Она пленяла всех, приезжающих в Висбаден. Германский император Вильгельм I, большой ценитель женской красоты, сажал ее на званых обедах рядом с собой. Когда кайзера упрекали, что это не по этикету, отвечал: он чествует дочь великого Пушкина...
Начало лета 1852 года выдалось на редкость знойным. Генерал-адъютант Петр Петрович Ланской выехал с семьей из душного Петербурга на казенную дачу в Стрельну, намереваясь провести несколько месяцев на природе. Широкая Петергофская дорога кишела экипажами. По обеим сторонам виднелись дачи, окруженные садами и цветниками. Близость Финского залива придавала воздуху чистоту и свежесть даже в самые жаркие дни.
Дача, где жили Ланские, представляла собой виллу в итальянском стиле с увитой зеленью верандой и широкой лестницей в сад. Между вековыми деревьями мелькал простор моря, где-то вдали терялся Кронштадт. Теплыми летними вечерами на веранде собиралась семья и многочисленные гости. В один из таких дней вокруг чайного стола разместилось большое общество. Петр Петрович сидел в самом центре в расстегнутом мундире с неизменным чубуком в руке. У самовара хлопотала его жена, Наталья Николаевна, которую в свете по-прежнему часто называли вдовой Пушкина.
Внезапно в саду появился молодой кавалерийский офицер. Он взбежал по лестнице, поклонился присутствующим и поцеловал руку удивленной хозяйке.
— Ах, Николай Алексеевич, — воскликнула она. — Какой приятный сюрприз. Мы полагали, вы еще в городе. Что вас привело в Стрельну?
— Прекрасная погода и жаркое солнце убедили родителей не оставаться в пыльной столице. Так как двор неожиданно рано переселяется в Петергоф, то и мы переезжаем на дачу. И вот я снова у вас!
Своим человеком в доме Ланских Николай Орлов сделался после курьеза, случившегося шестнадцатого июля 1844 года — в день бракосочетания Натальи Николаевны и Петра Петровича. Будучи еще совсем мальчишкой, он забрался на колокольню церкви Преображения Господня в Стрельне, чтобы увидеть свадебное торжество, происходившее в узком кругу. Но случайно задел большой колокол. Страшно сконфуженный, явился Николай тогда перед новобрачными и принес извинения.
...Все обрадовались новому гостю, особенно шестнадцатилетняя Таша Пушкина — его подруга по детским шалостям. Из четверых детей поэта Таша была самой непоседливой и озорной, заслужив прозвище Бесенок. Никакие строгости и наказания не унимали ее живого характера.
Особенная красота Натальи, которую находили «еще обаятельнее красоты матери», поразила известного художника Макарова — в Петербурге не было светской гостиной, в которой не красовались бы его «головки». Иван Кузьмич попросил разрешения у Натальи Николаевны написать портрет тринадцатилетней Таши и потом подарил его семье Ланских. Живописцу прекрасно удалось запечатлеть на полотне хрупкую прелесть модели, ее чистоту и веселый нрав.
Своей непосредственностью и распускающейся красотой Таша покорила двадцатилетнего графа Орлова. Их дружба сменилась пылкой обоюдной влюбленностью. Улучив момент, когда остались одни, Николай взволнованно произнес: «Наташа, мое сердце переполнено любовью к вам. Я сегодня же испрошу у отца позволения на свадьбу».
Но всесильный глава III отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии и шеф жандармов Алексей Орлов желанию сына решительно воспротивился: «Не дозволю!» Мол, дочь поэта, находившегося всю свою жизнь под надзором, убитого на дуэли, недостойна стать женой его наследника, которому готовилось блестящее дипломатическое будущее. И под благовидным предлогом отец отослал Николая из России.
Таша изо всех сил старалась скрыть, что сердце ее разбито. От тоски и безысходности начала даже принимать активные ухаживания сына главы тайной полиции Леонтия Дубельта, о котором в свете говорили как о мастере политического сыска и человеке, поднаторевшем в интригах. Дурную репутацию карточного игрока имел и Дубельт-младший. Но пылкость Михаила затуманила разум девушки, и она против воли матери ответила согласием на его предложение руки и сердца.
Наталья Николаевна переживала, убеждала мужа:
— Пьер, душа моя, мы должны убедить Ташу не принимать поспешного решения. Я предвижу горькие последствия этого брака.
— Ты права, мой друг, — согласился Ланской. — Меня тоже смущают его невоздержанный нрав и пристрастие к карточной игре.
Вместе с пришедшей в отчаяние матерью отчим пытался отговорить падчерицу от союза — все оказалось напрасным. Почти год они оттягивали свадьбу. Однако в конце концов Ланские капитулировали, посчитав аргументом фразу обиженной Таши «Одну замариновали. И меня хотите замариновать». Дочь имела в виду незамужнюю сестру Марию, которой шел двадцать первый год.
Однако Наталья Николаевна продолжала беспокоиться. В тревожных предчувствиях пишет она старинным друзьям Вяземским: «Быстро перешла бесенок Таша из детства в зрелый возраст. Но делать нечего — судьбу не обойдешь. Вот уже год борюсь с ней, наконец покорилась воле Божьей и нетерпению Дубельта. Один мой страх — ее молодость, иначе сказать ребячество».
О том, что путь к свадьбе младшей дочери Пушкина и сына жандармского генерала Дубельта не так гладок, заметила и мать жениха. «Думаю, тут вряд ли будет толк, — пишет Анна Николаевна мужу. — Девушка любит Орлова, а идет за Мишу; Орлов страстно любит ее, а уступает другому...» Но когда свадьба стала делом решенным — была назначена на февраль 1853 года, госпожа Дубельт деловито интересуется у мужа: «Ты пишешь, что был в театре и ждал только одну фигуру — нашу будущую невестку. Скажи, Левочка, так ли она хороша собою, как говорят о ней?»
...Спустя девять лет Наталья Александровна Дубельт, собираясь на бал к княгине Трубецкой, стояла перед зеркалом в туалетной комнате и натягивала длинные тонкие перчатки. На ней было светлое платье из тафты с глубоко декольтированным лифом, украшенное узорчатой каймой. Волосы спрятаны в жемчужную сетку, и только несколько непокорных завитков струились по высокой шейке. Неожиданно ее лицо потемнело и застыло подобно маске: Таша услышала звук приближающихся шагов. С шумом открылась дверь, и в комнату заглянул муж.
— Вы готовы? — резко спросил он и окинув быстрым взглядом бальный наряд жены, потребовал: — Хочу, чтобы вы надели другое платье. Это считаю неподходящим.
— Чем же оно неподходяще? — поинтересовалась супруга.
— Оно слишком открыто.
— Я бы исполнила ваше желание, — спокойно ответила Таша, — но боюсь, времени на переодевание уже нет.
— Итак, вы меня не хотите слушать?! — закричал Дубельт, накинулся на жену и разорвал легкое платье.
На бал чета приехала с изрядным опозданием. Мужская часть общества встретила появление Натальи Александровны гулом восхищения. Сегодня она была бледнее, чем обычно, но это очень шло к ее черному бархатному платью.
Повышенное внимание к жене всегда очень злило Дубельта, и после бала он опять устроил скандал.
— Вы вели себя неподобающим образом, — с запальчивостью бросил он жене. — Вы вели себя как... как...
— Договаривайте, Михаил Леонтьевич, договаривайте... — с трудом подавив раздражение, произнесла Таша.
Дубельт нетерпеливо передернул плечами и, хлопнув дверью, удалился. В их семейной жизни подобные сцены были не редкостью. Часу во втором ночи Наталья Александровна вошла в свой кабинет, отослала слугу, зажегшего свечи, и упав в кресло около камина, закрыла лицо руками. Никогда еще она не чувствовала такой усталости — телесной и душевной.
Брак с Дубельтом оказался крайне несчастливым, хотя внешне все складывалось блестяще. Михаил быстро продвигался по службе: получил чин полковника, потом флигель-адъютанта, в 1861 году после «удачного» усмирения крестьян в Ярославской губернии — генерал-майора в свите императора. В том же году он возглавил штаб Сводного кавалерийского корпуса.
В свете за Дубельтом утвердилось мнение как о любезном и добродушном человеке. И только жена знала, что его деспотичный вспыльчивый нрав не переносил ни возражений, ни сопротивления. К тому же Михаил оказался патологически ревнив — возможно понимал, что райская птичка залетела в его клетку случайно. Дома он устраивал жуткие сцены и даже бил жену.
По Ташиным словам, у нее на теле остались следы его шпор. Михаил хватал Наталью за волосы и тыча в стену лицом, кричал: «Вот для меня цена твоей красоты!» Она была вынуждена неделями прятать свои синяки под густой вуалью и глухими платьями. Одному Богу известно, как умудрялась Таша при этом держать модный салон, растить троих детей — Наталью, Леонтия и Анну, блистать на балах и светских раутах, сохраняя веселый, беспечный вид.
Спасение пришло неожиданно, причем откуда меньше всего можно было ожидать. Шила в мешке, как известно, не утаишь, и петербургский бомонд наконец язвительно зашелестел о неприглядной стороне этого брака. Вскоре слухи о семейных бесчинствах генерала Дубельта дошли и до императора. Александр II церемониться с дебоширом не стал: шестнадцатого июня 1862 года он отстранил его от должности и отправил в отставку.
Пользуясь растерянностью мужа, Таша ушла из дома вместе со старшими детьми и спряталась у тетушки Александрины Гончаровой. Младшую дочь, годовалую Анну, Михаил не отдал. Она превратится в яблоко раздора между бывшими супругами и в конце концов останется с отцом (к слову, Дубельт больше так и не женится).
В Австро-Венгрии, в селении Бродзяны, где Александрина жила с мужем, австрийским бароном Густавом Фризенгофом, как раз гостила Наталья Николаевна со своими детьми от Ланского. Поначалу заявивший, что затевает бракоразводный процесс, Дубельт неожиданно переменил решение и явился в Бродзяны с повинной, а когда ее не приняли, учинил грандиозный скандал. «Тяжело даже вспоминать о происшедших сценах», — признавалась сестра Таши Александра Ланская. Дошло до того, что барону Фризенгофу ничего не оставалось, как указать ему на дверь.
Лишившись средств, положения и крыши над головой, Таша не унывала, но ее мать мучилась за двоих. Несчастье сбежавшей от мужа дочери способствовало ухудшению и без того хрупкого здоровья Натальи Николаевны, и в ноябре 1863 года ее не стало. По словам Александры Ланской, Наталье Николаевне на смертном одре виделся образ несчастной дочери с малолетними детьми.
Несмотря на печальные обстоятельства, Таша твердо решила, что к супругу не вернется. Оставив двоих детей на попечении овдовевшего отчима (тот был очень привязан к Леонтию и Наташе и упросил падчерицу не разлучать его с внуками), она переезжала с места на место: Швейцария, Италия, Австрия, Франция, Германия. Таша скрывалась от Дубельта, боясь его преследований. В мае 1864 года беглянка получила наконец «вид» на право жить отдельно от мужа. Написанное на гербовой бумаге свидетельство было скреплено тремя подписями и печатью на красном сургуче. Дрожащими руками Таша сломала печать, развернула лист и прочитала: «Дано сие... из Петербургской управы благочиния жене генерал-майора Наталье Александровне Дубельт, вследствие предложения С.-Петербургского военного генерал-губернатора от 21 сего мая за № 9181, основанного на высочайшем повелении, о том, чтобы не принуждать ее, г-жу Дубельт, с детьми к совместной жизни с мужем». Первый шаг к свободе сделан!
Два года спустя, двадцать девятого мая 1866 года Густав Фризенгоф писал Ивану Гончарову в Полотняный Завод: «У нас две недели гостила Таша со своей младшей дочерью. Она не падает духом, молода, прекрасна, оживлена, как всегда. Однако ее положение далеко не розовое. Но какая прекрасная вещь молодость — она не думает о будущем, и, пожалуй, право, пока человек молод — будущее всегда с ним, и, как бы ни было печально прошлое, всегда можно надеяться на счастливые перемены...»
И они действительно наступили — весной следующего года из Бродзян пришла потрясшая всех новость: «Натали Дубельт вышла замуж за принца Нассауского, сообщила недавно об этом в письме из Парижа, где сейчас находится. Дай Бог, чтобы этот союз был более счастливый, чем первый. Обещают приехать к нам летом...»
Судьбе было угодно, чтобы жизнь свела Натали с тем, кто не мог забыть ее долгие годы. Их первая встреча случилась десять лет назад, когда принц Николай Вильгельм Нассауский приехал в Россию, чтобы принять участие в торжествах по случаю коронации Александра II.
...Великолепная бальная зала была освещена тысячами свечей. Гремел военный оркестр, кадрили, вальсы, польки сливались в один веселый калейдоскоп. Вдруг в сутолоке бала принц Нассау заметил прелестную молодую женщину, возле которой увивалась светская молодежь.
— Кто эта ослепительная красавица? — взволнованно спросил он у сопровождающих.
— Натали, жена флигель-адьютанта Его Величества Михаила Дубельта.
Он пригласил даму на мазурку. Легко скользя по зеркальному паркету, она отдавалась радости танца. «Вы ангел!» — не удержался принц. Таша устремила на него свои доверчивые голубые глаза, и Николай Вильгельм понял, что влюбился. Одна мелодия сменяла другую, а они все не могли оторваться друг от друга и протанцевали весь вечер.
С того бала минуло десять лет, и вот принц вновь покорен ею. В венценосных семьях было не принято вступать в брак с особами ниже себя по положению, но он немедленно сделал предложение: «Не хочу больше вас терять, не хочу упускать свое счастье и на склоне лет сожалеть об этом».
Таша попыталась остановить его, напомнив о неравенстве их положения, троих детях, запятнанной репутации разведенной женщины — но все это не имело для принца никакого значения. «Ради любви я готов отказаться даже от прав на престол», — заявил он. И почти за год до официального развода с первым мужем, случившегося только в мае 1868 года, Наталья Александровна тайно обвенчалась в Лондоне с Николаем Вильгельмом Нассауским.
Морганатический брак не давал дочери Пушкина права носить фамилию мужа и титул принцессы герцогства Нассау, но для нее выхлопотали титул графини Меренберг — по названию одного из близлежащих замков земли Нассау. Родня мужа к ней благоволила, что в подобных случаях являлось редкостью. Правящий герцог Адольф, старший брат Николая Вильгельма, часто приглашал супругов в свой роскошный дворец Бибрих на набережной Рейна и выделил им солидное содержание.
В Висбадене, одном из родовых имений Нассау, где поселились «молодые», Таша наконец узнала, что такое семейное счастье, и обрела долгожданный покой. Принц Николай Вильгельм, добродушный покладистый немец, обожал жену, легко сносил ее вспыльчивый нрав и не без элегантности парировал насмешливые безобидные уколы. В новых владениях она чувствовала себя очень комфортно, по своей прихоти обустраивая уютное семейное гнездо. В доме появилась обширная библиотека — Наталья Александровна много читала почти на всех европейских языках, в художественной галерее собиралась богатая коллекция живописи.
В имении были конюшни и манеж — графиня слыла отличной наездницей и лихо управлялась с лошадьми, это уже в породу Гончаровых. Принц с женой вели светский образ жизни: давали балы и приемы, устраивали званые вечера и обеды, много путешествовали — весну, например, предпочитали встречать в Каннах.
Натали полюбила Висбаден — чудный немецкий городок, раскинувшийся в долине Рейна, где все дышало Средневековьем. Она часто прогуливалась с мужем по его узким улочкам, помнившим Гете, Вагнера, Брамса, Чайковского, Бисмарка, Достоевского и Тургенева, восхищалась роскошью фасадов старинных вилл, любовалась панорамой города с горы Нероберг, слушала музыку Баха и Бетховена — в Висбадене имелись скромно обставленная опера и великолепный оркестр.
Город принадлежал герцогству Нассау с ХII века. Именно с династией Ташиного супруга был связан его расцвет и выдвижение в ранг курорта европейского масштаба — целебное действие здешних термальных источников отмечали еще жители Римской империи. Во второй половине XIX века, после объединения Германии, Висбаден превратился в неофициальную летнюю резиденцию династии Гогенцоллернов: весь цвет Европы съезжался сюда «на воды».
Его всемирно известное казино принадлежало к числу старейших в Германии — уже в 1771 году герцоги Нассауские получили первую лицензию на проведение азартных игр. В висбаденском казино крутилась рулетка, ежевечерне кипели страсти и раздавалось знаменитое «Делайте вашу игру, господа» с 1782 года. Наталье Александровне было приятно сознавать, что здешнему казино русская литература обязана «Игроком» Достоевского, а тенистым аллеям, обрамляющим курзал, — тургеневскими «Вешними водами».
Впрочем, российский след в Висбадене можно обнаружить повсюду. С тех пор как в 1801 году Александр I разрешил своим подданным свободный выезд за границу, этот город сделался их излюбленным курортом, ибо долгое время посещение кавказских минеральных вод считалось скорее опасным приключением, чем оздоровительным мероприятием. Конечно, большинство отдыхающих приезжало не ради лечения, а скорее в поисках развлечений, и находило их тут на любой вкус и кошелек. Владельцы отелей и модных магазинов, кондитерских и казино благословляли щедрость русской души.
Весной 1876 года Наталья Александровна предложила Тургеневу опубликовать письма ее отца. Писатель немедленно ухватился за эту идею и отправился в Германию. Пока карета неспешно катилась по обсаженной фруктовыми деревьями дороге, Иван Сергеевич вспоминал историю их заочного знакомства. Несколько лет назад он получил письмо из Висбадена, в котором некая графиня Меренберг выражала свое восхищение его романами. Завязалась переписка. Собеседница оказалась личностью весьма оригинальной: яркой, умной, к тому же прекрасно разбирающейся в русской литературе. И как же он был поражен, узнав, что таинственная графиня — младшая дочь Пушкина!
Под колесами загремел мостик, надвинулась аллея стриженых елок, и в зелени сада мелькнули светлые постройки дворца. Графиня с детьми (Наталья Александровна родила Николаю Вильгельму троих) завтракала в саду в тени старых лип, когда на дорожке в сопровождении слуги появился высокий, крепко сложенный человек. Его лицо, окаймленное бородой и длинными седыми волосами, было знакомо ей по портретам.
— Иван Сергеевич! Рада вас видеть! Прошу за стол. Чай? Кофе? А может, желаете шампанского? Висбаден является своеобразными воротами в край Рейнгау — район виноградарей, здесь с давних времен производится прекрасное игристое — зект.
— Благодарю, графиня, но я не поклонник шампанского, а вот чаю выпью с удовольствием, — улыбнулся Тургенев.
Дочь поэта была обаятельна, радушна, удивительно красива и... очень похожа на отца. Писателя конфузило лишь то обстоятельство, что со своими детьми она говорила по-немецки. Наталья Александровна словно прочла его мысли и перешла на русский. Тургенев немало удивился, когда из уст ее прелестных немецких чад — восьмилетней Софьи, семилетней Александры и пятилетнего Георга Николая — он услышал русскую речь. Писатель поспешил выразить восхищение:
— Как приятно, графиня, что ваши дети знают язык своего великого деда и говорят на нем так хорошо.
— Я сама обучаю их русскому, знание которого, надеюсь, станет доброй традицией для потомков Пушкина.
— Удивительно, но годы постоянного проживания вне России не сделали из вас иностранку.
— Вы тоже, Иван Сергеевич, большую часть времени провели за границей, а как были русским душою, так и остались. И потом, здесь так много наших соотечественников... Порой кажется, будто я вовсе и не уезжала из Петербурга.
Позже на прогулке в парке они обсуждали детали предстоящего дела. Наталья Александровна рассказывала:
— Матушка завещала мне связку писем отца, которые бережно хранила до конца жизни. Завещала не только как семейную реликвию, но и как возможный капитал на случай моего тогдашнего бедственного положения.
— Почту за честь заняться изданием пушкинского наследия. Благодаря этому мир узнает совсем другого поэта — счастливого жениха, мужа, отца семейства.
— Да, но интимно-семейные письма не всегда удобны для печати. Отец порой допускал резкие высказывания о знакомых и родных, приправляя их острыми шутками. Да и кое-какие подробности частной жизни родителей читателям знать вовсе не обязательно. Поэтому хочу просить вас сделать необходимые сокращения и исключения.
И графиня вручила Тургеневу большой пакет с письмами.
Проводив гостя, Наталья Александровна задумалась о том, что сказал ей Иван Сергеевич. Она действительно не стала иностранкой. Жизнь в Висбадене отдаляла ее от родных лишь географически: Таша всегда поддерживала с ними тесные отношения. После ухода матери семью объединял Петр Петрович. Сердечность, уважение и постоянная забота о близких стали отличительной чертой выросших в любви детей и внуков Пушкина и Ланского. Таша вспомнила недавнюю встречу с отчимом: он лечился на водах от ревматизма и подолгу гостил в ее семействе.
— Ташенька, ты счастлива? Тебе здесь хорошо? — с тревогой спрашивал Петр Петрович.
Он так привык за нее беспокоиться, что все не мог поверить в чудесную немецкую сказку своего Бесенка. — Конечно, вижу, что муж тебя обожает, да и человек он добрый и порядочный, но может, ты скучаешь по Петербургу, тоскуешь по родным?
— Папа, мы живем в мире и согласии уже много лет. Я так долго ждала любви, что теперь просто купаюсь в ней. Конечно, скучаю по родным, поэтому навещайте чаще — мой дом для вас всегда открыт. А мои старшие дети вам не в тягость?
— Что ты, Ташенька, как дети могут быть в тягость? Леонтий пишет юмористические стихи и чудно рисует, а Наташенька вся в тебя — такая же веселая. Как бы ни был печален, невольно забываешь об этом, видя их счастливыми и довольными.
Натали с тревогой смотрела на стареющего отчима и замечала глубокую скорбь, ставшую его неразлучной спутницей после ухода любимой жены. Александра Ланская писала ей, что отходя ко сну, Петр Петрович говаривал с облегченным вздохом: «Одним днем еще ближе к моей драгоценной Наташе!»
«Мама, мама!» — раздались звонкие голоса. Младшие дети — прелестные, веселые, кудрявые — бежали к ней по дорожке парка. И отбросив тяжелые мысли, графиня заторопилась навстречу...
Вечером того же дня в гостинице Тургенев достал из пакета стопки заветных писем, аккуратно перевитых розовыми ленточками, развязал одну из них и взял в руки несколько конвертов — Ивану Сергеевичу не терпелось прочитать их! Он бережно развернул листок, исписанный изящным пушкинским почерком, и услышал живой голос поэта:
«Благодарю тебя, мой ангел, за письмо из-под Торжка. Ты умна, ты здорова — ты детей кашей кормишь — ты под Москвою. — Все это меня очень порадовало и успокоило; а то я был сам не свой...»
«Пожалуйста, побереги себя <...> не слушайся сестер, не таскайся по гуляниям с утра до ночи; не пляши на бале до заутрени...»
«Вечер у Нащокина, да какой вечер! Шампанское, лафит, зажженный пунш с ананасами — и все за твое здоровье, красота моя...»
«Как я хорошо веду себя! Как ты была бы мной довольна! За барышнями не ухаживаю, смотрительшей не щиплю, с калмычками не кокетничаю...»
«Какая ты дура, мой ангел! Конечно, я не стану беспокоиться оттого, что ты три дня пропустишь без письма, так точно как я не стану ревновать, если ты три раза сряду провальсируешь с кавалергардом. Из этого еще не следует, что я равнодушен и не ревнив...»
«Предпоследнее письмо твое было такое милое, что расцеловал бы тебя; а это такое безалаберное, что за ухо бы выдрал...»
Тургенев был восхищен эпистолярным наследием поэта: письма, без сомнения, были одним из проявлений его гения, пленяли горячностью чувства, задушевностью, порывистой откровенностью и блеском ума. В них был виден сам Пушкин — живой, остроумный, пылкий.
Писатель не только подготовил письма к печати, но и составил предисловие к их публикации, в котором благодарил графиню Меренберг за обнародование писем — поступок, на «который она, конечно, решилась не без некоторого колебания», и выражал надежду, что «ту же благодарность... окажет ей общественное мнение».
Однако когда в первом и третьем номерах «Вестника Европы» за 1878 год появились пушкинские письма, разразился скандал: факт придания огласке семейных и частных дел многие сочли нарушающим всякие приличия и даже очерняющим память поэта. Не последнюю роль в том, что публика столь критично оценила публикацию, сыграл Михаил Стасюлевич — редактор-издатель журнала. Он не только не сделал дополнительных купюр, о чем просил Тургенев, но даже восстановил то, что из этических соображений Иван Сергеевич вычеркнул. Это вызвало острое недовольство сыновей поэта. Поговаривали, что Александр и Григорий Пушкины даже собирались приехать в Париж и «поколотить» автора «Отцов и детей». По прошествии времени, однако, страсти улеглись.
Больше сорока лет прожила Наталья Александровна в Германии. Она не могла носить титул принцессы, но стала некоронованной королевой Висбадена. Причудливые повороты судьбы русской красавицы, дочери прославленного стихотворца, сбежавшей от мужа-тирана и тайно обвенчавшейся с немецким принцем, придавали особую пикантность ее образу. Общество охотно простило графине Меренберг и скандальный развод, и неравный брак — их с принцем тепло принимали во всех домах. Натальей Александровной не уставали восхищаться.
Одна из близких знакомых по Висбадену вспоминала: «Про красоту ее скажу лишь одно — она была лучезарна. Если бы звезда сошла с неба на землю, она сияла бы так же ярко, как она. В Большой зале становилось светлее, когда она входила, осанка у нее была царственная, плечи и руки очертаний богини... К тому же она была до того моложава, что когда вывозила старшую дочь, то на каком-то общественном балу к ней стал приставать молодой офицер, приглашая на вальс. «Танцуйте с моей дочерью», — сказала она. «Как, неужели у вас дочь?» — воскликнул он, удивленный».
После смерти в 1905 году любимого мужа Наталья Александровна узнала, что не имеет права быть похороненной рядом с ним в фамильном склепе герцогов Нассауских. Пушкинская кровь забурлила: «Ах, им места жалко?» И графиня написала завещание, выразив желание, чтобы после смерти ее кремировали, а пепел развеяли над гробом супруга. В 1913 году Наталья Александровна скончалась. Ее дочь от первого брака — Анна Кондырева, узнав о грядущей кремации, обратилась к германским властям с просьбой разрешить похоронить мать по православному обряду. Однако немцы просьбу русских родственников отклонили на том основании, что «воля покойной должна быть исполнена».
...Где бы ни жила Наталья Александровна, она всегда помнила, чья дочь и откуда родом. И до конца своих дней официальные бумаги подписывала двойной фамилией — Пушкина-Меренберг.
P. S. Не менее удивительной оказалась и история старшей дочери Натальи Александровны и принца Нассау — Софьи, которая, как утверждали видевшие ее, даже затмила мать своей прелестью. Девушка была так хороша, что уже на своем первом балу получила семь предложений руки и сердца. Но она ждала... принца. Настоящего, как ее отец — Николай Вильгельм Нассауский. И однажды на Французской Ривьере встретила отдыхавшего в Европе великого князя Михаила Михайловича Романова. Внучка Пушкина, красавица Софья, выбрала в мужья внука Николая I, о котором поэт презрительно говорил другу Павлу Нащокину, что царь, «как офицеришка», ухаживает за его женой.
А сын Натальи Александровны граф Георг Николай фон Меренберг женился на светлейшей княжне Ольге Юрьевской, дочери Александра II от морганатического брака с Екатериной Долгорукой, то есть на внучке все того же Николая I. Так в хитросплетениях времен и судеб породнились великий поэт и его августейший цензор...
Подпишись на наш канал в Telegram