра… Вировцы ахали, Елена Вавилова хмурилась: времена нынче такие, что подобные истории лучше держать в секрете. Кто такая эта маркиза? Почему она помогала академику Вавилову? Из такого рассказа толковый следователь состряпает дело, тянущее лет на десять — а Николай сейчас не в фаворе… Она вышла на кухню, нарезала хлеб, намазала его вишневым вареньем — в доме все время были гости, и, несмотря на немалые заработки мужа, накормить их было непросто.
Время, когда Николай Вавилов был самым известным, больше всех обласканным властью ученым Советского Союза, уже прошло. Он был президентом ВАСХНИЛ, сельскохозяйственной академии, членом ЦИК СССР, депутатом Ленсовета, а теперь у него осталось только два института — растениеводства и генетики, и в правительстве к нему не прислушиваются. На плаву его удерживают лишь мировая слава, Ленинская и международные премии, членство в иностранных академиях, но по нынешним временам, когда за каждым кустом видят шпионов, это скорее угроза… Так думала Елена Ивановна Вавилова, вторая жена академика. Она взяла стеклянное блюдо, выложила на него бутерброды и вернулась в гостиную. От хохота аспирантов раскачивались хрустальные подвески висящей над столом люстры: муж наконец их расшевелил. Этим он ей и приглянулся в далеком, голодном и холодном 1917 году. Николай был профессором агрономического факультета саратовского университета, она — студенткой, их опытная станция располагалась в глухой деревне. Инфляция была такой, что зарплату привозили в мешках, спрятав их под наваленным на телеге сеном — глядишь, бандиты и не докопаются до денег-совзнаков. Они сами засевали опытные поля, ходили в опорках и обносках, но ее будущий муж никогда не унывал и мог вдохнуть душу в любую компанию.
Она выросла в патриархальной семье, Николай был женат, Екатерина Николаевна вместе с сыном Олегом осталась в Москве. Вавилову было тяжело, Елене очень страшно, и все же их любовь победила…
Это был чудесный, веселый вечер — через день Вавилов и его ученики уезжали в большое путешествие, командировку по сельскохозяйственным областям Западной Украины, недавно присоединенным к СССР. Было много смеха и шуток, разговаривали обо всем на свете. Вавилов уверял, что командировка — добрый знак и вскоре они вновь поднимутся. А потом, когда гости разошлись, он долго сидел в спальне, примостившись на краю кровати, сгорбившись, сжав кулаки и уставившись в одну точку. Вечер был чудесным, зато день ужасным — сегодня он сделал то, что может его погубить.
Разве может разговор перечеркнуть жизнь, ведь так в конце концов не бывает… Академик пытался в это поверить, но понимал, что случилось ужасное. Перед ним чистое, беспримесное, не знающее сомнений и жалости зло. Оно куда страшнее льва, которого ему удалось отогнать горящей палкой.
А самым удивительным было то, что во всемогущих дьяволов превратились два маленьких жалких человечка, неучи и неудачники, путавшиеся у него под ногами, а теперь разбухшие от власти и самодовольства. Как это случилось? Трофиму Лысенко, конечно, помогать не стоило, нельзя было выдвигать его работу на соискание Ленинской премии... Это в чем-то талантливый, но безграмотный, все время изобретающий велосипед, одержимый своими идеями человек: Вавилов разглядел в нем искру божью, а Лысенко стал его смертельным врагом. Может, он с самого начала Вавилова ненавидел: за признание трудов Николая Ивановича здесь и за границей, владение иностранными языками, множество научных трудов, хорошие манеры и правильную речь? Сейчас крестьянский сын Трофим Лысенко отобрал у него почти все — неужто он его добьет? А Исай Презент, правая рука Трофима, златоуст, подкрепляющий лысенковские фантазии марксистской диалектикой — он ведь пытался прибиться и к нему, обещал верно служить, но был выгнан. По первому образованию Презент юрист, по призванию — марксист-начетчик, на все случаи у него есть подходящие цитаты из Маркса и Ленина, он орудует ими, как дубиной. Лысенко высок, худ и молчалив, у него маленькие злые глаза-буравчики. Коротышка Презент, чтобы казаться выше, носит башмаки на высокой подошве — он женолюбив и при этом еще уродливее, чем его патрон. Это похоже на страшный сон, материализовавшийся бред: Лысенко обещал вывести новые, сверхурожайные сорта сельскохозяйственных культур всего за два года. Ученым-агрономам с самого начала было понятно, что из этого ничего не выйдет. Но идеи Лысенко внедряют по всей стране, и они сменяют друг друга так быстро, что никто не успевает заметить провалов. Советский Союз рвется вперед, а это невозможно без чудес. Пятилетка в четыре года — чудо, вот и Лысенко предлагает Сталину чудеса — тучные нивы, покрытые рано вызревающей, неподвластной вредителям пшеницей. Крестьянский сын, «босоногий академик», создатель метода яровизации пшеницы, непобедим. Лысенко стал президентом ВАСХНИЛ, а Вавилова давно отодвинули на вторые роли, он всего лишь вице-… Беда в том, что Трофим Лысенко на этом не остановится. Зря, зря он ему сказал: «Из-за вас другие страны нас обогнали».
Через день Николай Вавилов и его сотрудники отправились в путешествие. Сначала на поезде, затем на автомобилях — им выделили три эмки — по меркам 1940 года это было роскошно. Машины катились по пыльным проселочным дорогам: по эту сторону бывшей границы густо поднимались колхозные хлеба; на землях, прежде принадлежавших Польше, тянулась чересполосица мелких хозяйств. Аспиранты глядели и радовались — советские хозяйства смотрелись куда лучше. Эмки останавливались в деревнях, они исследовали почвы, собирали образцы злаков, ужинали горячей вареной картошкой, черным хлебом и парным молоком.
На одном из привалов академик рассказал ученикам о своей семье: отце, вышедшем из крестьянской семьи, работавшем на чужих людей, а потом сделавшем быструю карьеру — Иван Вавилов стал совладельцем большой мануфактуры. Он разбогател и очень хотел, чтобы дети пошли по его стопам — и Николай, и его младший брат Сергей закончили коммерческое училище. Но братья мечтали о другом: старший штудировал книги по биологии, младший любил физику. Отец бранил их, порол, но, когда они подросли, ничего не мог с ними сделать. Николай поступил в Московский сельскохозяйственный институт, а Сергей сейчас директорствует в Физическом институте и считается одним из самых видных советских физиков. Их сестра Лидия, микробиолог, умерла от черной оспы, которой заразилась во время одной из экспедиций.
Аспиранты держались молодцами, это был отличный народ, но теперь их у него осталось немного. Лысенко и Презент перетягивали учеников к себе, обещая быстрые защиты и хорошие карьеры — так в большинстве случаев и получалось. Созданная в 1929 году Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук была огромной организацией: со 150 отраслевыми институтами, сотнями лабораторий и полевых станций, деньги на нее выделялись огромные, теплых мест в системе хватало.
Ворочаясь на покрытой плащом охапке соломы, Вавилов вспоминал, как создавалась сельскохозяйственная академия. Он тогда был членом Центрального Исполнительного Комитета, высшего органа власти СССР, руководил институтами, был занят в десятках комиссий и разрывался между Москвой и Ленинградом. Научные работы писал на ходу, по большей части в поездах, председательствовал, — времени не хватало ни на что, талантливый самоучка Лысенко совсем его не беспокоил, о проходимце Презенте он забыл. Но однажды, в Кремле, двигаясь узким, плохо освещенным коридором, академик Вавилов нос к носу столкнулся с вышедшим из-за угла невысоким человеком и сильно его испугал. Генеральный секретарь ЦК ВКПб Иосиф Сталин в первую секунду не узнал первого агронома Страны Советов и отшатнулся: Вавилову показалось, что он принял его за убийцу. С тех пор все пошло не так, как раньше: его начали покусывать в газетах, начальство заговорило по-другому. Порой казалось, что кто-то сказал о Вавилове: «Можно…» — и он перестал быть неприкасаемым. Он серьезный ученый, его эксперименты длятся годами, а Лысенко сулит чудеса через полгода-год. Сталин прервал его выступление фразой: «Браво, товарищ Лысенко!» — и все было решено раз и навсегда, «босоногий академик» взлетел вверх, как чертик из табакерки…
Он поворочался и уснул, а за сотни километров от их привала, в Москве, в Большом Харитоньевском переулке, в бывшем Юсуповском дворце, ставшем президиумом ВАСХНИЛ, в кабинете президента Трофим Денисович Лысенко пил водку с Исаем Израилевичем Презентом.
Лысенко опрокидывал рюмку не морщась, Презент по мере сил подражал патрону, хотя никакого удовольствия от этого не получал: от запаха «рыковки» его мутило, а на следующий день всегда болела печень. Пили они в молчании, время от времени прерывавшемся короткими репликами: посторонний не понял бы из этого ни слова, но значение те имели большое — Лысенко и Презент решали судьбы советской агрономической науки.
— …Бондаренко?
— Силосная яма.
Судьба вице-президента ВАСХНИЛ решена.
Повисает долгая пауза, они выпивают, не чокаясь, и Презент снова спрашивает:
— …Фляксбергер?
— Силос…
Доктору биологических наук, исследователю пшеницы, быть на свободе осталось недолго.
Трофим Денисович смотрит в стол, а когда поднимает взгляд на Презента, тому делается страшно. Не зря журналист, 13 лет назад напечатавший о Лысенко первую в его жизни статью, правдист Федорович, писал, что от селекционера остается «ощущение зубной боли», а взгляд у героя репортажа такой, «как будто он хочет кого-нибудь укокать». Сейчас он занимается именно этим, и не без удовольствия. Трофим Лысенко берет реванш за нищие детство и юность, безграмотность, — он не знает даже трудов Дарвина — и насмешки вавиловских умников.
Читать он научился в 13 лет, Киевский сельскохозяйственный институт закончил заочно, презрение и ненависть к заучившимся белоручкам растворены в его крестьянской крови. Из века в век его предки гнули спину на бар, работали по старинке, чураясь новшеств, которые пытались навязать господа. Пашня разговаривала с ними, они чувствовали голос земли босыми ногами — так им становилось понятно, когда приходило время сева. Трофим стал первым из своего рода, кто попытался изменить заведенный от века ход вещей. Ум у него был острым, догадки блестящими, но знал он мало. Лысенко заново изобретал то, что было давно отвергнуто наукой, зато он оказался гением рекламы, мастером продвижения самого себя: однажды в киевский горком пришел крестьянин Денис Лысенко и принес чудо — колосья, выращенные его сыном, простым агрономом. Это был мастерский ход: страна нуждалась в ученых от сохи, ей было необходимо волшебство, которое позволит перепрыгнуть из одной эпохи в другую.
Лысенко дали ход, так начался грандиозный блеф, не знающая себе равных авантюра, угробившая агрономию СССР и едва не похоронившая его сельское хозяйство. Во втором поколении эта пшеница выродилась, но к этому времени Трофим Лысенко пообещал партии и правительству так много и так высоко взлетел, что его провала никто не заметил.
А теперь он и Презент пьют водку, перебрасываясь короткими репликами, и на свете не найти двух более непохожих людей. У Лысенко лицо фанатика, он им и является: новый президент ВАСХНИЛ подгоняет результаты экспериментов под нужный ему вывод, твердо верит, что так и надо делать и в конце концов у него все получится. Ему кажется, что его воля преодолеет законы природы — разве не подтверждает это его собственная фантастическая, немыслимая для недоучки карьера? Трофим Лысенко убежден, что он — гений, а Исай Презент, с отвращением опрокидывающий шестую рюмку, считает себя проходимцем и нисколько этого не стесняется.
Выглядит он комично: ботинки на высокой подошве нужны маленькому человечку для того, чтобы нравиться девушкам. Выйдя на улицу, он наденет еще и увеличивающую его рост диковинную шляпу. У Презента уже были неприятности из-за растления студенток, расплачивавшихся с ним сексом за зачеты и высокие оценки. Возможностей для этого у Презента хоть отбавляй: он много преподавал, а после того как взлетел шеф, стал научным консультантом президента ВАСХНИЛ по философским вопросам. Исай этого стоит: его мозг и язык работают, как неутомимая словомельница, самый фантастический проект Лысенко тут же обрастает идеологически выверенными цитатами, безупречными с марксистской точки зрения, формулировками и становится образцом коммунистической науки. Вот только пить водку Презент так и не научился, и Лысенко кажется, что это говорит о многом: как ни крути, нутро у Исая интеллигентское, гнилое и доверять до самого конца нельзя и ему. О Вавилове они не скажут ни слова, но в воздухе висит такое напряжение, что Презенту кажется: имя врага вот-вот само проступит на стене кабинета, как буквы библейского пророчества на пиру обреченного царя Валтасара.
Могущественный противник обессилен и побежден. Его надо толкнуть — и он падет навсегда. Но Вавилов остался фигурой такого масштаба, что отдать приказ, который с ним покончит, может лишь один человек в стране. Для этого сделано все: день назад Лысенко был у Берии и жаловался, что Вавилов его оскорбляет, мешает работать и продолжает разваливать советское сельское хозяйство. Подействует это или нет? Хозяин непредсказуем, у него могут быть свои планы на остающегося одним из вице-президентов ВАСХНИЛ академика Вавилова — вдруг они поторопились?
Партнеры пьют, одного хмель не берет, второй старается не сползти под стол: они снимают нервное напряжение, а заодно обсуждают неотложные дела, это тоже помогает отвлечься. Судьба Николая Вавилова решается в кабинете генерального комиссара госбезопасности Берии, в Кремле, на «ближней» сталинской даче — на нее может повлиять любой перепад настроения вождя, — может, он и не вспомнит о том, как несколько лет назад Вавилов его напугал? Если бы любовь и забота спасали, беда могла бы пройти стороной, но у судьбы нет слуха и жалости, ей нет дела до того, о чем ее просят первая и вторая жены Вавилова, Екатерина Николаевна и Елена Ивановна.
С Екатериной Сахаровой Николай Вавилов познакомился в институте. Он был лучшим студентом, барышни находили, что Вавилов красив. Все говорили, что его ждет блестящее будущее, к тому же его отец был богат — это тоже казалось немаловажным. А Сахарова была не слишком хороша собой, суховата в общении, строга и очень умна. Это отталкивало кавалеров, и когда по институту пошел слух, что за ней ухаживает Вавилов, студенты не могли понять, в чем тут дело. Катя Сахарова — синий чулок, что за удовольствие крутить с ней амуры? А уж жена-то из нее выйдет ужасная: будет держать мужа под каблуком, пилить его, заведет в доме раз и навсегда установленный порядок — что за тоска! Но Николая Вавилова привлекало то, что других пугало: ему нравились острый ум Екатерины и чувствовавшаяся в ней сила, то, что с ней можно было говорить о чем угодно. Они поженились, и Екатерина стала Николаю верной женой, другом и соратником, но в конце концов он устал от того, что последнее слово всегда остается за ней. А ее раздражало то, что вокруг мужа вьется множество людей и в их дом каждый вечер приходят гости, которых надо кормить — они расходятся за полночь, после них остается мусор. Любовь перегорела, но взаимное уважение осталось, и, когда Вавилов полюбил Елену Барулину, супругам удалось расстаться друзьями. Елена оказалась мягким и уступчивым человеком, с ней он узнал, что такое настоящее счастье. Беду женщины предугадывали по-разному. Екатерина Николаевна просчитывала ее приближение, как математик, — ей было ясно, что Лысенко нужна голова Николая, пока Вавилов работает, его торжество будет неполным. А Елена чувствовала приближающееся несчастье кожей и маялась, не находя себе места: ей хотелось бросить все и отправиться вслед за Николаем.
Вавилов и его сотрудники колесили по селам, работали, наслаждаясь сельским простором и свежим воздухом, много говорили, а по вечерам возле костра, случалось, даже и пели. Аспиранты узнали, как сложилась жизнь его отца, богатого предпринимателя — после революции он эмигрировал, занимался коммерцией в Болгарии, но не преуспел. Сын сделал так, что он смог вернуться в СССР, но прожил недолго. Вавилов рассказал ученикам, как, путешествуя по Афганистану, пробрался в самую дальнюю, глухую, закрытую для иностранцев часть страны: Кафиристан, «Страну неверных». По преданиям, там живут потомки осевших в Афганистане воинов Александра Македонского — прежде они поклонялись своим идолам, но в конце XIX века афганский эмир железом и огнем насадил в Кафиристане мусульманство.
Пробравшись по склону горы, Николай Вавилов сфотографировал расположенную на границе Британской Индии английскую крепость, к которой иностранцев не подпускали и на пушечный выстрел. В Эфиопии его принимал сам правитель, особенно интересовавшийся тем, отчего последнему русскому царю изменила армия, а потом они чуть было не попали в руки деревенских разбойников.
Они петляли по проселочным дорогам, и охотившаяся за ними черная эмка никак не могла напасть на их след — это продолжалось довольно долго. Когда они все же столкнулись, сидевшие в машине вежливые, прилично одетые люди сообщили Вавилову, что его срочно вызывают в Москву, к наркому земледелия, и ему надо поехать с ними. Он быстро собрался, попрощался с вировцами и сел в машину. Вавилов был весел — хорошо, что о нем вспомнили, это добрый знак… Через несколько часов эмка вернулась, ее пассажиры сказали, что Николай Иванович просил привезти его вещи и оставшиеся у них бумаги. Один из вировцев решил передать записи из рук в руки — «иначе нельзя, тут важные научные данные…»; люди из черной эмки не возражали.
Но когда папки сложили в машину, один из них спросил: «А стоит ли вам с нами ехать?» — это прозвучало очень грубо. Ученый считал, что ехать надо: тогда собеседник сбил его на землю ударом в челюсть, захлопнул дверцу, и эмка умчалась.
Николай Вавилов исчез, о том, что с ним случилось, близкие узнали лишь через много лет и далеко не все этому поверили. Он начал превращаться в легенду сразу после ареста. Эта легенда попортила немало крови Трофиму Лысенко и Исаю Презенту.
В то, что ученый мертв, не верили до середины пятидесятых. Его близких беда не коснулась, брат Сергей стал президентом Академии наук СССР. Об этом ему сообщил сам Сталин: когда Сергей Вавилов спросил о судьбе брата, вождь набрал какой-то номер, задал вопрос, помолчал, а потом вздохнул и покачал головой:
— …Какого ученого загубили!
Вавилов умер от голода в тюрьме во время войны. Не помогло и то, что за него просила жена Берии Нино, аспирантка его учителя академика Дмитрия Николаевича Прянишникова.
Лысенко и Презент получили все, что только можно. Первый — 3 Сталинские премии и 8 орденов Ленина, второй — профессорство в Ленинградском университете и кафедру в МГУ. Под конец идеи «крестьянского академика» стали напоминать русские народные сказки: Лысенко утверждал, что пшеница может превратиться в рожь, а рожь — в пшеницу. После смерти Сталина его звезда стала клониться к закату, но он вновь расцвел, когда власть досталась благоволившему к нему безграмотному Хрущеву. После его падения рухнул и Лысенко, ему не помогло и то, что институты ВАСХНИЛ были заполонены его ставленниками. К концу жизни Лысенко стал живым трупом: он работал, проводил никому не нужные, бесполезные опыты, отовсюду изгнанный Презент состоял при нем советником. Позже писали, что тяжело больной Презент ушел за цыганским табором и пропал, да так, что больше о нем никто ничего не слышал. Так это или нет, но похоронили его в Москве.
…Когда открыли памятник Николаю Вавилову, люди ахнули. Закрывавшая его материя слетела на землю, и обнаружилось, что в мастерскую скульптора не зря наведалась высокая партийная комиссия. Его заставили убрать и морщины, и горькую складку у губ — теперь Вавилов улыбался. Родственники и ученики негодовали, но причины улыбаться у Николая Ивановича и в самом деле были. Он победил, его трудам предстояла долгая жизнь, а те, кто его убил, заживо превратились в скверный анекдот...
Подпишись на наш канал в Telegram