Роберту Капе было всего двадцать пять, когда его назвали «величайшим военным фотографом в мире». Он прошел пять войн, о его отчаянной смелости и бесконечных романах ходили легенды.
Промозглой осенью 1947 года неприкаянно шатаясь по Парижу, Капа знал: любимая ждет его в Лос-Анджелесе, кидается к каждому телефонному звонку в надежде, что он даст о себе знать. А Роберт взял и сбежал. Почему, ведь он ее любит? И тоскует, вспоминая милое лицо Ингрид с трогательными ямочками на щеках, ее красивые широкие брови и улыбку. На сей раз Капа не сомневался: он влюбился настолько сильно, что сумеет укротить свою буйную натуру, и хвастался всем вокруг, что собирается жениться на Бергман. Тогда зачем — недоумевали друзья — притащился в Париж, шляется по барам и напивается до бесчувствия, режется ночи напролет в покер? Роберт и сам не знал ответа...
Во французской столице Капа быстро восстановил былую репутацию среди парижских проституток, знавших его щедрость. Стоило фотографу приблизиться к выстроившимся в ожидании клиента девицам, как между ними начиналась потасовка, каждой хотелось заполучить этого красавчика. Роберт был с ними добр, не скупился: вел барышню в шикарный ресторан, мог запросто и платье купить. С Капой было легко и весело. Если у него водились деньги.
Но когда продувался в покер, лучше было обходить его стороной: после бессонной ночи Роберт брел расхристанный, угрюмый, не разбирая дороги, и раздраженно пинал мусорные урны. Вот и сегодня определенно выдался не лучший день — с игрой не свезло, в карманах гуляет ветер, а гудящую голову неотступно сверлит вопрос: на что он сдался Ингрид? Потасканный одинокий волк, постоянно норовящий сбежать? Вот удрал, а теперь сердце рвется к ней и он тратит последние деньги на телефонные звонки, кричит в трубку, что любит, клянется скоро прилететь. И ведь не лгал — каждый день в самом деле собирался купить билет на самолет, но ноги почему-то упрямо несли совсем в другое место: в клуб или к друзьям. Там Капа изрядно напивался, и отъезд опять откладывался.
Неужели Ингрид, эта чистюля, любящая уют и комфорт, согласна связать с ним жизнь? Что ж, он не возражает, недавно даже купил симпатичный домик под Парижем. Но как представить Бергман в его типично холостяцкой берлоге, где повсюду валяются окурки, а прихожая заставлена пустыми бутылками?! Сам-то Капа в этом бедламе чувствовал себя гораздо уместнее, чем на шикарной вилле Бергман в Малибу, напоминающей огромную золотую клетку. Ингрид еще и замужем за каким-то дантистом, который притащился за ней в Голливуд из Швеции. Роберт пару раз видел этого парня, у него в глазах счетчики, он отлично умеет считать деньги знаменитой жены и отслеживает каждый ее шаг! Ингрид, правда, твердила Капе, что ее брак с Петером Линдстремом давно трещит по швам, их связывает только дочь Пиа. И если Роберт позовет ее замуж, она тут же уйдет от дантиста. А он сбежал в Париж...
Именно в Париже они познакомились в начале лета 1945 года. Тридцатилетняя Ингрид Бергман, уже успевшая получить «Оскар» за картину «Газовый свет», приехала в Европу выступить с концертной программой перед военными. Капа повел ее ужинать в свой любимый El Marrokko, всю ночь они танцевали и целовались. Ингрид была похожа на утреннее солнце или спелый персик, от нее веяло каким-то особым, детским, рождественским счастьем, запах которого Капа за годы войны почти забыл. Еще актриса немного напоминала его улыбчивую троюродную сестру, которая погибла в концлагере. Они виделись последний раз почти детьми. Далекий зыбкий образ...
В El Marrokko Роберт удивился тому, что реальная Ингрид Бергман не имеет ничего общего с экранным образом, который слепили из нее в Голливуде, — сладкой невинной девушки со строгими моральными принципами. Пить Ингрид была способна наравне с ним, обожала острые шутки, сальные анекдоты и, слава богу, не строила из себя недотрогу. Через пару месяцев они снова встретились — уже в Берлине. Бродили по разрушенному городу, и Капа вдруг увидел на улице развороченную снарядом ванну. В шутку заметил, что если Ингрид согласится попозировать, он наконец-то сорвет большой куш, став автором уникальной фотографии «Бергман в ванне». «Может, даже разденешься ради моей славы?» — подмигнул Роберт. Актриса расхохоталась и кокетливо погрозила пальчиком.
Через несколько месяцев влюбленный Капа примчался к ней через океан с твердым намерением сделать предложение и увести от мужа. Лос-Анджелес сразу ему не понравился. Разве это город? Просто вытянутая вдоль океана бесконечная вереница скучных домов. Впрочем, фотографу весьма польстило, что голливудская среда тотчас его приняла. Для них Капа был героем, его знаменитые снимки всю войну занимали первые полосы газет и журналов. Перед Капой снимали шляпу, им восхищались, он был желанным гостем на самых пафосных приемах у крупнейших продюсеров и режиссеров: Дэвида Селзника, Джона Хьюстона, Джорджа Стивенса, Уильяма Уайлера, Билли Уайлдера. Анатоль Литвак в шутку жаловался: «Капа провел здесь всего две недели, а его уже зовут на такие вечеринки, куда я смог попасть лишь после того, как прожил тут десять лет!»
Из-за плотного рабочего графика Ингрид целыми днями была занята, и Роберта дико раздражало, что они могут видеться не чаще двух раз в неделю. Однажды он вдрызг пьяным заявился к ней прямо на съемочную площадку и схватив Ингрид в охапку, потащил к выходу. «Хочу заниматься с тобой любовью прямо сейчас», — жарко шептал Капа ей в ухо. Бергман была так влюблена, что, сказавшись больной, взяла на студии отпуск, а мужу заявила, что едет навестить подругу. На самом деле Роберт повез ее в Нью-Йорк представить своей матери. «Я ни одну из своих женщин не знакомил с мамой, ты единственная! — с какой-то мальчишеской гордостью заявил тридцатитрехлетний Роберт. — По всей видимости, скоро еще кое на что решусь».
Джулия всплеснула руками, увидев на пороге сына со знаменитой актрисой. Она не знала, куда усадить дорогую гостью, преподнесла Ингрид трогательный, совершенно неожиданный подарок: собственноручно сшитое в венгерском народном стиле платье. Джулия была портнихой, когда-то, еще до войны, ее семья держала в Будапеште модное ателье. За растянувшимся на много часов обедом женщина охотно предавалась воспоминаниям. Именно от матери своего возлюбленного Бергман с удивлением узнала, что Капа, оказывается, еврей родом из Венгрии, а вовсе не француз, как она думала. При знакомстве он лишь сказал ей, что говорит на семи языках и на всех одинаково плохо. Также выяснилось, что Роберт Капа — псевдоним, а настоящее имя мужчины, с которым она делит постель, — Эндре Фридман, средний из трех сыновей Джулии.
...Эндре родился шестипалым, и мать сразу поняла, что это знак необычайной судьбы. Хирург убрал лишний палец, а сын со временем действительно подтвердил свою неординарность, разве нет? Пронырливый, шустрый, заводной мальчишка всегда умудрялся ввязаться в гущу скандальных событий, дома ему не сиделось. Еще у него оказалось до крайности обостренное чувство справедливости: в Венгрии все сильнее притесняли евреев и в старших классах парень все вечера проводил на собраниях левых и коммунистов, а ночами разбрасывал листовки, обличающие профашистский режим контр-адмирала Миклоша Хорти. В итоге доигрался — в мае 1931 года семнадцатилетнего «подпольщика» арестовали. Мать все глаза выплакала, металась в поисках выхода и наконец сообразила позвонить супруге начальника полиции — та была давней клиенткой Джулии. Она молила высокопоставленную даму вызволить сына из беды.
Осторожный вопрос Бергман про отца Капы вызвал на лице старой миссис Фридман целую волну недобрых эмоций. Отец! Прощелыга, игрок и бабник! Дежё Фридман в ту ночь, когда их мальчик угодил в тюрьму, вообще не ночевал дома, как, впрочем, частенько случалось.
«Я очень похож на отца, — с ухмылкой вставил Роберт. — Все больше в этом убеждаюсь». Мать замахала руками: мол, ничего подобного. Дежё был ленив, как отъевшийся боров, заставить его работать не смог бы даже дьявол, а ее мальчик — огонь, вон какая в нем энергия! Словом, сына тогда из тюрьмы освободили, но с условием, что он уберется из страны. И начались скитания: Вена, Берлин, потом Париж. Французская столица навсегда стала его любимым городом. Миссис Фридман увидела своего драгоценного Эндре лишь спустя много лет, когда перебралась с его братьями в Америку.
...На берегах Сены Фридман очутился в 1933 году, будучи начинающим фотографом. Поначалу мечтал стать журналистом и писателем, но чтобы заработать на хлеб, еще в Берлине устроился ассистентом в крупное фотоагентство Dephot и сроднился со своей тридцатипятимиллиметровой лейкой. Красавчика со жгучими очами и пышными кудрями, каким был двадцатилетний Эндре, разборчивый Париж не принял с распростертыми объятиями. Первое время парень жил впроголодь. День за днем он бегал в поисках заработка по городу и щелкал своей лейкой все, что казалось мало-мальски интересным.
Увы, журналы не спешили покупать снимки какого-то безвестного венгра. От природы невероятно общительный, юноша быстро свел знакомства с местной богемой и приобрел привычку пить ночи напролет. В одном из монпарнасских кафе судьба столкнула его с фотографами Андре Кертесем, Дэвидом Сеймуром и Анри Картье-Брессоном. По сей день эти парни его лучшие друзья, а тогда просто спасали новичка-фотографа от голода.
По прошествии времени Капе уже не хотелось рассказывать ни Ингрид, ни кому-то еще, что славой и успехом он обязан женщине, которую предал. По крайней мере так считал сам фотограф. Герда Похорилл происходила из буржуазной еврейской семьи и выросла в Штутгарте. С Эндре познакомилась случайно через подругу в парижском кафе. Как и Фридман, она ненавидела любую несправедливость, сочувствовала левым и распространяла листовки, за что девушку дважды арестовывали. Герда — миниатюрная, рыжеволосая, с лукавой улыбкой — носила береты и модные шарфы, ярко красилась и придерживалась свободных отношений в любви, что тогда было модно. Она могла предложить заняться сексом любому понравившемуся парню. Эндре такая раскрепощенность пришлась по вкусу.
Влюбленные поселились в крошечной полуподвальной квартирке, там же в микроскопической ванной комнате устроили фотолабораторию. Деньги водились нечасто, порой питались вместо хлеба одной любовью, несколько раз Эндре даже закладывал свою драгоценную лейку, чтобы купить еды. Но несмотря на нужду и голод, жили они весело: их убогая каморка, вечно полная гостей, утопала в клубах сигаретного дыма, здесь строились смелые планы на будущее и до самого рассвета велись жаркие споры.
Однажды Герда, загадочно улыбаясь, попросила: «Ну-ка, дай мне свои последние фотографии, я кое-что придумала». Облачившись в элегантное платье и туфли, позаимствованные у подруги, она отправилась по редакциям популярных французских журналов. Герда смело входила в начальственные кабинеты и предлагала снимки «самого знаменитого американского фотографа Роберта Капы». «Я его агент в Европе, — объясняла она и видя озадаченный взгляд собеседника, удивленно восклицала: — Не верю, что вы не знаете, кто такой Роберт Капа, это же ас фоторепортажа! Вы что, недавно в этом бизнесе?»
Под насмешливым взглядом яркой красивой девушки солидным редакторам неловко было признаться, что впервые слышат имя «знаменитого американца». Тем более что его фотографии им нравились. И Роберта Капу стали печатать. Фамилия Капа скорее всего получилась из Фрэнка Капры, голливудского режиссера, чью картину «Это случилось однажды ночью» ребята обожали, ну а имя Роберт могли позаимствовать у любимого актера Роберта Тейлора.
К тому моменту когда один дотошный издатель раскрыл обман, Капа успел прославиться. В Будапешт полетело письмо: «Дорогая мама, я сменил имя и теперь зовусь Робертом Капой. Это как родиться заново, но уже не причиняя никому боли». Потом, когда спрашивали, где он родился, Капа отвечал: «В Париже в возрасте двадцати двух лет».
Издатель французского Vu Люсьен Фогель, считавший юного фотографа очень талантливым, попробовал пристроить его к «чистой» работе — снимать моделей. Капа — и чистая работа! Неужели мсье Фогель всерьез думал, что он способен щелкать затвором как робот, фиксируя на пленку неподвижных однообразных кукол? Скучища! «Вот что, цыпа, я тебя буду снимать, только если прыгнешь с крыши, ну или хотя бы из окна! Может, тогда у тебя появится выражение на лице!» — нагло заявил Капа одной знаменитой модели. Та разобиделась и кинулась вон из студии, уверяя, что фотограф сумасшедший. После скандала Фогелю хватило ума сообразить, что постановочная съемка не для Капы. Парень — прирожденный документалист, недаром любит снимать потасовки, скандалы, пожары. «На фронт поедешь фотокором? — спросил Люсьен. На дворе стоял 1936 год, в Испании начиналась гражданская война. — По-моему, там тебе не будет скучно».
Узнав о его предстоящем отъезде, Герда выдвинула ультиматум: «Если не возьмешь с собой, я от тебя ухожу». Под началом Капы она неплохо овладела азами фотографии, успела увлечься этим ремеслом и даже взяла себе звучный псевдоним — Герда Таро. Роберт опешил: эта задавака в берете — и на войне? Что ж, раз хочет, пусть попробует, сама же через пару дней запросится обратно. Боялся ли он сам? Да Капа еще вообще не понимал ни что такое война, ни что такое военный фотокор. Его просто окрыляла мысль, что впереди что-то новое, а то он совсем закис в Париже.
Приключения начались сразу. Нанятый Фогелем для журналистов самолет при подлете к Барселоне чуть не заглох. Пилот едва успел совершить аварийную посадку в поле на окраине города. Капа получил несколько ушибов, Герда вывихнула кисть. В город ковыляли пешком, запыленные, измотанные, волоча на себе тяжеленные рюкзаки. Здесь впервые Капа увидел картину, которая станет постоянной декорацией многих последующих лет его жизни: вереницы беженцев, кричащие обезумевшие люди, растерянность и хаос. Они с Гердой долго разыскивали воинскую часть, где смогли зарегистрировать свою журналистскую аккредитацию.
— Куда теперь двигаться? — поинтересовался Роберт и услышал от усталого офицера:
— А черт его знает, зависит от того, какие снимки нужны вашей газете.
Тогда Капа понял: в сущности, фотокор на войне все решает сам — сидеть ли в безопасном штабе, делая случайные скучные снимки, или, рискуя жизнью, отправляться на передовую. Некоторые коллеги предпочли остаться при штабе, и Капа настаивал, чтобы Герда к ним присоединилась. «Значит, вот как ты ко мне относишься? — недобро сузила девушка свои зеленые глаза. — Думаешь, отсиживаться в теплом месте приехала? Черта с два!»
Через пару дней оба рванули на линию фронта, она проходила через Серро-Муриано — деревню неподалеку от Кордовы. Вопроса снимать ли толпы людей, в панике покидающих дома под обстрелом артиллерии франкистов, не стояло. Конечно снимать! Это же история! Запечатлел Капа и свою отчаянную подругу, притаившуюся за стеной рядом с солдатом республиканцем. Вот так безо всякой подготовки бесшабашные новобранцы-фотографы оказались в самом пекле. Ими никто не руководил, они ни перед кем не отчитывались. Кровью, нервами, кожей сами поняли, что нужно делать на войне фоторепортеру: быть там, где идут бои. Как потом напишет Капа: «Если снимок не удался, значит, вы подошли недостаточно близко».
Про пятое сентября 1936 года он вспоминал: «Это был один из самых страшных дней войны, когда автоматные очереди без устали поливали окопы». Именно в этот день он сделал самый знаменитый свой снимок: когда началась очередная атака, Капа высунул лейку и вслепую, наугад, под ураганным огнем запечатлел сраженного пулей бойца в момент его падения. Фотография получила название «Смерть солдата лоялиста». Уникальное фото первым опубликовал журнал Life, а затем и многие другие издания.
В известном смысле Капа и Герда соревновались друг с другом на первой своей войне — кто отчаяннее. В попытках каждого пробраться в самое опасное место сквозила детская бравада, и Роберта немного уязвляло, что подруга ни в чем не желает ему уступать. Он-то поначалу думал, что на фронте эта рыжая бестия будет у него под началом, — но дудки! Герда могла упросить любого командира взять ее с собой на вылазку. Одну, без Роберта, и он постоянно переживал по этому поводу.
В июле 1937 года Капа почувствовал, что необходима передышка: нервы на пределе, он смертельно устал. Они с Гердой вернулись в Париж как раз накануне Дня взятия Бастилии и лихо отплясывали у базилики Сакре-Кёр вместе с толпой веселых горожан. А потом укатили на юг — купаться, нежиться, отдыхать. На пляже, с наслаждением вытянув на песке свое маленькое мускулистое тело, Герда произнесла скороговоркой:
— Я выйду за тебя замуж. Возьмешь?
Он ответил ни секунды не колеблясь:
— Конечно. Сразу после войны.
Пару недель спустя Капа сидел с открытым ртом у дантиста, и вдруг его взгляд случайно упал на лежащую рядом на столике газету с крупным заголовком «Погибла Герда Таро». Он рванулся с кресла, закричал, насмерть перепугав врача.
Герда уехала на фронт одна, он соврал ей, что еще задержится ненадолго во Франции по делам. На самом деле Роберта затянул покер, он проигрывал и проигрывал, страшно бесился и все надеялся отыграться. Эта темная страстишка явно досталась ему от отца — Дежё мог спустить в карты последнюю рубашку. Было и еще кое-что, державшее Капу в Париже: он увлекся миловидной брюнеточкой, которую подцепил в баре, и никак не мог от нее оторваться. Уже давно Роберт про себя понял, что он безнадежный бабник, длинные ноги и упругая попка заводят его с полоборота. Любовь к Герде тут ни при чем: то совсем другое — серьезное чувство.
На похороны Таро в Париже пришли тысячи человек. Хоронили ее как героиню. Капа плелся в хвосте процессии, не видя ничего от слез и не веря, что его гордой, своенравной, отважной Герды больше нет. Весь вечер он мрачно пил с Брессоном и Сеймуром. Ближе к ночи к ним присоединился канадский журналист Тед Аллан, который был рядом с Гердой последние две недели. Он рассказал им то, что впоследствии опишет в своих военных дневниках.
...Двадцать пятого июля 1937 года шел ожесточенный бой у испанского города Брунете. Герда и Аллан оказались в одном окопе, вокруг падали бомбы. Таро вела себя с сумасшедшим бесстрашием, высоко поднимая камеру над головой и непрерывно продолжая снимать. Тед, насколько мог, пытался прикрыть ее. Началось отступление. Они заскочили на подножку последней санитарной машины. Внезапно один из своих же танков в хаосе и неразберихе боя резко толкнул машину с ранеными, и Герда с Алланом полетели в кювет. Рядом разорвался снаряд, и Таро ко всему прочему ранило осколком. Она скончалась в госпитале на следующий день. Последними словами Герды были: «Они не потеряют мою камеру?»
Слушая Аллана, Капа требовал все новой и новой выпивки, то рыдал, то выл, то бился головой о стол. И повторял, повторял, какой он подонок, зачем отпустил одну... Положив руку на плечо Роберта, Тед неслышно произнес: «Она не была одинока. Я любил ее. Но она все время ждала тебя». Капу всю жизнь не оставляло чувство вины, что он предал ее, бросил...
После смерти Герды было так невыносимо больно, что Роберту требовалось очень сильное болеутоляющее, им и стала война. Ехать в Испанию, где погибла подруга, он не мог и в 1938 году отправился в Китай. Там шла война с японцами, и Капа полгода вместе с голландским режиссером Йорисом Ивенсом снимал героев сопротивления. Но потом все-таки вернулся в Испанию, запечатлел битву на реке Эбро, лез на рожон, испытывал судьбу. Он стал постоянным автором практически всех французских газет, и вскоре престижный британский журнал Picture Post, oпубликовав восемь полос его снимков, назвал двадцатипятилетнего Роберта Капу «величайшим военным фотографом в мире».
Он отлично помнил, что вернувшись из Испании, поклялся себе завязать с войной. Мать и братья как раз перебрались в Нью-Йорк, и Джулия мечтала, чтобы ее неугомонный средний сын зажил наконец спокойно в одном с ней городе. Но не тут-то было, сработало то, что психологи потом назовут «синдромом войны». Капа выбил себе аккредитацию военкора и ринулся в Лондон. Там в гостях у общих знакомых накануне отъезда на фронт он встретил новую любовь — двадцатипятилетнюю жену актера Джона Джастина, сексапильную красотку по имени Элейн с тонким профилем и роскошной золотисто-розовой копной волос. Капа прозвал ее Пинки. Муж девушки был далеко, к тому же она уверяла, что не любит его больше. Роберт вспоминал, как в первый вечер знакомства подошел к граммофону, поставил пластинку Тино Росси, и Элейн принялась учить его танцевать румбу. Он двигался пластично, хоть и не в такт, но вообще выглядел очень ладно в новенькой военной форме.
Так и не выучив румбу, зато прикончив три бутылки шампанского, они поняли, что влюблены друг в друга. Карточку розововолосой Элейн Капа носил в кармане гимнастерки всю войну, как и полагалось настоящему солдату. Пинки оказалась трогательной и внимательной: когда Роберт наведывался в Лондон в регулярный трехнедельный отпуск, пришивала ему пуговицы и чистила форму, раздобывала где-то деликатесы и шампанское. Но через неделю мирной жизни в черных глазах Капы появлялась какая-то рассеянность. Он невпопад отвечал на вопросы, подолгу молчал, и ни дансинги, ни секс, ни новые наряды Элейн, на которые она тратила все свое маленькое жалованье, Капу не радовали. С шампанского он прямо с утра переходил на коньяк, ему становилось смертельно скучно. Пинки была неглупа и быстро догадалась, что женским ласкам ее отчаянный любовник предпочитает адреналин рвущихся над головой снарядов и близость смерти.
— Ты ведь возьмешь меня замуж? — как-то спросила она и в следующий миг испугалась своего вопроса.
— Сразу после войны, — ответил Капа, отведя глаза.
Его слава гениального и самого рискового фоторепортера облетела добрую половину фронтов Второй мировой. Роберт снимал такие сюжеты, о которых другие боялись даже помыслить. Однажды в Алжире десантники союзнической армии готовились к операции на Сицилии, и Капа вызвался снять в бою одну из дивизий — для этого ему предстояло прыгнуть с парашютом из самолета вместе с военными. Командующий десантной дивизией генерал-майор Риджуэй не поверил, что фотограф, никогда в глаза не видевший парашюта, на это отважится. А Капа не спеша докурил папиросу и запрыгнул на борт вместе с бойцами. В нагрудном кармане у него, как и у всех солдат, лежало прощальное письмо семье. Когда летели над Средиземным морем, самолет нещадно трясло, сразу у нескольких человек началась рвота. Сидевший рядом с Капой парень спросил:
— А ты и вправду гражданский? Тебя никто не заставлял сюда лезть?
— Правда. Никто, — лаконично ответил Роберт.
В своих военных мемуарах он писал, что шаг левой ногой из самолета в темную пустоту — одно из самых захватывающих воспоминаний его жизни. Толчок — и парашют раскрылся. Роберт опустился на дерево посреди леса, стропы запутались в ветвях. Вокруг шла ожесточенная перестрелка, его могли прикончить как свои, так и чужие. Только наутро фотокора обнаружили и помогли спуститься, к счастью, это были свои. В ходе той сицилийской операции Капа сделал множество невероятных по эмоциональной силе снимков. Военные его обожали, считали талисманом. Капа всегда был готов рассказать свежий анекдот, распаковать туго набитый рюкзак и протянуть солдатикам папиросы или фляжку коньяка, предложить накануне атаки беспечно перекинуться в картишки и балагурить до самого рассвета, стараясь всех подбодрить. Ну и характер у парня! «Тебе страх забыли упаковать в комплект!» — шутили вокруг. Честно говоря, его тоже иногда удивляла собственная бесшабашная смелость, но Роберт верил, что родился в рубашке.
Капа принимал участие в одной из опаснейших операций — знаменитой высадке союзников в Нормандии — и шестого июня 1944 года снимал самую страшную атаку, в которой не выжил почти никто. Эти исторические кадры были признаны уникальными, однако сотрудник фотолаборатории журнала Life, на который тогда работал Роберт, так нервничал, что перегрел негативы. Из ста шести удалось спасти только восемь, но журнал напечатал эти размытые снимки, объяснив читателям, что у Капы якобы тряслись руки от ужаса происходящего.
И вдруг война закончилась. «Больше незачем по утрам подниматься с постели», — написал он про день победы. Да и смелость теперь требовалась только на то, чтобы решиться предстать пред очами Элейн, ждавшей его в Лондоне. Несколько раз Роберт обещал ей приехать в отпуск, но все откладывал, предпочитая оставаться в пресс-штабе, среди друзей-журналистов. Капа каждый день поил за свой счет приятелей, деньги у него еще водились, и устраивал отчаянные покерные баталии, одалживая всем и каждому, кто бы ни попросил.
К Пинки он все-таки добрался, но лишь за тем, чтобы убедиться, что та его больше не ждет, предпочла другого. Странно или нет, но Капа даже испытал облегчение. Он любил ухаживать за женщинами, кружить им головы, влюблять в себя. На дорогах войны Роберт встречал множество очаровательных девушек, с кем-то провел сутки, с кем-то всего часок-другой. Он умел делать их счастливыми, щедро одаривал подарками, но находиться в обществе одной постоянно?..
С Ингрид Бергман Капа познакомился, когда с него еще не сошло военное похмелье. Почему-то вдруг показалось, что именно с этой женщиной он сумеет остепениться, жить одним домом. Джон Стейнбек иронично предположил, что друга-фотографа наверняка впечатлил ее статус голливудской звезды.
Джулия, узнав о намерениях сына, твердила, чтобы поскорее женился, лучшей партии не найти. И Капа честно старался приспособиться к Ингрид и к Америке, хотя в этом чертовом Лос-Анджелесе все его раздражало — убогая архитектура, отсутствие времен года. Но ради любимой он держался, даже принял предложение главы кинокомпании International Pictures Уильяма Гетца, который заказал знаменитому фотографу сценарий о Второй мировой войне. Капа согласился, почему бы не попробовать? Разве он с детства не мечтал стать писателем? Разве не публиковал репортажи к своим снимкам? Причем легкости его пeра завидовали даже профессионалы. Да и друг Хемингуэй всячески поощрял эти начинания.
Поселившись на вилле Ирвина Шоу, Капа засел за сценарий, но не прошло и двух недель, как он жестоко разочаровался в этой профессии: все это нудная писанина и дешевые попытки потрафить публике. Продюсер требует одного, режиссер другого, а в итоге получается банальщина. К черту такую работу! Восемь раз Капа срывал сроки сдачи чернового сценария, пока взбешенный Гетц в конце концов не уволил его.
Теперь Роберт целыми днями либо играл в теннис, либо oттягивался на скачках в «Санта-Аните», а по ночам резался в покер. К слову, встречаться с Бергман тоже оказалось непросто. У актрисы отдельным пунктом было прописано в контракте со студиями — и это возмущало Капу больше всего! — что во время съемок она обязана поддерживать имидж безупречной жены, иначе упадут сборы картин с ее участием. К тому же за Бергман постоянно шпионили — муж, подозревавший в неверности, и колумнистка отдела сплетен Хедда Хопер. У Капы невольно сжимались кулаки: вот ведь проклятые пуритане! «Разве это жизнь?! — накидывался он на бедную Ингрид, потеряв терпение. — Никакого времени на себя! Тебя все контролируют, ты всем должна!»
Стычки случались все чаще, в оправдание Бергман лепетала, что все изменится, как только они поженятся. При этих словах Капа холодел, отчетливо осознавая, что пока не способен выговорить сакраментальную фразу «Выходи за меня». После очередной бурной ссоры он смалодушничал и улетел во Францию. Подумать, набраться храбрости. Почти сразу в Америку полетели письма: «Чернила мои высохли, а я только что поговорил с тобой по телефону, моя дорогая голливудская дева родом из Швеции. Очень и очень люблю тебя». Может, все-таки его спасение в Ингрид? Рядом с ее правильностью, организованностью и лаской в нем тоже что-то успокоится. Наверное, права мать — пора уже ему свить гнездо. И Капа заставил себя купить билет в Америку.
Они кинулись друг другу в объятия прямо в коридоре студии — так Ингрид истосковалась. Снова вырванный с огромным трудом отпуск, ложь мужу, неделя страсти. Сидя вечером в укромном ресторанчике, Бергман была уверена, что наконец-то услышит от Капы то, чего так ждет! А он ерзал на стуле, нервничал и беспрерывно курил. Поднял бокал шампанского: «За нас!» Залпом выпил, налил себе еще и незнакомым деревянным голосом, стараясь не смотреть Ингрид в глаза, признался, что едет в Турцию — снимать документальный фильм. Не мог отказать друзьям...
После Турции отправился с Джоном Стейнбеком в Советскую Россию. Капа писал, что скоро вернется и они наконец будут вместе. Ингрид ждала. Но после Советов Роберт отправился в Мексику, потом в Африку, затем в только что образованное Государство Израиль. Камера Капы запечатлела лагеря абсорбции, заседания кнессета, муниципальные выборы в Тель-Авиве, выступления первого президента Израиля Хаима Вейцмана.
Наконец терпение Ингрид иссякло, и актриса сообщила в письме, что считает себя свободной. Внезапно Капа, сам убегавший от нее, испытал острую тоску. Кому он теперь нужен, кроме вечной своей спутницы лейки? Постоянно бежать, лететь, куда-то вечно мчаться — вся его жизнь прошла в этой круговерти. Ни одну женщину на свете он так и не сумел сделать счастливой. Что ж, наверное, пора смириться с тем, что он волк-одиночка и с этим уже ничего не поделать.
Последняя подруга Капы — американский фотограф Джемми Хаммонд — ничего от него не требовала и не ждала, а просто беспомощно наблюдала, как губит себя этот яркий, талантливый, бесконечно обаятельный человек. С годами его поездки превратились в манию, он не мог усидеть на месте больше трех дней, не отдавая себе отчета, что прежних сил — и физических, и психических — не осталось. Роберта начали преследовать адские головные боли. Когда случался очередной приступ, он мог только лежать не шевелясь в темной комнате. Джемми и друзья твердили, что надо в больницу, но при слове «врачи» Капа лишь желчно смеялся. От чего лечиться? От самого себя? При этом чувствовал себя все хуже. Однако когда в 1954 году журнал Life предложил ему отправиться на войну во Вьетнам, Капа немедленно оживился, ему тотчас стало легче. Как он, оказывается, соскучился по хорошей заварушке!
В один из дней Роберт и два других корреспондента отправились с колонной французских танков в глубь вьетнамской территории. Несколько раз попадали под обстрел, но сидя в джипе, Капа, как всегда не обращая внимания на грозящую опасность, балагурил и угощал приятелей коньяком. Когда наступило затишье, Роберт выбрался из машины, чтобы сделать пару снимков. Через пять минут он подорвался на мине... Это случилось двадцать пятого мая 1954 года. Ему было всего сорок.
Ингрид Бергман потрясла смерть бывшего возлюбленного. «Так странно и ужасно он ушел, — писала она подруге. — Странно потому, что первые полосы многих журналов заполнены его фотографиями, его жизнью, а следующие за ними страницы — «Жанной д’Арк на костре» (спектакль, с которым Бергман объехала всю Европу. — Ред.) и моей жизнью». Впоследствии актриса призналась в книге о своей жизни, что этот мужчина был одним из самых притягательных и неотразимых из всех, с кем она была близка.
Подпишись на наш канал в Telegram