Софиевка была просто раем, но сотворили-то его грешники. Дуду жила среди этой красоты, однако изжить в себе бедную содержанку, видно, так и не смогла...
В сентябре 1787 года российский корабль «Екатерина Великая» с блестящим обществом на борту входил в Босфорский пролив. На палубе в кресле, похожем на трон, сидела пани София Витт и, погрузившись в одной лишь ей ведомые думы, вглядывалась в устремленные ввысь, окутанные легкой дымкой минареты Константинополя. Моряки то и дело украдкой бросали на молодую женщину восхищенные взгляды, так и не привыкнув за многодневное плавание к ее необыкновенной красоте. Компанию Софии составляла дюжина весело щебечущих нарядных дам, среди которых была и племянница польского короля.
Их оживление вызвала увитая цветочными гирляндами и устланная коврами гондола, приближающаяся к кораблю под дружным напором семи пар позолоченных весел. Когда лодка подплыла к «Екатерине», прекрасных путешественниц пригласили перейти на нее, и мускулистые гребцы под звуки чарующей музыки взяли курс на загородную виллу французского посла. Там и разместились после утомительного вояжа гостьи. Самые роскошные апартаменты посланник Шуазель-Гуффье приготовил для мадам Витт, он был ее давним поклонником.
Оставшись одна, София подошла к окну, откуда открывался чудный вид на Босфор, и невесело усмехнулась: бухту перегораживали османские транспортные суда с военным снаряжением, готовые в любой момент доставить подкрепление к Очакову и другим турецким крепостям. Война на пороге, а ее беззаботные компаньонки наивно думают, что являются участницами увеселительного морского путешествия. София не пыталась их разубедить, тем более и предлог у нее удобный имеется: все вокруг знали, что мадам Витт хочет повидать свою старую больную мать. На самом же деле российский корабль «Екатерина Великая» имел целью доставить ее в турецкую столицу для выполнения важной секретной миссии.
Порыв ветра с пролива растрепал волосы и захлопнул резную оконную створку. Софии вдруг показалось, что этот теплый, чуть соленый ветер, пахнущий оливковыми рощами, прилетел с родной Пропонтиды...
«Иди сюда, Дуду!» — настойчиво позвала мать. Семилетней Дуду, как ласково кличут Софию родные, усидеть на месте очень трудно, но раз мать зовет, надо бежать, с ней не поспоришь. Это из кроткого отца можно веревки вить.
Она — первый сорванец во всей Брусе, небольшом городе провинции Вифиния. По деревьям лазает точно белка, плавает как рыбка и ловко управляет лодкой — лучше любого мальчишки. Не то что сестренка — робкая, тихая Елена. Нынче утром они, как обычно, проводили отца до окраины — несколько раз в месяц Константин отправляется за товаром в соседний город. Едва его ослик скрылся за поворотом, Мария с дочками повернули обратно. Несмотря на ранний час, жара уже стояла нестерпимая, и Дуду мечтала поскорее сбежать к морю.
В поисках спасительной тени углубились в рощу одичавших олив. Здесь среди травы повсюду белели древние мраморные обломки, по которым сновали юркие ящерки.
«Знаете, когда-то ведь здесь жили амазонки, — Мария присела на разбитую капитель. — Они были отважными воительницами, которым покорялись мужчины».
Дуду недоверчиво посмотрела на мать. Да разве это возможно в Греции, где уже несколько веков хозяйничают турки, а женщины не смеют даже глаз поднять на мужчину, они забиты и бесправны? Своих жен иноземцы прячут в гаремы: когда они с отцом ездили на ярмарку в большой город, мать показывала ей забранные резными решетками окна турецких домов. Еще объяснила, что эти решетки называются мушараби — гаремные затворницы могут смотреть сквозь них на улицу, оставаясь невидимыми. Дуду пришла в ужас — это же хуже тюрьмы! Как хорошо, что она гречанка. А может статься, в ней даже течет кровь этих удивительных женщин-амазонок? Дуду сидела на теплом мраморе, и ветер с Пропонтиды ерошил ее непослушные кудри, с которыми не в силах справиться ни один из гребешков матери... Девочке очень захотелось быть похожей на древних воительниц.
Как же быстро промелькнуло детство... Несчастья преследовали семью мелкого торговца Константина. Он рано умер, оставив дела в плачевном состоянии, а вдову без средств. Вскоре в городе случился страшный пожар, лишивший Марию с дочками еще и крова. У бедной вдовы не осталось ровным счетом ничего, и погорельцы отправились в Константинополь, где жила сестра матери Елена. Как вскоре выяснилось, тетка Дуду, которая их приютила, зарабатывала сводничеством. Мать стала каждый день исчезать из дома, и однажды София встретила ее в обнимку с пьяным матросом в районе Фанар, где немало молодых гречанок продавало себя. Марию дочь ни о чем не спросила, все и так было понятно: не желая быть нахлебницей в чужом доме, женщина пошла на панель. Потом она сильно захворала, а оправившись после болезни, уже не смогла заниматься прежним ремеслом. Тогда вместе с сестрой мать занялась сводничеством.
А в мае 1777 года неизвестные схватили на улице семнадцатилетнюю Дуду, накинули на голову покрывало, засунули в повозку и не говоря ни слова увезли в гарем. И вот она, напуганная, растерянная, стоит в незнакомом доме, прижавшись лицом к резной решетке и пытаясь через крошечные щелочки выглянуть наружу и понять, где оказалась.
Увы, это был не страшный сон, а сбывшийся наяву кошмар. Не раз она слышала от матери и соседок истории о том, как бесследно пропадают девушки: если какой-нибудь турок намечал себе в наложницы юную гречанку, та становилась его легкой добычей.
Дуду знала, что никто ей не поможет. Она в гареме всего три дня (хозяин пока не посылал за ней), но две наложницы брата всесильного капудана-паши из ревности уже пытались обварить соперницу кипятком. Софию спасли лишь природная ловкость да быстрые ноги, какими не могли похвалиться располневшие от пахлавы и шербетов турчанки.
Но она не привыкла сдаваться и во что бы то ни стало решила вырваться из заточения. На другой день после того, как ее чуть не обварили кипятком ревнивые наложницы, Дуду дождалась, пока стемнеет, и опрокинула на диван масляную лампу, а когда повалил густой дым и начался переполох, выскользнула из покоев в сад, взобралась на дерево, легко перемахнула через высокую стену и сбежала.
Вид растрепанной полуголой девушки, стремглав несущейся по грязным улочкам, никого не удивил. Никем не остановленная, она добралась до теткиного дома и с порога набросилась на мать.
— Это ты? Ты продала меня?! — задыхаясь и давясь слезами, кричала Дуду, яростно отпихивая бросившуюся к ней Марию.
— Девочка, девочка, — успокаивала племянницу подоспевшая с кухни тетка, — да мать с ног сбилась, разыскивая тебя... Знаешь ведь, на что она пошла ради вас, неужто думаешь, все для того, чтобы ты ублажала похотливого турка? Чертова жизнь... — Елена задумалась. — Дом капудана-паши, говоришь? Вот что, София, из дома ни шагу.
Тетка накинула на голову шаль и поспешно удалилась. Вернулась она нескоро, но Дуду даже не заметила ее долгого отсутствия, провалившись в сон.
— Капудан-паша — человек влиятельный, — начала Елена, серьезно глядя на Дуду, — нам ли с ним тягаться. Ты не маленькая, должна понимать. Он наверняка уже начал поиски, так что медлить нельзя. Тебя возьмет под свое покровительство один важный человек. Европеец, обижать не станет. Я обо всем договорилась.
Пока тетка вещала, мать, опустив голову и крепко сжав руки, молча сидела в углу комнаты. Рядом всхлипывала сестренка.
У Дуду слезы хлынули ручьем.
— Матушка, пожалей!..
— Не рви сердце матери! — прикрикнула тетка. — Думаешь, ей легко? Довольно ребячиться! Или хочешь назад в гарем?!
Дуду плохо помнила, как в сопровождении тетки добралась до богатого особняка Кароля Боскампа-Лясопольского, посла Речи Посполитой. Дуду безропотно стояла, пока незнакомец осматривал «товар», она точно заледенела. Тетка кланялась, прося защитить девочку от преследований влиятельного турка. Боскамп остался доволен: Дуду напомнила ему статую знаменитой греческой гетеры Фрины.
«Что ж, это будет забавно, — улыбнулся поляк, — маленькая греческая дикарка», — он поднял ее лицо за подбородок и увидел, как в глазах Дуду вспыхнул недобрый огонек. Тетка, спрятав тугой кошелек в складках накидки, удалилась. Сделка для обоих оказалась удачной...
Той ночью Дуду решила, что больше никому и никогда не позволит себя продать. Пускай она лишь ничтожная бедная гречанка, но у нее есть оружие, которое, если правильно им распорядиться, может сослужить ей добрую службу — ум и красота. И пускай истории об амазонках всего лишь мифы, она научится покорять мужчин, пусть и не мечом со стрелами.
Боскамп очень скоро обнаружил, что волей судьбы в его руки попал настоящий неограненный алмаз. Он нанял гречанке учителя французского языка, и та оказалась невероятно способной к учению, упорной и терпеливой. А что до светских манер, о которых поначалу у Дуду не было ни малейшего представления, так от нее их и не требовалось — самому Боскампу и гостям его полуофициальных приемов, уставшим от своих чопорных жен, была по вкусу непосредственность содержанки посла. Кароль разговаривал с Софией то на польском, то на французском и не уставал поражаться, как быстро она все схватывает: прошло несколько месяцев, а гречанка уже уверенно щебетала на обоих языках, превратившись из строптивой оборванки, какой впервые попала в его дом, в светскую даму.
Она хорошо выучилась лгать и притворяться, смекнув, что благодаря Лясопольскому сможет изменить свою судьбу. И когда по просьбе Боскампа принималась напропалую кокетничать с теми, кто интересен послу, не роптала и не закатывала сцен. Напротив, послушно очаровывала собеседника, да так, что тот начисто терял голову. Одним из первых жертвой чар прекрасной гречанки пал русский посланник Александр Стахиев, явный недоброжелатель Речи Посполитой и лично пана Боскампа. Софии быстро удалось превратить Стахиева из недруга в доброго приятеля своего любовника. Боскамп частенько брал Дуду и в свое загородное поместье Буюкдере. Поблизости располагались дворцы османской знати, куда его приглашали в гости, и Дуду сопровождала Лясопольского, переодевшись в мужской наряд.
Весной 1778 года Боскампа неожиданно отозвали на родину. Взять Дуду в Варшаву, где ждали жена и дети, он, естественно, не мог. Перед отъездом покровитель снял ей квартирку и оставил немного денег. «Но что будет, когда средства закончатся? — растерянно думала София. — Идти на панель, как мать? Ну уж нет, не для того я родилась на этот свет!»
И судьба вскоре подкинула ей второй шанс: пришло письмо от Боскампа. Он сообщал, что жена внезапно скончалась, и звал Дуду к себе. Разумеется, в прежнем статусе. Дожидаться велел в городке под названием Каменец. Делать в Константинополе было нечего — матери она так и не простила молчаливого пособничества, когда тетка решила выгодно сбыть ее с рук, да и денег почти не осталось.
Зимой 1779 года София через Болгарию двинулась в неведомую Польшу и в апреле сошла на берег заштатного городка Каменец. Устроилась в недорогой гостинице, назвавшись мадемуазель де Челиче, невестой пана Боскампа-Лясопольского, и стала ждать весточки от своего «повелителя». Однако дни шли, а писем из Варшавы не было. София все более впадала в уныние: Боскамп, видно, забыл про нее, а денег на дорогу назад нет.
Городок Каменец был известен лишь своей древней крепостью с гарнизоном в тысячу солдат, которым командовал генерал Ян Витт, как слышала София, человек чрезвычайно крутого нрава.
Как-то вечером Дуду спустилась из своего сырого номера вниз к камину, устроилась у огня и попросила хозяйку принести чашку чая. Здесь, в Европе, она все время мерзла.
В углу устроилась шумная компания офицеров.
— Прошу прощения, что нарушаю ваше одиночество. — Мужчина лет сорока, худощавый и довольно невзрачный с виду, склонился перед Софией в поклоне. — Мы с вами виделись на пристани. Позвольте представиться...
Дуду наморщила лоб, припоминая, где же могла видеть докучливого незнакомца. Ах да! Она как раз сходила на берег, а этот господин поднимался по сходням на корабль. Стоял ясный теплый день, у Софии, предвкушавшей скорую встречу с Боскампом, было прекрасное настроение, и она одарила офицера одним из своих «убийственных» взглядов — бедняга споткнулся и если бы не схватился за канат, нырнул бы в реку. Она же, в очередной раз испытав силу своих чар, хохоча, двинулась дальше. Так как там его зовут?..
— Майор Юзеф Витт, сын коменданта крепости, к вашим услугам, ясновельможная пани.
«Он до смешного напыщен, — подумала София, с трудом сохраняя серьезное выражение лица. — Уже не мальчик, а мнется и краснеет, словно юнец. Как он сказал — сын коменданта?»
— Прошу прощения за мою дерзость, но встреча с вами на пристани произвела на меня неизгладимое впечатление.
Дуду слушала вполуха, лихорадочно соображая, как обратить неожиданное знакомство себе на пользу.
— Словом, — продолжал бормотать майор, — не окажете ли вы честь присоединиться к ... — Юзеф осекся на полуслове.
— Конечно же, с радостью. — Она одарила офицера одной из самых своих обворожительных улыбок.
Далее события развивались стремительно. Уже спустя три месяца София и влюбленный в нее до беспамятства майор тайно обвенчались. Теперь Юзеф Витт в страхе ждал, что будет, когда обо всем проведает его гневливый отец. А коменданту было от чего впасть в ярость: единственный сын, дворянин, без спросу женился на чужестранке весьма сомнительного происхождения! «Юзеф некрасив, косноязычен и недалек, но положение майорши во всяком случае предпочтительнее жизни нищенки на чужбине», — думала Дуду, стоя перед алтарем и равнодушно произнося вслед за священником слова брачной клятвы.
Шила, как известно, в мешке не утаишь, и вскоре старый генерал, узнав о женитьбе сына, так разозлился, что посадил его в крепостной карцер.
Поняв, что пришло время наводить мосты, Дуду надела лучшее из своих платьев, выгодно подчеркивающее ее прелести, уложила непокорные кудри в прическу и отправилась к генералу — терять ей было нечего. Упав перед стариком на колени и пустив в ход тяжелую артиллерию из томных взглядов и девичьих слез, она вымолила прощение.
София тщательно продумала «легенду», представившись свекру наследницей знатного греческого рода, уцелевшей при завоевании турками Константинополя. Увы, все документы, подтверждающие ее знатное родство, погибли во время пожара, но она богом клянется, что среди ее предков — сам византийский князь Панталис Маврокордато. (Это звучное имя она вычитала в каком-то романе.)
Скорее всего генерал ей не поверил, но противостоять напору красавицы невестки сил не хватило. Да и что ему оставалось? Признать, что сын женился на бродяжке? А вот супруга коменданта оказалась менее падкой на греческие мифы и наотрез отказалась видеть самозванку. Правда, война между женщинами длилась недолго, вскоре генеральша скончалась.
Молодые, отдав дань ее памяти и поскорбев, сколько требовали приличия, отправились в свадебное путешествие по Европе. Позади осталась Варшава с весьма высоко оценившим красоту Дуду королем Станиславом Августом. И вот они прибыли в Париж. София тут же с головой окунулась в водоворот светской жизни, не желая терять ни одного дня. Юзеф быстро превратился в молчаливую тень «мужа великолепной пани Витт» — иначе его отныне не называли. А ее нарекли «прекраснейшей женщиной Европы».
Парижский праздник закончился, когда пришло известие о кончине свекра. Король Станислав Август назначил Юзефа Витта его преемником, и София превратилась в «пани генеральшу». В 1782 году они с супругом тронулись в обратный путь — в ненавистный Каменец.
В отличие от местных шляхтичей, покоренных экзотической красотой пани Витт, их жены не очень-то жаловали гречанку, называя за спиной «турецкой побродяжкой». София, прекрасно об этом зная, виду не показывала и только стискивала зубы, если ее унижала пани Юзефина Потоцкая, урожденная Мнишек. Когда пани Витт однажды решила посетить Тульчин, резиденцию Станислава Потоцкого (его, кстати, она еще ни разу не видела, граф был в вечных разъездах), хозяйка, узнав о ее приближении, намеренно покинула дом. София была в ярости.
Уныло и однообразно тянулся за годом год. Порой, когда накатывала сильная тоска, она с отчаянием думала: «Боже, мне уже двадцать пять, а что впереди, кроме захолустного Каменца? Неужели навечно суждено быть запертой в этих крепостных стенах?» Софию уже не радовал статус генеральши, да и занудливый скуповатый муж раздражал все больше. Она даже писала польскому королю, моля «освободить ее из тягостного заключения». Станислав Август не забыл «прекраснейшую». Весной 1787 года по его приглашению София прибыла в походный лагерь короля в Каневе. В числе польских аристократов она приветствовала российскую императрицу Екатерину II.
После подписания Кючук-Кайнарджийского мирного договора с турками в 1774 году Россия, одержав победу в Русско-турецкой войне, присоединила новые южные земли и признала независимость Крымского ханства, освобожденного ею от турок. В 1783 году Екатерина присоединила к Российской империи Крым, Тамань и Кубань. Вдохновителем и исполнителем этих русских побед был импозантный князь Григорий Александрович Потемкин, ставший губернатором Новороссии. Он весьма приглянулся Софии. Жаль, Потемкин ни на шаг не отходил от своей повелительницы.
Этот необыкновенный русский, казалось, услышал детские мечты Дуду. По его приказу была создана Амазонская рота, и командовала ею, как слышала София, гречанка из Балаклавы в звании амазонского капитана. Россия готовилась воевать с турками, это было ясно. И этой гречанке выпадет биться рядом с князем, у нее будет жизнь, полная приключений, а София обречена на вечное прозябание в Каменце? Ну уж нет!
Получив в подарок от короля Станислава Августа бриллиантовые серьги, пани Витт покинула его лагерь. Но напрасно дожидался в крепости свою жену Юзеф. Совсем немного не доехав до Каменца, София свернула в расположение русских, где находилась ставка Потемкина.
Времени, проведенного в лагере польского короля, пани генеральша даром не теряла и узнала немало интересного об образе жизни фаворита Екатерины II.
Светлейший предпочитал и жить, и воевать со вкусом. В его ставке царила пышная роскошь, давали концерты, которыми дирижировал знаменитый итальянец — композитор Джузеппе Сарти. Целый цветник прелестниц окружал Григория Александровича: госпожа Самойлова, княгиня Гагарина, Екатерина Долгорукова... Князь ухаживал то за одной, то за другой, причем делал это с размахом: дарил дамам сердца драгоценные камни в розетках для варенья, украшал свои походные покои вензелем очередной фаворитки. А как-то раз приказал палить из пушки, оповещая окрестности, что пассия, которая долго упорствовала, наконец снизошла к его мольбам.
Дуду поняла сразу: фаворит императрицы хоть и падок до женских прелестей, но не из тех, кого можно легко сразить одним взглядом темных очей, он сам охотник. Что ж, у Софии имелся свой туз в рукаве.
Ее сестра Елена не так давно стала старшей супругой осман-паши, коменданта турецкой крепости Хотин. Наверняка тетка постаралась... У Софии возник план, как уговорить пашу в случае войны сдать крепость без боя.
Когда светлейшему, который как раз читал важные донесения, доложили о прибытии госпожи Витт, супруги каменецкого коменданта, он набросился на адъютанта: что делает здесь, почти на театре военных действий, эта особа, да еще одна, без мужа, что совсем уж не пристало? Однако быстро остыл и велел впустить, раз уж пришла. София откинула капюшон дорожного плаща и заметив, что Потемкин ей явно не рад, с достоинством произнесла на безупречном французском:
— Извольте сперва выслушать меня, сударь! Ведь я — не одна из ваших крепостных. Могу сказать только, что вам не придется палить из пушек по крепостным стенам, в которых масса слабых мест.
Фраза прозвучала двусмысленно. Григорий Александрович оценил остроумие гостьи, и лицо его подобрело.
— Что ж, сударыня, раз уж предлагаете воспользоваться слабыми местами, пожалуй, я так и сделаю, если пообещаете мне скорую викторию.
И София предложила свой план захвата крепости Хотин, которой долгие годы попеременно владели то русские, то поляки, то османы.
— Но сударыня, мы не воюем с Турцией, — возразил Потемкин.
— Тогда для чего же стоят здесь ваши войска?
— Я не слишком хорош во французском, — уклончиво ответил князь. (Он не сильно лукавил: в свое время Екатерина II наняла фавориту учителя, но тот оказался неважным учеником.)
— Какой же язык вы предпочитаете?
— После русского мой самый любимый — греческий. (В этом языке Потемкин преуспел в юности, проведя некоторое время в монастыре за чтением церковных книг.)
— Какое совпадение, и мой — тоже! — воскликнула София.
Решив, что перед князем не стоит притворяться, она сказала, что может быть полезной, поскольку ее сестра — жена знатного турка, коменданта Хотинской крепости, а сама она выросла в Константинополе, где до сих пор живут родные. В Париже, добавила София, она познакомилась с нынешним послом Франции в Османской империи Шуазелем-Гуффье, который будет счастлив ее видеть и, она уверена, окажется полезным источником информации. Потемкин с неподдельным интересом слушал необычную гостью и в итоге принял решение отправить Софию в Константинополь на встречу с Шуазелем-Гуффье. В конце концов, он ничем не рискует: если визитерша шпионка, то ничего ценного врагу она сообщить не сможет, если же не лазутчица, не исключено, что и впрямь окажется полезной.
В Константинополе Шуазель-Гуффье с радостью исполнял любые желания Софии. Его «польским дамам», явно обделенным вниманием французского посланника, это совсем не нравилось и давало богатую пищу для злословия. Но через два дня после прибытия российского корабля в Константинополь между Турцией и Россией грянула война и стало не до мелких обид. Дамы срочно засобирались восвояси.
Обеспокоенный Юзеф писал польскому королю, прося отпустить его на поиски жены, но Станислав запретил ему покидать крепость. Вскоре Витт получил известие, что София возвращается, но лишь для того, чтобы расстаться с ним официально. В отчаянии он решил задобрить супругу подарками и обменял свою нумизматическую коллекцию на драгоценный гарнитур из королевской сокровищницы польских монархов. Получив его, София смягчилась и позволила отвезти себя в Каменец. В любом случае Потемкин был неподалеку, а ей требовалось отдохнуть и собраться с мыслями перед новой миссией, поскольку наступило время для осуществления хотинского плана. В начавшейся войне эта крепость приобретала особое стратегическое значение.
Честно признаться, сам Потемкин не особо верил в успех авантюры Софии.
— Одалиска из гарема, — говорил князь сидящей в его походной палатке пани Витт. — Сомневаюсь, что она обладает влиянием на пашу.
— Сударь, — усмехнулась София, отщипывая виноградинку от лежащей на блюде кисти, — моя сестра вовсе не одалиска, она — старшая жена. Вы даже не представляете, на что способны женщины гарема. Когда-то и мне довелось побывать там.
В глазах Потемкина вспыхнул интерес:
— Говорят, гаремные женщины обучены искусству сладострастия, о котором в Европе и понятия не имеют.
— Как вам сказать, сударь, — томным голосом отозвалась София, — что-то безусловно правда, а что-то, конечно, ложь.
— Похоже, в искусстве дипломатии вы достигли настоящих высот.
— Я владею многими искусствами, сударь, и уверяю вас, смогу быть вам и дальше полезной. — Она потянулась за следующей ягодой...
София действительно оказалась превосходным дипломатом: благодаря ее сестре в сентябре 1788 года двухтысячный гарнизон Хотинской крепости сдался без боя и из шестнадцати тысяч жителей никто не пострадал.
В зимние месяцы, когда не велись военные действия, светлейший жил в молдавских Яссах. Казалось, на это время петербургский двор переместился в резиденцию Потемкина. Нескончаемые праздники сменяли друг друга, и на всех царила София. «Вы единственная женщина, которая умеет ладить со мною», — как-то прилюдно сказал ей Потемкин. Все знали, что «крепость» мадам Витт давно пала к его ногам. Потемкин ухаживал за ней со всем размахом галантного века. Однажды устроил большой прием с лотереей, на котором присутствовало двести дам. Светлейший попросил, чтобы все гостьи тянули жребий, и каждая выиграла дорогую кашмирскую шаль, а самая ценная, не без участия князя конечно, досталась Софии.
Все это время Юзеф Витт находился при жене, в русской ставке. За оставление крепости польский король снял его с должности коменданта. Светлейший принял поляка на службу, присвоил генеральский чин и назначил комендантом новой крепости Херсон. Со свойственным ему размахом ссудил деньгами на поставку пшеницы для армии (однако Витт, как выяснилось позже, оказался никудышным коммерсантом). Эти благодеяния имели одну цель: пани Витт, не сильно компрометируя себя, могла неотлучно находиться «при дворе» Потемкина. А обманутый муж на все закрывал глаза.
Когда София по заданию Потемкина отправилась в Варшаву на заседание сейма, она тщательно продумала свое эффектное появление и оделась по-гречески. Люди вскакивали на скамьи, тянули шеи, наводили лорнеты, чтобы увидеть несравненную пани Витт, так выделялась она среди дам, сидевших на балконе. У нее же была одна цель — Станислав Потоцкий. Назревал новый раздел Польши, и России требовалось привлечь на свою сторону одного из видных деятелей Речи Посполитой. Софии во что бы то ни стало нужно было убедить его приехать к Потемкину в Яссы.
Взгляды Софии, сидевшей высоко на балконе, и Станислава Потоцкого встретились, и оба поняли, что это судьба. Сраженный стрелой Амура Потоцкий, разумеется, приехал в Яссы и сделал то, чего добивался от него светлейший, — примкнул к Тарговицкой конфедерации, созданной под эгидой императрицы. Он подписал бы и договор о продаже собственной души, если бы это потребовалось, чтобы заполучить Софию. Потемкин с неудовольствием наблюдал за разгорающимся у него на глазах романом. Сам он хоть и переключился к тому времени на новый обворожительный объект и препятствий голубкам не чинил, бывшими возлюбленными делиться не любил.
В начале 1791 года София отбыла в Петербург, чтобы присутствовать на торжествах в честь окончания Русско-турецкой войны. На празднествах она часто сидела рядом с Потемкиным и разделяла его триумф победителя османов.
Когда ее представили императрице, графиня де Витт присела в реверансе с сильнейшим душевным трепетом. Ходили слухи, что хотя стареющая Екатерина II и обзавелась новым фаворитом, но до сих пор не отпускает Потемкина.
«Встаньте, моя дорогая. Чем отблагодарить вас за все, что вы сделали для России? Разве вот этим...» — и государыня передала Софии резную шкатулку с роскошным бриллиантовым ожерельем. Также пани Витт были пожалованы земли и имение в одной из западных губерний. Осыпанная милостями София все же не забыла глаз Екатерины — это были глаза хищницы.
Светлейший, а следом и пани Витт возвратились в Яссы. Но теперь их связывала лишь дружба. София, впервые встретив свою настоящую любовь, была всецело поглощена мыслями о Потоцком, недоумевая, как же она обходилась раньше без любви.
Станислав — вот кто был ей истинно предназначен, а все прошедшее — словно сон. Муж безвылазно сидел в Херсоне, и она совсем о нем позабыла. Потоцкий тоже не вспоминал о жене, с которой и так из-за разъездов жил в постоянной разлуке. Злые языки утверждали, что из их одиннадцати детей только первых троих Юзефина родила от законного мужа. Якобы остальные лишь носили его фамилию.
Известие о неожиданной смерти Потемкина заставило Софию и Потоцкого предпринять решительные действия. Ходили слухи, что светлейший был отравлен по приказу Екатерины II: та опасалась возросшего влияния бывшего фаворита, к тому же недруги светлейшего доносили государыне, что князь-де замыслил создать причерноморское княжество, где желал быть абсолютным властелином, а Софию сделать своей царицей... От греха подальше влюбленные решили поскорее уехать.
— Госпожа уверена, что хочет продать это прекрасное украшение? — Владелец гамбургского ломбарда вытаращил глаза на бриллиантовое ожерелье.
— Конечно, — подтвердила София, — сколько вы могли бы за него предложить?
Портовый Гамбург, где они с Потоцким застряли почти на два года, сильно напоминал Софии Константинополь. Жизнь здесь они вели не замкнутую — пани Витт к такой не привыкла. За Тарговицкой конфедерацией последовал раздел Польши между Россией и Пруссией, Потоцкий слишком поздно понял, что его использовали. На родине графа называли не иначе как предателем, продавшимся за красивые глазки греческой потаскухи. София читала бесконечные пасквили, которые доставляли из Польши. Станислав погрузился в жестокую меланхолию, не порадовало его даже рождение их общего сына.
Денег постоянно не хватало, все средства Потоцкого оказались у жены, той самой пани Юзефины, хозяйки Тульчина, которая когда-то дала от ворот поворот госпоже де Витт. По соглашению с женой, кстати, одобренному императрицей, Потоцкий выехал для длительного лечения за границу, перепоручив управление своими капиталами супруге. Та же обязалась присылать мужу ренту.
Но рента приходила от случая к случаю — если бы не драгоценности Софии, они со Станиславом давно бы уже пошли по миру. Юзефина распространяла о сопернице самые грязные сплетни. Разумеется, она и слышать не хотела о разводе, и когда Станислав обратился с прошением на высочайшее имя о расторжении брака, государыня встала на сторону законной жены. Поговаривали, даже грозила отправить Софию в монастырь, но остыла, помня ее былые заслуги. Казалось, на влюбленных ополчился весь свет — в Гамбурге никто не желал принимать предателя, Юзефина, гордившаяся своей голубой кровью, повсюду чернила «безродную греческую шлюху».
София тоже писала давно оставленному мужу, прося официального развода, и с удивлением читала в ответных письмах раньше такого покладистого Юзефа, что он требует отступных. Иначе не соглашается!
В итоге София выкупила свою свободу, отписав Витту земли, некогда пожалованные ей императрицей. Впрочем, есть и другая версия: якобы Потоцкий уплатил Витту за развод два миллиона злотых.
А в 1798 году скончалась Юзефина. Вскоре София с Потоцким с помпой въехали в Тульчин и обвенчались в местной церкви. Свадьба обошлась без роскошного пиршества, гостей и церемоний — никто не хотел знаться с шляхтичем-предателем. Первым делом София распорядилась убрать подальше все портреты прежней владелицы Тульчина. «Ну что, съела, ведьма?» — злорадно думала она, глядя, как картины упаковывают в ящики.
Потоцкий подарил Софии дивный парк под Уманью, распорядившись устроить там для любимой настоящую Аркадию. Саженцы привозили из Крыма, Италии и далеких заморских стран. Зеркальные пруды и водопады — все было ради нее, Софии. На огромном обелиске Потоцкий повелел выбить надпись: «Любовь — Софии». В день своего сорокалетия в 1800 году графиня явилась гостям одетая Венерой. За хвалебную оду в ее честь Станислав заплатил поэту баснословную сумму в две тысячи золотых червонцев.
В Тульчине потянулись дни бесконечных празднеств. Потоцкий не скупился, во что бы то ни стало стремясь вернуть утраченные симпатии шляхты. В оранжерее с мраморными фонтанами давали ужины, для дам устраивались прогулки по прудам Софиевки — так был назван их чудный парк. Причем гостьям предлагали ловить с лодок рыбу золотыми удочками.
...В 1806 году в детской пятилетняя София и четырехлетняя Ольга с нетерпением ожидали приезда матери из Петербурга. За окном совсем стемнело.
— Девочки, пора в постель, — зовет гувернантка, — мадам София сегодня не приедет.
Сестры ревут в голос и не слышат, как к парадному крыльцу подкатывает карета. Заслышав шум из детской, София спешит к дочерям.
— Мадам, девочки не хотят вести себя прилично, — жалуется гувернантка.
— Сказку, сказку, — требует старшая.
— Ну погодите, сейчас расскажу вам одну о-о-очень страшную, — София делает круглые глаза.
Слезы на детских личиках тут же высыхают. Ольге больше нравится «про любовь» — самая обожаемая мамина история про Марию Потоцкую, прапрабабушку, которая попала в гарем крымского хана Гирея, и ее отравила соперница-черкешенка. А хан так горевал, что велел воздвигнуть в память о ней прекрасный Фонтан слез в Бахчисарае.
— Однажды, — начинает София, — ваш папа был еще очень молод, он влюбился в юную девушку, Гертруду Комаровскую, дочь бедного шляхтича. Об этом узнала его мать, графиня Ельжбета, ваша бабушка. И впала в ярость. Когда папа был в отъезде, верные люди графини выкрали девушку прямо из отчего дома, увезли на санях в лес и задушили. Мать Гертруды в отчаянии прокляла старую графиню. Чтобы не вышло скандала, Потоцкие наделили Комаровских землей и одарили деньгами, но вряд ли что-то в мире способно отменить материнское проклятие... — графиня София вдруг задумалась.
Во внезапно наступившей тишине младшая дочь всхлипнула .
— Глупенькая, — мать весело рассмеялась, — думаешь, это правда? Ваша мама все это только что выдумала!..
Девочки еще не знают, что история с Гертрудой — чистейшая правда и что самое худшее в их семье уже произошло. Они редко видят мать. Та все время в Петербурге, а когда возвращается, всякий раз говорит, что скоро опять надо ехать — дела...
Уложив дочерей, София ушла в свои комнаты. Наваждение или вправду над ними висит семейное проклятие? Что с ней произошло тогда, чтобы так забыться? Они с мужем создали Софиевку, этот поистине земной рай, но сотворили-то его грешники. Графиня подарила Станиславу двоих сыновей и двух дочерей. Она жила среди этой красоты, но изжить в себе бедную содержанку, видно, так и не смогла. Точно грязь с портовых константинопольских улиц навечно замарала ее душу.
Идиллия рухнула, когда из Петербурга в Тульчин заявился пасынок Софии Юрий Потоцкий. Служивший при дворе офицером, он был повелением императора Александра I выслан из столицы: разгульная жизнь пана Потоцкого переполнила чашу терпения монарха.
Поселившись в Тульчине, Юрий стал преследовать мачеху. Что же растопило ее сердце? София старела, далеко в прошлом осталось звание «прекраснейшей в Европе», может, в какой-то момент ей просто захотелось проверить, действуют ли еще ее женские чары. Застав вдвоем сына и жену, граф испустил ужасный крик — его слышали все в Тульчинском дворце. В ту же ночь несчастного Станислава хватил удар. Умирая, он настрого запретил пускать к себе Юрия и супругу, повелев похоронить его с медальоном Гертруды Комаровской. В том же месяце, когда скончался хозяин Тульчина, София родила третьего сына, Болеслава. Кем он приходился графу Потоцкому — сыном или внуком, — так никто и не узнал...
После смерти Потоцкого его дети от Юзефины пытались добиться, чтобы брак гречанки с их отцом признали незаконным, и на этом основании оставили Софию и ее пятерых детей без гроша. Вдова писала императору, ища защиты и справедливости. Слава богу, девочки ничего не знают. На днях она снова едет в Петербург, там назначена встреча со всемогущим чиновником Новосильцевым.
Козетка жесткая, в коридоре гуляет сквозняк — воистину казенное заведение. Софии уже сорок шесть, и бесстрастное зеркало говорит о том, что румянец поблек, волосы тронула седина... Однако уроки Боскампа еще не забылись. Едва отворилась тяжелая дверь, женщина вошла в кабинет и склонилась в поклоне.
— Благодарю, сударь, что не отказали в милости принять меня, жалкую просительницу...
— Полноте, полноте, сударыня, — Николай Новосильцев проворно встал из-за стола, — вам ли быть просительницей?! Нет-нет, это я жалкий проситель у ваших ног, — и поцеловал ей руку.
Очарованный Новосильцев уладил скандальное дело, проведя его в ее пользу. Но сколько сил и здоровья было потрачено на борьбу... Все эти годы наследники Потоцкого и Юзефины публично унижали, клеветали, угрожали, выгоняли Софию из имений...
Ее дочери выросли красавицами, особенно старшая. На балах в Петербурге обе пользовались успехом, и все вокруг уверяли, что София очень похожа на мать. Сестры Потоцкие очень любили не раз слышанную в детстве от матери историю о прапрабабке Марии, хане Гирее и Фонтане слез. Как-то на балу юная София в красках пересказала историю «из гаремной жизни» молодому поэту Пушкину... Прошло время, и пани Потоцкая получила в подарок посвященную ей поэму «Бахчисарайский фонтан». Ради того чтобы прочесть ее, София даже выучила русский язык — родным языком девушки с рождения был французский...
Старшая дочь хозяйки Софиевки вышла замуж за героя войны 1812 года, флигель-адъютанта императора Александра I Павла Киселева. На смертном одре мать вложила руку Ольги в ладонь старшей сестры и взяла с Софии слово, что та позаботится о младшей. После ухода матери хозяином Тульчина и Софиевки стал ее старший сын Александр. Дочерям графиня оставила в наследство купленные для них деревню Мисхор и селение Массандру.
И года не прошло после смерти матери, как в доме Киселевых случился скандал.
«Ольга!» — воскликнула София. Наверное, таким же ужасным голосом кричал когда-то Станислав Потоцкий, застав жену в объятиях собственного сына. Сестра ее и Павел отпрянули друг от друга. Неужели это проклятие Потоцких — все время получать удар ножом в спину от близких людей? И ведь даже глаз не опустит мерзавка, смотрит в упор, с вызовом.
«Опусти глаза, бесстыжая маленькая дрянь! — кричала София. — Оба... — она задыхалась от ярости, — оба немедля вон отсюда!» А затем, не желая более ни минуты оставаться с Павлом, София сама спешно собралась и уехала в Париж. Киселев молил о прощении, но жена поставила условие: вернется, если Ольгу немедленно выдадут замуж.
Весной 1824 года состоялась свадьба Ольги и тридцативосьмилетнего Льва Нарышкина. Ни невеста, ни жених друг друга не любили — свадьбу устроили родственники. Семья молодожена уже много лет пыталась отвлечь Льва от роковой страсти к родной тетке Марии Нарышкиной. Впрочем, надежды не оправдались: при каждом удобном случае пылкий племянник по-прежнему наведывался к тетушке.
Так Ольге отлились слезы Софии. После ее венчания внешне сестры вроде бы восстановили отношения, но София не раз говаривала о младшей: «Ольга с улыбкой поднесет вам яд, а потом сама же первая побежит за противоядием».
Она знала, о чем говорит, ведь жизнь самой Софии с Павлом так и не сложилась. Киселев периодически возобновлял отношения с Ольгой, она даже умерла у него на руках.
Приезжая в Софиевку, София-младшая часто представляла, как склонясь над плечом отца, мать, весело смеясь, тыкала холеным пальчиком в разложенный на столе план будущего парка, предвкушая, какие там разобьют цветники и где зажурчат фонтаны. Ах, мама, мама, если бы можно было и вправду позабыть все, испив воды из твоей реки Забвения... Родовое проклятие — не более чем вздор. Они сами прокляли себя — грешники, создавшие рай Софиевки, бродившие по этим аллеям, мечтающие об острове счастья. И София-младшая словно воочию увидела растрепанную девчушку, мчащуюся по кривым портовым улочкам — куда угодно, лишь бы не оставаться там, где счастья быть не может. Не таковы ли все они? Неважно, что ты ищешь, главное знать, что счастье где-то возможно.
В 1832 году после участия в польском восстании все земли и имения графа Александра Потоцкого были конфискованы, сам он бежал за границу. Софиевку переименовали в Царицын сад — Николай I преподнес его в дар своей супруге Александре Федоровне.
София-младшая умерла в 1875 году в Париже в полном одиночестве, пережив и сестру, и мужа. Мужская линия рода «прекрасной гречанки» прервалась на ее сыновьях. По линии Ольги род Потоцких продолжила ее единственная дочь, названная Софией — это имя не должно было уйти из семьи.
Софиевка, расположенная в северной части украинского города Умань, стала национальным парком. В любое время года он прекрасен и полон тихой печали. Здесь нет Фонтана слез, но кажется, что водопады и поныне оплакивают разбитые мечты женщин из рода прекрасной гречанки.
Подпишись на наш канал в Telegram