В одной из первых картин партнером был Евгений Сидихин. Знакомство вышло забавным. «Очень приятно, — пожав мне руку, сказал знаменитый артист. — Я Женя Сидихин». — «И мне приятно. Юля Галкина». — «Ну, Юля Галкина, — улыбнулся он, — добро пожаловать в кровать!»
Олег Павлович Табаков не смог сдержать эмоций. Мы столкнулись нос к носу в коридоре Школы-студии МХАТ, он был с помощницей. Сказал ей, показав на меня глазами: «Какая же она... большая!» Не обидеть хотел, наоборот, выразил восхищение. Весила тогда килограммов семьдесят пять. Думаю, на актерское отделение меня брали с расчетом, что буду играть героинь — настоящих, русских. Вроде Аксиньи из «Тихого Дона».
Какая Аксинья?! Я и женщиной-то себя долгое время не ощущала! Юлька и Юлька, для друзей «хороший парень». Мастера ругались: «Где твои сексуальность, обаяние? Ведь ты же жен-щи-на!» Я переживала, но если нет женственности, откуда ее возьмешь? Это стало для меня настоящей проблемой...
Родилась я в небольшом городе Болхов Орловской области — оттуда родом мама. А папа из деревни Малиново. Это мои корни. В деревне проводила каждое лето: родители отправляли на каникулы из Курска, где мы жили. Места там потрясающе красивые. Деревня стоит на двух холмах, внизу пруд серебрится, березовые рощи, поля до горизонта. Как на русских пейзажах передвижников... Телефон не ловит — благодать!
Воспитывали меня в строгости. Бабушка могла разбудить ни свет ни заря и отправить за пять километров в соседнее село на рынок: «Иди к тете Маше, купишь яйца, мясо, молоко...» А мне шесть лет. Но шла одна через поля, через речку — как Красная Шапочка. Только мало похожая на девочку: с короткой стрижкой и сбитыми до черноты коленками — пацан пацаном.
Всегда была крупной, высокой. Поиграть в футбол с мальчишками, полазать по стройкам — милое дело, впереди всех бежала. Возможно, еще и оттого, что родители мечтали о мальчике, а родилась дочка. Папа Иван Андреевич вешал на турник во дворе: «Юлька, давай хватайся! Подтягивайся. Отлично, молодец!» Любил меня провоцировать: «Гол забить в ворота сможешь или промажешь? А из ружья стрелять? Ну, давай попробуй, попади по банке». Наставлял, чтобы была «худой и смелой». Тогда страдала — сейчас благодарна. Научил ничего не бояться...
Папа — историк, кандидат наук, доцент. По-моему, единственный из своей деревни, кто получил высшее образование, даже два. Он часто повторял: «Человек рожден работать, добиваться своей цели!» Мама, школьный учитель, тоже не сентиментальничала. Правда, как-то на сэкономленные деньги купила мне юбочку. Беленькую, в синий цветочек. В первый же день рванула в ней играть на стройку с мальчишками, разорвала в клочья. Больше мне красивых обновок не покупали: какой смысл? Младший брат Андрей рос куда спокойнее, родителям с ним было проще. А надо мной подшучивали: «Если Юлька прошла по комнате и ничего не упало, не разбилось — это чудо!»
Мою сумасшедшую, бьющую через край энергию необходимо было направить в нужное русло, чтобы не натворила глупостей. Так что загрузили по полной — «драмкружок, кружок по фото... но мне еще и петь охота». Занималась спортивными и бальными танцами, ходила в театральную студию, училась играть на фортепиано. Декламировала стихи на всевозможных конкурсах — областных, городских, районных...
Но каким-то чудом оставалось время, чтобы донимать одноклассников. Призывала их: «Пойдемте завтра в театр! А на следующей неделе — в поход!» Кажется, иногда они меня ненавидели. Помню, к нам пришел новенький из соседней школы — Андрей. Красавец-блондин, пытаясь загнать меня в рамки, орал: «Галкина! Ты уже надоела со своими инициативами! Расслабься — сядь посиди!» Как же он раздражал своим спокойствием!
Когда началась специализация, меня угораздило оказаться в физико-математическом классе. Почти все девчонки пошли в другой, обычный. Но мои родители на семейном совете решили, что их дочь должна остаться: «Зато по подворотням некогда будет шляться. А трудности закаляют». Следующие два года я осваивала модульные неравенства и логарифмические уравнения. Заучивала их как стихи — ничего не понимала! Умирала, но запоминала. И сегодня опять же благодарна родителям: математика систематизирует мозги.
Конечно, временами смотрела на себя в зеркало. Рожицу сострою, волосы поправлю — и дальше побежала. Внешний вид волновал не слишком. Да и в семье призывали думать прежде всего об учебе. О том, что девочка я симпатичная, родители никогда не говорили. Мама до сих пор смеется: «Не понимаю, как тебя в кино снимают: носа же почти нет!»
Когда пришла пора решать, куда идти учиться, папа сказал:
— У нас в институте открывают новый факультет — педагогики и психологии. Обещают сильный преподавательский состав, некоторых педагогов выпишут из Москвы. Попробуем?
— А какие экзамены сдавать?
— Русский и биологию.
Вот это номер! Два года физику и математику зубрила, а теперь за два месяца предстоит освоить биологию. Но некуда деваться, пришлось брать и эту высоту: есть такое слово «надо»!
Перед выпускным привычно крутилась как детская карусель: писала сценарий, репетировала с одноклассниками, разучивала новый танец... Вдруг подходит наша звезда Андрей: «Галкина, стой! Хватит, будешь идти со мной!» И берет меня за руку. На последнем звонке мы шли первой парой, а все вокруг аплодировали. Андрей признался, что я давно ему нравлюсь. Только в его воображении девушки — тихие и смирные, а тут какой-то ураган: «Это страшно бесило — никак не мог понять, что ты за субстанция». Андрей стал моей первой любовью, два года были вместе.
Учиться на психфаке нравилось, но натура не давала покоя: все время хотелось бежать куда-то дальше. Однажды Лилия Владимировна Гладилина, педагог из театральной студии «Арлекин», где я продолжала заниматься, предложила:
— Не хочешь попробовать поступить на актерский — в Москве?
— Вы о чем? Я в столице вообще ни разу не была!
— Вот и съезди.
За окном весна. Я оканчиваю первый курс психфака. Родители отпускать не хотели ни в какую! Но прекрасно знали свою дочь: по гороскопу я Козерог и если упрусь, отговаривать бесполезно. Когда уезжала, папа сделал мрачный прогноз: «Набьешь шишек — вернешься обратно». Родители всегда внушали: что бы ни случилось, как бы ни повернулась жизнь, мама с папой всегда тебя ждут. «Я могу ругаться, шуметь, но какой бы ни была твоя проблема, вместе мы ее решим», — говорил папа.
Поступление в Школу-студию МХАТ стало настоящей песней. Я вырядилась в черненькую кофточку, туфельки на каблучках. Но пока ехала в метро, на улице разразился дикий ливень. До института добралась, промокнув до нитки. Зато дождь разогнал других искателей счастья. Иду, мокрая курица, по пустому гулкому коридору, вдруг из аудитории выбегает молодая женщина (позже я узнала, что это Марина Дровосекова — педагог по сценречи и актриса театра «Сатирикон»). Хватает за руку:
— У меня на экзамене не хватает человека до десятки! Как твоя фамилия?
Абитуриенты заходят в аудиторию по десять человек. Я называюсь, она листает бумаги:
— Нет тебя в списках, но... заходи, разберемся.
Выяснилось, что я попала уже на второй тур — как кур во щи! Самое смешное: даже документов с собой не захватила. Ни школьного аттестата, ни еще каких-то жутко нужных справок. Только паспорт. Но к экзаменаторам зашла, стихи прочитала. Комиссии вроде понравилось. Один из преподавателей, Сергей Иванович Земцов, спросил:
— Девушка, извините, а где вы раньше были?
Он же на предыдущем туре меня не видел! Отвечаю на голубом глазу:
— Дома в Курске. Я только вчера приехала.
Ну прямо Фрося Бурлакова из известного фильма!
— Вы не поняли, — настаивает педагог. — У нас уже тур прошел, а вы где были?
— Дома в Курске...
Сейчас, конечно, понимаю, как нелепо выглядела. Но ведь приняли! Обнаружив свою фамилию в списке зачисленных на первый курс, побежала звонить домой:
— Папа, привет. Я поступила.
— Куда?
— В Школу-студию МХАТ.
Повисла долгая пауза. Наконец отец спросил:
— Что тебе нужно?
— Документы из института — оригиналы, а не копии. Без них не допустят к учебе.
И снова — пауза. Наконец папа сказал:
— Ладно, жди. Завтра приедет мама.
И повесил трубку.
Мама документы привезла. Через неделю, уже устроившись в общежитие Школы-студии, поехала в Курск за вещами. Отец успел обдумать свалившуюся на голову новость и объявил свое условие: «Психфак ты не бросаешь, переводишься на заочный. Не сдашь зимнюю сессию — больше никакой Москвы, вернешься домой». Я пообещала.
Андрей остался в Курске. Он уже понял, что за руку меня не удержишь, останавливать бесполезно. Мы еще год встречались: я приезжала домой на каникулы, на сессию на психфаке. Но все же расстались. Сейчас у обоих свои семьи, дети, у нас чудные отношения.
Курс в Школе-студии подобрался отличный. Имена многих однокашников сегодня на слуху: Никита Панфилов, Мирослава Карпович, весельчак Антоха Шагин, всегда серьезный Макс Матвеев, который был у нас старостой. С Катей Вилковой и Аней Бегуновой, ныне актрисой Театра имени Пушкина, мы делили комнату в общежитии.
Я привозила из Курска картошку и банки с квашеной капустой. Вилкова, мама которой работала в Нижнем Новгороде на торговой базе, доставляла карбонад. Жили весело.
Однажды проснулась среди ночи от дикого крика. Побежала на кухню и вижу: за окном висит афроамериканец и истошно орет: «Хэлп ми!» Дело в том, что нас поселили на высоком первом этаже, а над нами обитали студенты из Штатов. После одиннадцати вечера в здание не пускали, а этот парень то ли за водкой бегал, то ли еще куда, вот и полез по водосточной трубе в свою комнату, да, видимо, не рассчитал силы. И звал теперь на помощь. Конечно, открыла окно, впустила его.
Случалось, Аня с Катей меня ругали:
— Тебе совершенно плевать, как ты выглядишь. Так нельзя!
— Ерунда, — смеялась я в ответ. — Зато сплю на полчаса дольше, вместо того чтобы наводить марафет.
Учиться, конечно, было сложно. Нас ломали, муштровали по двадцать четыре часа в сутки. По сути, заново учили ходить, говорить, дышать... Решил стать артистом? Вперед! Никакие «не умею», «не могу» не принимались. Тех, кто никогда в жизни не садился на шпагат, растягивали. У кого не было ни слуха, ни голоса, заставляли запеть. Мотивировали жестко. Мастера Сергей Иванович Земцов и Игорь Яковлевич Золотовицкий в первые же дни дали понять: «Кто-то из вас лучше, кто-то хуже, но старайтесь — выживает сильнейший!» Сергей Иванович любил добавлять: «А у кого совсем не будет получаться, с тем расстанемся. Только и всего».
Уже на первом курсе меня хотели отчислить. Никак не могла понять, зачем мне, высокой, корпулентной взрослой девушке прыгать зайчиком или лаять собачкой? А это требовалось, ведь мы готовили этюды, которые не давались, хоть плачь. Не могла себя перебороть, и все тут! По танцу и сценической речи ставили отлично, а за актерское мастерство — двойки. Еще говорили: «Мы тебя брали как героиню, а в тебе никакого обаяния!»
Что делать? Как исправить ситуацию? Где взять обаяние? Как стать настоящей женщиной? Может, похудеть? Нет проблем! И я бегала по четыре километра перед занятиями, вставала в пять утра. Раньше просыпаться — красоту навести? Не проблема! Что еще — юбку покороче? И я подшивала подол на десять сантиметров. Но Земцов продолжал смотреть неодобрительно. И летом после экзаменов вынес последнее предупреждение: «Даем тебе испытательный срок — два месяца. Если после первого семестра второго курса изменений не произойдет — отчислим».
Спас меня самостоятельный отрывок. Готовили их перед самыми каникулами. Я сыграла сцену из рассказа Чехова «Ведьма», в котором молодая жена нерадивого дьячка томится от одиночества и нереализованного желания любви. Педагогу неожиданно понравилось: «Вот видишь — можешь, если захочешь!» Что именно я могу, он так и не объяснил.
Только с годами поняла, что женственность идет изнутри. Если ощущаешь себя настоящей женщиной, можно и в тряпье быть королевой. Я пока такой не стала... Учусь, надеюсь — все впереди. Но получать удовольствие от ощущения себя в пространстве уже удается. Помню, увидела свои первые фотографии с кинопроб и вдруг в душе что-то замерло: «А я, пожалуй, ничего».
На втором курсе судьба сделала потрясающий кульбит: я получила приглашение работать во МХАТе. Распределили меня сразу в два спектакля. Первым стало «Возвращение» по рассказу Платонова, где играла с Алексеем Гуськовым. Потом был «Тартюф», другие постановки. Какие меня окружали партнеры! Андрей Васильевич Мягков, Ольга Михайловна Яковлева, Ольга Борисовна Барнет, Вячеслав Иванович Жолобов... Когда в детстве видела их по телевизору, они казались небожителями. И вдруг мы на одной сцене!
Помню, пришла на первую репетицию с Мягковым. Залепетала:
— Здравствуйте, я Юля Галкина.
Андрей Васильевич смотрит внимательно и вдруг просит:
— Давайте-ка без этого цинизма! – под цинизмом он подразумевал раболепие. — Мы все артисты, — продолжал Мягков. — Мы работаем.
Не все у меня, конечно, получалось. Тогда слышала от него теплые слова: «Ну, дочечка моя... Что с тобой?» В сторону отведет, на ухо пошепчет: «Встанешь так, посмотришь туда... Попробуй». Но была причина, по которой он ругался. У меня дурацкое свойство памяти: когда долго играю в спектакле, запоминаю весь текст, каждую реплику. Периодически в паузах пыталась Андрею Васильевичу подсказывать. Он с возмущением махал рукой или шипел в ухо: «Молчи! Ты как Ийка Саввина — та норовила тоже бежать впереди паровоза! Сам вспомню!» Сравнение с Ией Сергеевной было фантастически приятно.
А Ольга Михайловна Яковлева? Как-то за полчаса до начала спектакля застала ее на сцене... на стремянке. На верхней ступеньке. Уже загримированная, в костюме, она отвинчивала от декорации букетик цветов. Народная артистка! Любимая актриса Эфроса! Возмущалась со своей верхотуры:
— Юля, ну где декораторы взяли эти цветы? Это же не Прованс — а нам нужен Прованс!
— Олечка Михайловна! — умоляла я с ужасом. — Слезайте немедленно! Если упадете, у нас не будет ни Прованса, ни спектакля.
Вскоре меня начали приглашать в кино. На пробах слышала в свой адрес: «Красивая!» Надо же, а я и не замечала! Но тут выяснилось: привлекательная внешность совсем не всегда идет в плюс. Роли предлагали весьма специфические: приходилось играть исключительно стерв, любовниц, которые уводят мужа из семьи... И в каждом сценарии — непременные постельные сцены. В одной из первых картин «Поцелуи падших ангелов» партнером был Евгений Сидихин. Знакомство вышло забавным.
— Очень приятно, — пожав мне руку, сказал знаменитый артист. — Я Женя Сидихин.
— И мне приятно. Юля Галкина.
— Ну, Юля Галкина, — улыбнулся он, — добро пожаловать в кровать!
Оба вуза в итоге я успешно окончила. На базе Школы-студии даже написала диссертацию на тему «Психологические детерминанты личностно-профессионального становления будущих артистов». Защищала ее в РУДН.
Вышла замуж, родила сына. Хотя папа мрачно предрекал в самом начале моей карьеры:
— Дочь — актриса! Круглые сутки в театре пропадает! Понятное дело, внуков от нее не дождусь.
Я возьми да ляпни:
— Папа, в мои двадцать пять ты станешь дедом, обещаю!
И правда в двадцать пять стала мамой. С мужем познакомились на площадке. Первый съемочный день. Снимаем в каком-то институте, в огромной аудитории. Я должна была просто слушать преподавателя — и все! После того как сцену сняли, на телефон приходит СМС: «Вы очень хорошо сыграли!» Пишу ответное сообщение: «Вы кто?» В ответ: «Привет с галерки!» Поднимаю голову — на последнем ряду сидит почти вся съемочная группа! Осветители, рабочие... Люди всех возрастов и национальностей! И кто же из них мне пишет? Не будь дурой, взяла у администратора полный список группы со всеми фамилиями и номерами телефонов. Оказался листов на десять. Начинаю — отчего-то с конца — по номерам сверять, кто же мне написал. Часа через полтора добираюсь до самого первого телефона — продюсера и режиссера Ильи Макарова. Сообщение пришло с его номера!
Всю следующую неделю после съемок по вечерам мы ходили в кафе. Пили кофе, Илья красиво говорил на всякие умные темы: об искусстве, культуре, религии, театре и кино, психологии. Я тогда думала: какой умный мужчина, здорово, что мы стали добрыми друзьями. И вдруг на пятый день знакомства посреди разговора о высоком Илья произнес:
— Выходи за меня замуж.
Вот это поворот! Не нашла ничего умнее, чем ответить:
— Слушай... Зачем сразу замуж? Вдруг тебе не понравится, как я готовлю борщ? А мне не понравится, как ты поешь в душе... Давай для начала попробуем просто пожить вместе.
— Ну, давай попробуем, — улыбнулся он.
Меня нисколько не пугало, что Илья старше на двадцать с лишним лет. Зато с ним очень интересно. И возможные разговоры за спиной, он, мол, режиссер — значит, я с ним ради ролей, тоже не беспокоили. К слову, кроме того первого раза нам пока не удалось поработать вместе.
Сын родился тридцать первого декабря. Как и я, Козерог. Илья, кстати, тоже. Так и живем «козерожьей» семьей. В пять лет Миша сделал мне самый яркий комплимент, который слышала в жизни. Спросил: «Мама, а зачем мы живем? Ты, я, папа? Нет, ты понятно — для красоты земли. А мы с папой зачем?» Смеюсь и зову мужа: «Илюша, объясни сыну, зачем вы живете на белом свете!»
Продолжаю активно сниматься. Вот только надоело играть отрицательных героинь, каждый раз слышать: «Вы красивая — сыграете стерву». А хочется пострадать, примерить образ брошенки-лишенки. Недавно повезло. В новой картине «Смертельный номер» (или «Парад-алле») у меня роль укротительницы тигров и медведей. Сложный, неоднозначный, интересный характер. Надеюсь, мое амплуа изменится.
После рождения сына похудела до пятидесяти девяти килограммов, удерживаю этот вес уже семь лет. Неожиданно для себя самой перестала быть большой русской женщиной. Видимо, в организме произошла какая-то перестройка. Конечно, не ем на ночь шоколадный торт и сала себе не позволяю. Но лишь потому, что не хочется — не люблю. Прекрасно обхожусь и без них. Для женщины очень важно чувствовать себя счастливой, только так можно сделать счастливыми близких людей. Об этом написаны миллионы книг и учебных пособий, в том числе по психологии. Их можно штудировать до посинения... Но пока сама не осознаешь эту в общем простую истину, никакая наука не поможет. Ко мне эта мудрость пришла сама, зернышко к зернышку.
Подпишись на наш канал в Telegram